Леди-босс - Истомина Дарья - Страница 20

— Хрюкнем, Карловна?

— В аналогичных случаях господин Туманский пел: «Болванкой вдарило по танку…» Что намерены исполнять вы?

Я подумала и сообщила:

— «Как умру, как умру я, похоронют меня…»

— Ну что ж, — не моргнула она глазом, — одну туда я вас не отпущу. Будем умирать вместе!

И я ее возлюбила. Мы надрались с нею до отключки. И даже немножко поплакали. Поскольку «никто не узнает, где могилка моя». В смысле — наша.

Часть вторая

ЕСЛИ ДОЛГО МУЧИТЬСЯ, ЧТО-НИБУДЬ ПОЛУЧИТСЯ…

Коронации не было. Гвардия не выстраивалась шпалерами и не салютовала, вопя «Виват!».

На башне королевского замка не взвивался золоченый штандарт. Хотя бы потому, что замка не было, а был, в общем, невидный не то купеческий, не то дворянский двухэтажный особнячок на Ордынке. Правда, отреставрированный, с портиком с колоннами, выходящим на вымощенное брусчаткой подворье. Не каждый мог догадаться, что именно здесь расположен главный офис Туманских, тем более что никакой вывески ни на воротах, ни на наружных деревянных дверях, прикрывавших бронированные, не было. Правда, под строением был большой подземный гараж, но догадаться об этом тоже было трудно.

Юные фрейлины не волокли за коронованной особой хвост горностаевой мантии — за мной шла и насморочно чихала простуженная Элга. Тем не менее молодая, прекрасная вдовствующая королева вступила в свои владения железным шагом и даже заметила дежурному гвардейцу, зевавшему на посту:

— Просыпайтесь, любезнейший!

На что он пробормотал недоуменно:

— Чего с такого ранья приперлись? Никого же еще нету.

Он был прав. До начала рабочего дня было еще часа два, строение было пусто, как барабан.

А дело было объяснимое — королева просто боялась встречи со своим двором, то есть подданными, и решила примериться к трону без свидетелей. Тем более что ранее челядь ее почти не замечала. Ну шастало тут что-то полупостельное, не то фаворитка, не то просто содержанка из числа шлюшек, которые падки на запах монеты, как кошки на валерьянку.

А между тем именно в это утро я начинала новую жизнь.

Впрочем, не в первый раз.

Четвертого марта перед миром должна была предстать новая, неведомая ранее Лизавета Басаргина (она же Л. Туманская). Бесстрастная, гранитно-твердая в помыслах и решениях, мудрая продолжательница Главного Дела. Железная леди. Почти что Маргарет Тэтчер.

Я дня три обдумывала, в чем именно должна предстать перед возлюбленным народом, и остановилась на строгом костюме мышиного цвета, жемчужно-серой блузке с темным мужским галстуком — с намеком на милитери-стиль Естественно, никаких шпилек — простые полусапожки. Волосы мои отросли ровно на столько, что это можно было принять за продуманную прическу деловой женщины. Никаких цацек, тем более бижутерии. И никаких признаков траура, чтобы подчеркнуть: скорби окончились, труба трубит, марш-марш вперед, и пусть они сдохнут! В смысле — враги Главного Дела. Есть воля Сим-Сима, и ее должно исполнить. Не только мне, а всем. Я даже очки новые прикупила, в оптике на Тверской. Квадратные, в простой стальной оправе, что должно было подчеркнуть строгость и железность леди, намеренной возглавить генеральный штаб.

В командном пункте, то есть в кабинете Туманских на втором этаже, был не то чтобы хаос, но запустение. Тут уже стоял зябкий запах нежилья. На меня уставились рыла и рожи, которыми сплошь была увешана торцовая стена. Коллекцию экзотических масок из сандалового, черного и красного дерева, шаманских бубнов и погремушек Туманские собирали не один год. Но я их уже не боялась, как раньше. Даже злобных, черепообразных, оскаленных и просто страшных, как сны алкоголика.

Люди были опаснее.

На золе в камине лежали пустые бутылки — было ясно, что служивый народ сюда заруливает, чтобы тяпнуть втихую. Что, конечно, при Сим-Симе было немыслимо. Кофеваркой «эспресо» давно никто не пользовался — внутри спеклась и засохла коричневая масса. Вся электроника, включая компьютеры, была обесточена, телефоны отключены, на рабочем столе громоздились бумаги, в основном факсы. Первый помощник Туманских, Вадим Гурвич, который обычно фильтровал для Сим-Сима входящее, умотал еще в январе на серфинг с какой-то подругой аж в Австралию, никого не спросясь. Сам себе дал отпуск. Он уже успел отзвонить Элге и рассказать кое-что из жизни отдыхающих. К примеру, о том, как по раскаленным пляжам гуляли рождественские Санта Клаусы в тулупчиках и шортах.

Первое, что я сказала:

— Выдерните эту заразу из той Австралии, Элга. Пульните телеграммку. Не прорежется в течение трех дней — может считать себя свободным!

Она записала что-то в свой блокнотик и унесла кофеварку, дабы привести ее в порядок.

Я мельком глянула в бумаги. В Туапсинском порту был какой-то затык с растаможкой запчастей для тягачей «вольво» из трансфирмы в Перове. Кто-то отказывался принять к оплате простые векселя Газпрома и требовал налички в валюте… Но в основном это были еще январские верноподданнические соболезнования из филиалов, фирм и фирмочек по случаю кончины Туманского.

Я спихнула весь этот ворох со стола, заняла тронное кресло и задумалась. Сим-Сим учил меня: «Никогда не делай того, что должны делать другие. Наше дело — стратегия. Дашь слабину — утонешь в мелочевке!» И еще он учил: «Никогда не включай глотку на полную мощность, не срывайся в злость! Тебя должны слышать, даже если ты перейдешь на шепот! Или на азбуку для глухонемых…»

Но покуда ни включать, ни выключать голосовой аппарат мне было не перед кем.

Все это было похоже на прыжок через пропасть. Я оставила позади все, что было, разбежалась и сиганула, зажмурясь, не зная, ухну ли в пустоту и расшибусь или все-таки допрыгну до другого берега и поднимусь хотя бы на четвереньки.

Одно я знала твердо: оборачиваться назад и ковыряться в болячках, каждый раз заново переживая то, что случилось со мной и с теми, кто был мне дорог, я не имею права. Да и не хочу.

Наверное, именно поэтому я так круто рубанула по нашей загородной жизни. Конечно, это было похоже на бегство, но там мне было слишком больно и гнусно. Там всего было слишком и все напоминало о Сим-Симе. Скрепя сердце я объявила полный расчет почти всей обслуге, сдобрив горечь расставания конвертиками с выходным пособием. Чичерюкин нынче отключал там все свои электронно-сторожевые штучки, снимал всю охрану, кроме двух сменных сторожей из местных мужиков. Садовник с семьей тоже должны были съехать. Я не знала, как поступить с верным Цоем, покуда он сам не отпросился на волю и не уехал куда-то в Азию, к своим корейским родичам. Из живого на территории должны были остаться только собаки и все четыре лошади, при которых удержался и конюх Зыбин: коников Сим-Сим обожал, и представить себе, что их будет обихаживать кто-то из посторонних, я просто не могла.

Все эти дни, уже в Москве, я училась говорить «нет!». В основном Элге, которая взяла на себя все заботы по обустройству нового гнезда для залетной птички.

Я лишь на полчаса вступила в московскую квартиру Туманских, в престижном партийно-коммерческом доме на Сивцевом Вражке, с консьержами, охраной и близким подземным гаражом.

Дело было не в том, что дом был нафарширован престарелыми деятелями и в нем было что-то мо-гильно-мавзолейное, напоминающее филиал Новодевичьего кладбища. В конце концов, Туманские занимали почти целый этаж и жили автономно, как в персональной подводной лодке. И даже не в том, что эти пятикомнатные хоромы были обустроены согласно вкусам Нины Викентьевны: здесь тоже было много холодно-лилового, синего и серого, совершенно ледяная снежно-белая мебель, которую не могли утеплить даже цветные пятна картин с путаницей линий и углов, нечто абстрактное а-ля Кандинский. Элга мне объяснила, что две из них не копии, а подлинники, и показала даже небольшой этюдик в рамочке, каковой, оказывается, сработал сам мэтр сюра, Сальвадор Дали. Этюдик изображал волосатую гусеницу с человеческим лицом, которая пожирала сочное яблоко.