Мурзик - Исаков Дмитрий - Страница 7

– Ну и как они тебя вдохновляют? – не унималась моя чересчур ревнивая Мурзилка.

– Да никак! – устав спорить, отмахнулся я. – Я тебе что, вечно голодный Хачик, и у меня что, совсем головы нет, чтобы заводить шашни с прислугой? Я так низко не опускаюсь.

– Неужели?! – не унималась Мурзилка. – Тебе ведь нужна только большая чистая любовь! Возвышенные чувства! Вздохи при Луне!

Мне стало смешно от ее наивности, и я улыбнулся.

– Какая ты еще глупая! И, по-моему, на весь белый свет обижена. Ты знаешь, что хороших людей на белом свете не так уж мало, и не так уж редко, когда под обличьем обыкновенной дурнушки скрывается большая и светлая душа.

– Так чего ж ты теряешься? Давно бы нашел себе крокодила со светлой душой, сделал бы из нее красавицу и не мучился бы, и меня не мучил бы. Или же ты, бедняжка, такой всемогущий, не можешь определить у кого душа чистая?

– Да, нет. Определить это легко, для этого есть специальный индикатор. Проблема в том, что, к сожалению, существует одна мелочь, из-за которой я не могу до сих пор слепить по своему вкусу себе жену.

– Ну и что же это за мелочь?

– Любовь!

Мурзик так поразился моему откровению, что надолго замолчала, видно решая пошутил я или говорю серьезно. И придя, видимо, к определенному выводу, решила выяснить еще один вопрос:

– Но если при помощи этого биостимулятора можно лечить любые болезни и делать людей красивыми, а значит и счастливыми, то почему ты этого не делаешь?

Вопрос, конечно, интересный. И, к сожалению, для меня уже давно один из самых больных.

– Нельзя этого делать, Мурзик, – тихо сказал я.

– Это почему же нельзя? Интересно, кому помешает, если все люди станут красивыми, здоровыми и счастливыми, – с раздражением и злостью в голосе ответила Мурзилка, видимо вспомнив о больной маме.

– Понимаешь, Мурзик, не все так просто в этом мире и не всегда мы вольны поступать, как нам хочется и как подсказывает нам совесть.

– Но ты же наделал из этих кукол красавиц, а для остальных значит нельзя, не так это просто, да?

– Видишь ли, локально можно, а в глобальном масштабе нельзя, – терпеливо ответил я.

– Но почему нельзя?

– Потому что это будет вмешательством в естественный ход развития земной цивилизации.

– Да кому нужно такое, к черту, развитие, когда умирают дети?

– Думаешь мне очень это по душе, когда они умирают, но я тебе еще раз говорю, что все не так просто. Ну, а насчет детей, то поверь мне, что их мучения не проходят даром, и на том свете они получит если не вечное блаженство, то, во, всяком случае, будут нормально жить и, возможно, даже будут счастливы!

– А причем здесь Бог?

– Вот и я говорю, при чем тут Бог! Так что давай оставим этот разговор и лучше об этом совсем не думать, а то можешь очень даже просто свихнуться.

Мурзик с недоверием посмотрела на меня, но я пошел на запрещенный прием и стер ей память с того момента, как она заговорила о благотворительности и чудотворстве, оставив только последнее мной сказанное слово «любовь».

Чтобы ей опять не пришли в голову те же крамольные мысли, я скорчил зверскую рожу и, обхватив Мурзилку руками, начал орать с полунинским акцентом:

– Любов! Любов?.. Детектива!

Мурзилка с трудом от меня отбилась и мы, наконец, вошли в студию, при виде которой не только бы наши нищие музыканты попадали в обморок, но даже сам Аллан Парсон с Эмерсоном умерли б от зависти.

Но все эти синтезаторы и другие музыкальные инструменты, что стояли рядами вдоль стен, были всего лишь обыкновенным интерьером, хотя и работали…

На самом деле я воспроизводил и моделировал свою музыку почти всегда мысленно, через большой музыкальный компьютер-мозг и лишь некоторые партии я играл вручную на специальной клавиатуре.

– Хочешь я тебе поиграю?

– Хочу.

Мы сели друг против друга. Я, положив перед собой прямо на воздух клавиатуру и вдарив по ней, запел:

– Грустно все это, – закончив петь, сказал я. – Ну почему ты меня не послушалась тогда? Говорил я тебе – не кабаней. А ты мне не верила.

– Кто же знал, что ты так быстро похудеешь, – обидевшись, сказала Мурзик и положила мне голову на плечо.

– Ну вот ты опять! – воскликнул я. – Ей о душе, а она о жопе! Неужели ты так и не смогла разобраться, что я из себя представляю?

Ха! Поди разберись в таком двуличном типе, как я, если учесть, что я к тому же еще и многолик.

– А ты думаешь, я не разобралась?

– Так зачем же ты меня все время мучила? Хотела, чтобы я стал лучше?

– Это тебе не помешало бы.

– Так надо ж было лаской, лаской! Ты же женщина! Твое главное оружие – ласка, а еще доброта и порядочность. Хотите, чтобы к вам были добры, а забываете, что доброта должна быть в вас в первую очередь, в женщинах. Кругом сплошные вамп-пули, роковые львицы, а потом удивляетесь, почему дети у вас растут без отцов и при наличии оных с добротой в дефиците, вырастают соответственными на вашу же погибель.

– Я добрая, – промяукала Мурзилка, но я не приняв условия ее игры продолжил:

– Ну почему ты меня не полюбила тогда, и таким, каким я был? Ведь тогда я твою любовь не променял бы ни за какие коврижки.

– А что сейчас тебе мешает это сделать? – опять не подумав, сказал глупый Мурзик.

– В том-то и дело, что теперь я променяю ее. Эта любовь не настоящая теперь, не равная, а искусственная. И ты не вздумай обижаться на меня, я не сомневаюсь, что ты меня любишь совершенно искренне. Но ведь дело не в тебе, а во мне. Я ведь теперь совсем другой. Это тому нужна была только ты. А я теперь тебе не нужен и даже противопоказан. И принесу только одно горе, что уже начал потихоньку исполнять!

– Я тяжело вздохнул и поцеловал Мурзилку в висок. – Маленькая, миленькая! Ну почему ты тогда не решилась? Почему ты так и не сделала свой выбор. Ведь был же у тебя почти целый месяц нашей разлуки, за который можно было понять любишь ли ты меня или нет?

– Я хотела убедиться до конца… – начала было Мурзилка, но я ее перебил:

– В моей порядочности? Да? Но где было твое женское чутье? И неужели тебе было недостаточно того, что ты знала обо мне?

– Вот именно! – взбодрилась Мурзилка и «подняла хвост». – Слишком много я знала разного о тебе.

– Ага, я грубый, невыдержанный, эгоист?!

– Да.

– Так все сейчас такие, но на твоих весах перевесил мой живот, а не будь его, ты бы простила мне все, как прощают другим. И самое главное, что ты не оценила мое отношение к тебе как к человеку, в первую очередь, а не как к прекрасной машине для секса! Неужели ты не понимаешь, что я теперь другой и тебе совсем не нужен?

Мурзик угрюмо хранила молчание, видимо имея мнение отличное от моего. Эх, дура, ты дура, Мурзилка! Упустила ты свой шанс! Проглядела! Вот за это ты и получай.

Вдохновленный этими мыслями, я опять вдарил по клавишам и загорланил еще одну свою песню: