Мурзик - Исаков Дмитрий - Страница 34

– А ничего не будет. Смотря куда ты ее поставишь. Если на входе, то все равно предварительный усилитель будет шуметь, если перед усилителем мощности, то шумы он, конечно, уберет, вот и все.

– Да нет! – отмахнулся Димик. – Я про что думаю? Если этот фильтр, что образуется в микросхеме цифровой, и если он автоматически делает перевод текста, значит он самонастраивающийся и вообще это не фильтр, а слишком мощная универсальная вычислительная машина.

– Ну, в принципе, да, – согласился я. – И что?

– А то, что если через него пропустить орган (Димик имел в виду электроорган «Вермона», стоящий у него дома), то он с ним что-нибудь обязательно сделает.

– Да вряд ли! – с раздражением и опаской отмахнулся я, сразу представив, какой будет шум, если учесть наличие в квартире в придачу к органу двух стоваттных колонок собственного производства. – А в принципе можно попробовать.

Паяльник был включен, усилитель как всегда был вставлен свободно в корпус без винтов, припаять четыре конца – пять минут, и Димик, усевшись за инструмент, вдарил по клавишам.

Он оказался прав, собака! Вместо обыкновенного органа, хоть и с хорошей подборкой регистров с реверберацией и пропущенного через самопальный флэнжер, раздались звуки дорогого синтезатора с вокодером и хрен его знает еще с чем.

Злобный Димик восхищенно глянул на меня и ногой включил ритм-бокс. (Примитивную ритм-машину советского производства за 150 р.)

И вот тут началось!

Этот ритм-бокс раньше выстукивал элементарный один такт с шестнадцатыми и все! При этом звуки барабанов имитировались с такой же достоверностью, как икра минтая похожа на осетровую.

И вдруг мы услышали игру шикарного барабанщика, на фирменных барабанах, часть из которых были электронными, что в те годы только появились. Вдруг откуда-то возникла бас-гитара, потом пианино, стрингс, несколько подголосков синтезаторов и наконец классическая гитара.

У нас с Димиком отвалились челюсти, но в отличии от меня, он не оцепенел, а продолжая играть, вдруг запел в микрофон.

Вот тут я и точно свалился со стула. Вместо противного, гундосого и вовсю фальшивого голоса, имевшегося в ту пору в распоряжении Димика, раздалось ну не меньше пяти голосов, причем каждый голос пел свою партию!

Осталось добавить, что все те инструменты, что звучали из колонок, не просто пиликали как в современных машинках с автоматическим аккомпанементом, а шикарно звучали, будто бы на них играли живые люди. Да как «вкусно» играли!

– Ни хрена себе! – послышалось из кухни Мурзилкин голос.

– Сделай тише. А то сосед снизу прибежит, – добавила Маринка, которая еще мало разбиралась в музыкальных способностях Димика, благо он тогда регулярно что-то изобретал и при том, что в детстве ей, видимо, наступил на оба уха медведь, а скорее всего, она в душе не одобряла его увлечение электромузыкой и отдавала явное предпочтение тихому, успокаивающему нервы макраме.

Когда Димик кончил играть, он победно посмотрел на Маринку и спросил:

– Ну как?

– Громко, – ответила Маринка.

– Здорово! – подтвердила Мурзилка.

– Обалдеть можно! – добавил я.

– Баптист ты! И музыка твоя баптистская, – прокричал снизу сосед.

– А если сделать стерео? – спросил Димик.

– Еще громче будет, сосед вызовет милицию, – ответила Маринка.

Мы быстренько припаяли во второй усилитель микросхему из телевизора, но за орган теперь сел я.

– Я запись включу? – Проявил инициативу оказавшийся не у дел Димик.

– Только негромко, – сказала Маринка, а я, чтобы как-то ее задобрить, объявил:

– Эту песню я посвящаю самому прекрасному из юных ангелов, то есть тебе, Маринка, – и заиграл-запел «Белого ангела», которого я написал в 1981 году именно после развода с ней (см. первую часть «Мурзика»).

В стерео было еще лучше. Микросхемы в обоих усилителях были не связаны между собой и были, к тому же, наверное, разные, но синхронизировались они от одной моей игры и ритм-бокса, и было такое впечатление, что играют два различных ансамбля вместе, соревнуясь в мастерстве.

– Вот так, тише, мне больше нравится, – сказала Маринка, когда я закончил исполнять, и с интересом посмотрела на меня.

Мурзик, прекрасно зная, кому посвящена была эта песня, с ревностью вспомнила, что я ей написал песню намного слабее, в чем совершенно не права, которая к тому же кончалась словами:

Мурзик решила мне отомстить и промяукала ехидно так:

– Вот вы тут соседей шугаете, а на кухне картошка стынет.

За столом Димик, окрыленный открывшимися славными перспективами, все вертелся и наконец, опять разразился:

– А если через них пропустить старую запись?

– Она будет отреставрирована, – сказал я, имею ввиду качество записи.

– И станет стерео, – Димик, как потом оказалось, имел ввиду совсем другой расклад.

Он сорвался от стола и побежал подключать магнитофоны. Для наглядности он поставил Битлов – «Концерт в Гамбурге», отвратительного качества пластинку, запись которой осуществил некий любитель в условиях гамбургского кабака-клуба (да и битлы играли там как дворовая команда!).

И я опять чуть не упал со стула.

Пропущенная через наши микросхемы запись была не просто отреставрирована в смысле чистоты записи, но было такое впечатление, что битлы только пели, а аккомпанировали им самые лучшие музыканты Нового света на самых современных и дорогих инструментах, и вообще от старой записи остался только текст звучащей популярной песни в исполнении Битлов «Бэ самэ мучо», а все остальное было как бы заново сыграно совсем в другом темпе и другой манере (кажется, в джаз-роке), к только голоса Леннона, Маккартни и Шерридана были прежними, но тоже подправленными, ни разу не сфальшивившими (тогда они это еще допускали!) и в многоголосии.

– Димик! Запиши что-нибудь с радио, – тут уже я проявил инициативу. – Советское и помахровей.

Димик нашел на УКВ «Маяк», и мы услышали, как Иосиф Кобзон в стиле рэги запел не хуже Маккартни. Маринка, ничего не знавшая о микросхемах, все-таки почувствовала, что здесь что-то не так, и спросила:

– Что вы там придумали?

– Это Димик! – сказал я. – Он изобрел новый фильтр с гомеопатической обратной связью.

– Понятно, – интерес к данной теме был тут же Маринкой утрачен.

Я никак не мог предположить такой оборот дела и, оттащив Димика от магнитофонов, принялся его заново инструктировать.

Смысл инструкций сводился к следующему: как можно быстрее избавиться от приемника, отдав его в руки самого надежного друга (в данном случае Шурику), предварительно наделав себе (Димику) партию микросхем, благо у него дома их было штук сто. Микросхемы надежно спрятать и использовать только для личных целей, но не на продажу. Играя на клавишах и реставрируя фонограммы, Димик и так заработает себе на жизнь. А опасной коммерцией по распространению микросхем пусть займется кто-нибудь другой.

Димик, как ни странно, довольно спокойно воспринял это указание, полностью уйдя в мечтания о музыкальной карьере. Я уже было собрался уходить, но он вдруг остановил меня:

– Не пойдет.

– Что не пойдет? – удивился я.

– Я отдам Шурику приемник, как ты говоришь, почти задарма, он наделает микросхем хренову кучу, раскидает их по свету, все лабухи понавставляют их в усилители и начнут лабать не хуже меня, и я останусь, естественно, с носом.

– Ну еще с Маринкой.

– Она и так никуда не денется. А вот денежки – тю-тю!

– Во-первых, ты себе сегодня же наделаешь кучу микросхем и отдашь приемник Шурику.

– Если я его найду.

– Найдешь. Съездишь к Лоре и найдешь.

– Ну и что?

– А то, что Шурику ты тоже накажешь побыстрей избавиться от приемника и до поры до времени попридержать микросхемы.