Приключение продолжается - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 31

— Ну вот и все! — крикнул Райан. — Моя победа!

Санди поглядел на свою руку. Кожа на ней почернела, и вся она была одной живой болью.

— Пока мы оба живы, — сказал он, — одному из нас рано трубить победу.

— Ты спятил?

— Может быть, — вполголоса согласился Санди. — Сверчок, посмотри на него. Что ты видишь?

— Тучу, — сказал дракон. — Нечто, скрытое клубящимся черным дымом. Это дым будущих пожарищ, Санди.

Санди засмеялся.

— Так пусть же и его дракон посмотрит на меня. Вперед, Сверчок.

Вперед, и бей его.

— Но чем? Ты безоружен.

— А мое Могущество? Оно не чужеродное, я не раб Меча, этой бездушной штуки. Бей его мною.

Сверчок, услышав этот приказ, резко нырнул вниз. Он вознамерился сперва обсудить его.

— Я согласен с Райаном: ты спятил. Если мы с Чиа столкнемся, то только грохнемся на землю, немного помятые, разберем хвосты и лапы, разогнем скомканную броню — дел-то! Но для людей это верная гибель!

— Сверчок, — сказал ему Санди. — Я пришел сюда, чтобы убить его любой ценой. Верно, мне нужно время, чтобы раскачаться, но теперь меня уже не остановить. Погляди вниз! Это же Сэсс! Чтобы спасти ее, я отдал бы не только свою, но и твою жизнь! Давай же!

И зрители на земле, считавшие, что бой завершился, увидели нечто, чего никто из них не рассчитывал увидеть никогда в жизни, и много про это было сложено песен.

— Что он затеял? — спросил Амальрика пожилой седобородый эльф из посольства, молитвенно сложивший руки на груди. Амальрик отмахнулся от него.

Золотой дракон вдруг заметался, как будто в судорогах смертного страха, а его седок, пытаясь удержать его, окутался клубами черного дыма, тут и там прорезаемого языками темного пламени, но не орудием нападения была эта жуткая туча, а щитом, что в тщетной попытке спастись выставил перед ним Черный Меч. Для этого щита он взял всю силу, и заклятье, державшее в узде язык Королевы эльфов, рухнуло, и от ее отчаянного пронзительного визга испуганного ребенка, переходящего границы слышимости, у стоящих ближе заложило уши.

А второй дракон, длинный и тонкий, пикировал сверху, все ускоряя свой лет, словно тяжелое серебряное копье, на острие которого разгоралась не то звезда, не то молния, не то что-то, обладающее свойствами и того, и другого — светить и разить. И в этот миг Райану суждено было познать смертный ужас, потому что свет ослепил его, и он не видел больше ничего, кроме этого бешеного белого сияния и — на своем собственном обожженном глазном дне на последний краткий миг жизни запечатлевшихся беспощадных серых глаз: «Я — твоя смерть!» И в этот миг Черный Меч показал дно своей мощи. Райану нечего было у него взять, но честь принца Черного трона не позволила ему дрогнуть и побежать.

И Белый принц летел на своем драконе, чтобы ворваться в утро и в последний свой миг расцвести в нем невиданным белым цветком.

— Ну что ж, — сказал Амальрик, — для эльфов, пожалуй, это самый удачный вариант.

Они столкнулись, и от чудовищной силы удара лопнули державшие седоков ремни. Земля дрогнула от падения туш двух драконов, а двое людей падали медленно, долго, и казалось, что они парят в воздухе рядом…

Одна черная лента, державшая Королеву, лопнула, она повисла на одной руке, потом лопнула и другая лента, и Королева упала на колени, свободная в тот миг, когда тела принцев, сражавшихся за ее жизнь и смерть, коснулись земли. Волшебники, как когда-то говорил Сверчок, не властны над двумя вещами: смертью и земным тяготением.

Последним, со скрежетом и злобным шипением, с неба упал Черный Меч. Он пробил в земле глубокую дымящуюся дыру и ушел в ее недра, затаившись там, как ядовитая змея, в ожидании нового глупца, кто на свою и чужую погибель извлечет его для новых злодейств.

Растерянность, молчание и скорбь охватили собравшихся зрителей, и только Амальрик не зевал. До того притаившиеся в засаде отряды эльфов-лучников заняли господствующие высоты и держали злобную нечисть под прицелом. Из трех Владык в живых осталась только их Королева, и они чувствовали себя более уверенно. Было тихо, и в этой тишине только всхлипы Королевы разносились над этим печальным местом.

Доспехи Райана оказались пусты, в них обнаружилась лишь горстка пепла — все, что осталось после того, как Меч выжег его человеческую сущность, создав лишь видимость, лишь форму человека. А Санди, над кем она рыдала… он лежал на зеленой траве, как спящий, как в тот злополучный вечер, когда они впервые оказались в Волшебной Стране, и только струйка засохшей крови в уголке рта безжалостно напоминала о том, что он не поднимет голову и не скажет, как тогда: «Добрый вечер, Сэсс». Никогда больше им не смешать дыхания. Его глаза были закрыты и не пугали ее остановившимся выражением. Он был слишком живой, чтобы прощать его смерть.

Сэсс подняла голову. Потом встала на ноги. Холодным взглядом обвела ряды преклонивших перед нею колена.

— Я вас ненавижу! — сказала она. — Вы — пустые жестокие дети! Вы не знаете ничего и не верите ни во что, кроме ваших глупых законов борьбы Добра и Зла. В вашем стремлении уничтожать зло вы готовы пожертвовать и самим Добром. Да я… я видеть вас не могу! Вы сделали меня Королевой, но вы даже имени моего не спросили! На нас, на наши чувства, на нашу боль вам было наплевать, на все, кроме того, что должны столкнуться два принципа вашего существования! Не хочу, не желаю я быть вашей Королевой! Я — взрослая, я знаю, что бывает другая боль, кроме физической, и бывает боль, когда больно не тебе. Моя жизнь, моя свобода, мое королевство — за это слишком дорого заплатили! Такой ценой — не желаю.

— Позвольте мне объяснить… — начал Амальрик.

— Не позволю! Все, хватит! Ничто для вас не имело значения, кроме глупых правил — так я им не подчиняюсь. Довольно. Вот вам!

Она сорвала с головы венец и швырнула его под ноги.

— Отрекаюсь! Ищите себе другую Королеву!

Стон ужаса смерчем пронесся по склону холма, и разноцветные стеклянные осколки брызнули на траву. Ноги Сэсс подкосились, и она вновь рухнула на колени, уронив голову на грудь Санди, засыпав его всем богатством своих кудрей и сотрясаясь от рыданий.

Но что это? Неужели это она наплакала столько? Руки ее были мокры, вдоль запястий текла прохладная, несказанно прекрасная влага, и саднящая боль от сорванной кожи в том месте, где были узы, утихла, и когда Сэсс, еще глотающая слезы, с робким удивлением поднесла их к глазам, на них не было и следа тех страшных ссадин. Это были тонкие, гладкие, нежные девичьи запястья. Она обернулась к эльфам.

— Вы… вы знали, из чего сделана эта штука, и вы молчали? Ну вы…

Она не нашла слов. Там, где она в сердцах хлопнула венцом оземь, бил теперь родник, и никто, слыхавший или читавший сказки, не мог усомниться в характере этой воды. Вся-трепет, Сэсс зачерпнула пригоршню воды и вылила ее Санди на голову.

— Ни одной сухой нитки на тебе не оставлю… — пообещала она, и слово у нее не разошлось с делом.

Она разжала ему зубы и следующую пригоршню влила ему в рот. Или ей показалось, или он и вправду глотнул? Она закусила губку и замерла в неподвижности, а когда нетерпение превысило ее слабые силы, жалобно позвала:

— Санди!

Он застонал и приоткрыл глаза.

— Господи! — сказал он слабым голосом. — Даже смерть не избавит меня от этой женщины!

— Теперь ты от меня не убежишь, — отозвалась она. — Пока ты еще слаб, мне надо бы успеть заставить тебя сделать меня счастливой. Лучше всего было бы немедленно, пока ты еще не можешь сопротивляться, затащить тебя в церковь, но я тут не вижу ни одной…

— Сэсс, — спросил он, — как ты представляешь себе счастье?

Она опустилась на колени возле него.

— Дом, — сказала она. — Дети. Ты! Правда, что у тебя есть свой дом в Бычьем Броде?

— Правда.

— Отвезешь меня туда?

— Как только ты свистнешь Сверчка. Амальрик… Я сделал то, что вы от меня требовали?

— Ну, в принципе… — неохотно начал тот. — Королевы-то мы все-таки лишились!