«Оранжевая революция». Украинская версия - Коллектив авторов - Страница 54

Украинские события подорвали возникшее в отношениях между Россией и Западом статус-кво, которое заключалось в молчаливом карт-бланше на роль державы-гегемона на территории СНГ, предоставленном западными странами Москве. До сих пор Москва осуществляла на этом пространстве свою «доктрину Монро». На мой взгляд, до украинских выборов Кремль здесь проводил довольно гибкую политику влияния, в основном лоббируя свои экономические интересы и воздерживаясь от прямого и грубого давления. Лишь отношения России и Грузии были омрачены целым рядом неосмотрительных шагов с обеих сторон. Хотя именно Россия с учетом ее геополитического веса несет основную ответственность за сохраняющуюся напряженность в отношениях с Тбилиси.

В ходе украинских событий Европа впервые взяла на себя роль регулирования политического кризиса в пространстве, которое Россия считала и считает своей сферой влияния. На наших глазах произошло событие, которое по последствиям для России и для пространства СНГ может оказаться серьезнее, чем расширение НАТО и ЕС. Если миссия Европы в Украине окажется успешной, на повестке дня могут возникнуть начавшие размораживаться конфликты в Абхазии, Южной Осетии и Приднестровье. К тому же и Молдавия начинает искать гарантии безопасности у Европейского сообщества. Складывается ситуация, к которой Москва пока не готова и которую она рассматривает как угрозу. И эта ситуация действительно является угрозой для российской власти, если она будет продолжать консолидировать себя через державничество.

Перед российским политическим классом встает ряд трудных вопросов: как осуществлять доминирующую роль на бывшем советском пространстве после украинских событий; как Россия должна теперь взаимодействовать с Западом на этом пространстве? Сказать, что Россия не готова терпеть любое присутствие Запада на этой территории, нельзя. Присутствие американцев в Средней Азии говорит о том, что прежняя монополия России уже подорвана. Впрочем, Путин летом 2004 года на совещании в МИД РФ уже заявил, что Россия не стремится к монополии на территории СНГ. Таким образом, по крайней мере на уровне деклараций, сам президент создал основу для более прагматического подхода Москвы к осуществлению своих интересов на территории бывшего СССР. Но одно дело – заявления, а другое – отказ российского политического класса от привычных представлений о мире и месте России в нем, от тесной увязки внутриполитических механизмов с сохранением влияния на постсоветской территории. Во всяком случае без решительного пересмотра Москвой традиционных форм упорядочивания общества трудно ожидать ее легкого и безболезненного отхода от державнической парадигмы внешней политики. Хотя признаем, что именно Путин сделал огромный шаг в разрешении конфликта между традиционными российскими внешнеполитическими приоритетами и ограниченными ресурсами государства. Это говорит о том, что сам Путин вполне может сделать ряд новых шагов в примирении с новой реальностью, которая возникла после украинской революции.

Кроме внешнеполитических последствий украинские события способны оказать и определенное внутриполитическое влияние на другие постсоветские государства. Есть мнение, что эти события вызовут цепочку революций в России и далее. Сразу отвечу – в ближайшее время такой поворот очень сомнителен. Во всяком случае, если речь идет о России, то здесь для повторения «оранжевой революции» нет пока оснований – нет температуры кипения в обществе, нет раскола внутри политического класса, нет альтернативного Путину лидера, отсутствует влиятельная оппозиция и даже спонтанный политический плюрализм. Более того, в обществе сохраняется нежелание любых революционных встрясок. А сохранение имперских инстинктов осложняет любые шаги в направлении системной трансформации.

Непосредственно после «оранжевой революции» российская элита активизировала свои усилия по централизации власти, усилению «управляемости» общества и упрочению «порядка». Все это говорит о том, что российская власть делает все, чтобы не допустить дегерметизации под влиянием украинской революции. Этого, впрочем, и следовало ожидать, если вспомнить, как революции влияли на состояние власти в России: французская революция и падение Бастилии, революции 1848 года, польские национально-освободительные движения в ХБС веке, польские и венгерские события 1956 года, массовые протесты 60-х годов в Европе, чехословацкие события 1968 года, польские события 70-х годов – все эти революционные всплески немедленно сопровождались ужесточением репрессивности российских режимов власти. Пока в России сохраняется «русская система», которая основывается на персонифицированной власти-монополии, до тех пор эта власть будет воспринимать все попытки расчленить власть в других обществах как вредный и опасный пример для подражания, которому нужно всячески противодействовать.

Так что в ближайшем будущем если украинский опыт и повлияет на другие постсоветские государства, то скорее как повод для большего ужесточения власти. Правящие группы постараются нейтрализовать оппозицию, закрыть каналы для недовольства, привести в действие силовые механизмы предохранения власти. Усиление охранительных инстинктов власти – вот наиболее ожидаемая и естественная реакция с ее стороны на «оранжевую революцию» в России и других новых независимых государствах. Конечно, свою роль сыграет и то, чем в итоге завершится эта революция: консолидацией власти и какой именно – или она приведет к политическому хаосу; экономическими успехами – или стагнацией; движением к Западу – или сохранением промежуточного состояния между Западом и Россией. В зависимости от дальнейших событий в Украине, они могут сыграть роль позитивного либо негативного примера для других новых независимых государств. Причем это не означает, что власть и общество на постсоветской территории будут воспринимать украинский опыт одинаково – для одних он станет стимулом к реставрации традиционализма, для других – толчком для борьбы с ним. Но тот факт, что сегодня украинская революция вызывает охранительную реакцию власти, не означает, что в перспективе ее опыт не будет использован оппозицией. Более того, чем сильнее охранительная реакция властей, тем больше оснований для возникновения ситуации, когда этот опыт потребуется оппозиции в других постсоветских странах.

Между тем Украина вступает в гораздо более сложную фазу своего развития: за революциями всегда наступают усталость и разочарование. И лидерам, которые восходят наверх в результате революционной волны, гораздо труднее править, чем тем, кто приходит к власти в периоды успокоения. Тем более, как предупреждал нас в свое время Алексис де Токвиль, за революциями практически всегда следует период реставрации, т. е. отход назад в целях стабилизации. Словом, перед украинским обществом и его новой либо частично обновленной властью возникает ряд вызовов: как «переварить» результаты происшедшего, как упорядочить ситуацию и одновременно избежать постреволюционного синдрома разочарований. Новый политический режим в Киеве уже сталкивается с рядом вызовов, требующих ответа: как проводить реформы, имея парламентско-президентскую систему, которая более пригодна для стабильных периодов; как предотвратить раскол страны на «государственническую» и «плюралистическую» части; как предотвратить формирование рабочего движения на юго-востоке, которое будет препятствовать модернизации экономики и использоваться тамошними кланами для защиты своих позиций?

Украине выпала серьезная миссия, и от того, как эта страна ее осуществит, в известной степени зависит поведение властей и оппозиции в остальном пространстве бывшего СССР. Эта миссия состоит в следующем: показать, каковы пределы устойчивости и эффективности постсоветских режимов, как из них выходить и с какими последствиями.