Былинка-жизнь - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 34

— Как, — сказала она голосом, прозвучавшим как треснувший сучок, — скажи мне, он мог тебя унизить?

Она и не ожидала ответа, но Олойхор, роняя к ногам спущенный арбалет, тем не менее отозвался: — Он мог прилюдно уличить меня во лжи. Не говори, что не стал бы. Ему нравилось меня осаживать.

— Тебя нужно осаживать, — сказала Имоджин и сомкнула побелевшие губы.

Вся неизменная кодла была здесь, хотя ее померкшее сознание отказывалось воспринимать что-либо кроме тела, безвольно раскинувшегося среди круглых зеленых листьев. Так, она не видела, как виновато отводит взор Шнырь и как Циклоп старается держаться от нее подальше. Они опять были на конях. Вот в чем они с Кимом дали маху: надеялись, что Олойхор, учась на ошибках, в следующий раз пожалеет брать в Гиблый лес верховых животных. Что значительно удлинило бы его путь сюда. Карна глядела перед собой равнодушным взором, явно закуклившись сама в себе. Дайана, внешне холодная как лед, несла на щеке отпечаток ярости своего господина — шрам от удара хлыстом. Цену побега Имоджин. Хотя, как подумалось ей, когда она смотрела с берега вниз, сам Олойхор оценил ее выше.

Ким выглядел… очень мертвым.

Имоджин вопросительно посмотрела на Олойхора, спускавшегося вниз, оскальзываясь на мокрой траве.

Смешно было отрицать, что он способен сделать некоторые вещи… сгоряча. Ну, нужна она ему до зарезу! Какой-то женщине это, может, и польстило бы. Однако между ними, братьями, все было немного не так, как у других людей. В первую очередь все, что касалось Гиблого леса. Олойхор был такой же, как брат. Еще позавчера в темноте, если не вдаваться в тонкости, она не отличила бы одного от другого. Отец дал им обоим поровну.

Должна же быть в блестящем Олойхоре хоть капля той наследственной душевной широты…

В этот раз непрошеные гости обходились без злых и глупых шуток. И это было даже страшнее. Сегодня все происходило… всерьез.

— Вытащи его, — велел Олойхор Шнырю. — Видишь, к чему привела твоя ошибка, Имодж? Теперь понимаешь, как важно сделать выбор правильно?

Имоджин втянула воздух сквозь зубы. Что ж, сейчас она готова платить. Будем держать разговор о цене.

— Почему я? — заныл уродец. — Я не смогу. Он тяжеленный!

Олойхор дернул головой в сторону Циклопа Бийика, и тот, обходя Имоджин по широкой дуге и двигаясь принужденно, словно марионетка, начал спускаться по склону. Если бы Имоджин удостоила его взглядом, могла бы заметить, что шрамов на нем поприбавилось, да и двигался он так, словно у него все болело. Разве только не кряхтел, наклоняясь.

Общими усилиями им удалось вытащить Кима на берег. Он был тяжелее Циклопа, и большей частью его просто волокли по траве. Имоджин непроизвольно дернулась вперед… — Стоять!

Удерживаемая за волосы, она и шагу бы вперед не сделала. Что ж, если это входит в цену… Она прикрыла глаза, чтобы не видеть, как его касаются и переворачивают чужие грубые руки. Сколько крови! Колени ослабли и подогнулись, она опустилась наземь и провела ладонью, стирая этот след с травы. Пустыми глазами поглядела на то, чем наполнилась ее горсть.

— Ну?

— Мертвее не бывает. — Это Циклоп. — Не извольте беспокоиться, сир.

— Я не знаю, хотел ты этого или нет, — разомкнула уста Дайана, — но теперь дело сделано. И пятиться некуда, слава богам.

«Оставьте его здесь. Бросьте! Место для шага назад есть, и ты это знаешь. Только ты один здесь это знаешь, хотя бы эти вокруг и были уверены, что теперь ты повязан с ними по гроб жизни».

Имоджин открыла глаза с единственной целью: бросить на Олойхора вопросительный взгляд. В ответ на реплику фаворитки тот задумчиво пожевал губами. Этот старческий жест Имоджин у него уже видела, и он ей не нравился.

Он такой же, как Ким! Какого-нибудь Циклопа запросто обманула бы эта кажущаяся смерть, но он же знает. У него все еще есть место для шага назад. На этом месте еще можно принести извинения. Это еще пока… поправимо. По крайней мере, ей так отчаянно хотелось в это верить.

— Осмелюсь предложить, — снова сказал Циклоп, — оставьте его здесь. Так вы сможете объявить его бежавшим либо изгнанным. Либо убитым в честном поединке… Если вы захотите вдруг продолжать придерживаться нашего уговора.

— Добро торжествует, — согласилась с ним Дайана со своей змеиной усмешкой, — когда историю пишут победители.

Олойхор наклонился над телом брата, испытующе его рассматривая.

— Положите его на лошадь, — распорядился он. — На эту!

Палец его указал на толстую кобылу Шныря.

— Да-да! Ты самый легкий.

Имоджин, получившую плащ с его плеч, он взял к себе в седло. Парализованная, с одной стороны, оцепенением, с другой — какой-то стылой надеждой, она нисколько не сопротивлялась. К тому же в голову ей пришла безумная мысль: дескать, раздраженный на весь свет Олойхор делает вещи, прямо противоположные советам, несущимся к нему со всех сторон. В этом случае лучше промолчать, уповая… Может, он уже ненавидит этих зверских Циклопов, подлых Дайан, трусливых ничтожных Шнырей, ко всему равнодушных Карн, познавших зло куда раньше него, а теперь прячущихся за его произволом, словно за невесть каким чудовищем. И все еще может кончиться хорошо.

Поспешность, с какой передвигалась их кавалькада, свидетельствовала, что Олойхор вынес уроки из предыдущего посещения этих мест. Коней придерживали ровно настолько, чтобы те по недогляду ноги себе не поломали, и с каждым их шагом у Имоджин екало сердце.

Торг. Ей предстоит торг, в котором она должна выторговать за себя как можно больше. Это значило — жизнь Кима.

Вот только о торге речи никто не вел. Уже засветилась впереди опушка, а Олойхор в седле оставался все таким же каменным.

Другие лошади шарахались от кобылы Шныря, от запаха крови, все еще струящейся по ее боку, от смерти, о которой напоминали руки, бессильно свесившиеся вниз.

«Остановись и позволь опустить тело наземь. Я буду даже любить тебя, если ты позволишь мне верить, что веки его вздрогнули, грудь поднялась вздохом, что он встал с земли и ушел. Живым».

Олойхор придержал поводья, глядя на просвет среди деревьев, означавший конец тем условиям, по которым до сих пор велась игра.

— Ты же понимаешь, что везти его дальше нельзя! — взмолилась Имоджин.

— Ты готова обсудить твою цену?

Голос его звучал у нее над ухом, и Имоджин не могла видеть выражения его глаз.

— Я готова.

— Поздно, — сказал он, и Имоджин различила в его голосе нотку удовлетворения. — Вы решили досадить мне. Вы за это заплатите.

— Мы о тебе даже не думали! — воскликнула она, краснея. Рубашка Кима на ней даже еще не высохла.

— А следовало. Тебе всегда стоило помнить обо мне. Какой мне смысл отпускать его сейчас?Чтобы он вернулся постучать на меня кулаком? Торги закрыты, барышня. Ты у меня запомнишь, что некоторые ошибки исправить нельзя. Как не вернуть назад девичество. Эй, Шнырь, сюда!

Метод, которым Олойхор удерживал на месте вздрагивающего коня, был очень жестоким. Пена с удил капала розовая.

— Вывези его прочь и брось, — распорядился он. — Да! И вырежи ему сердце. Предъявишь.

— Я не… — залопотал уродец, позеленев лицом.

— Иначе Циклоп вырежет твое, хотя бы оно было не больше заячьего. Ты мне, в общем, не слишком нужен.

Толстая кобыла покорно направилась к просвету опушки. Себя не помня, Имоджин завопила и рванулась прочь с седла. Следом, хотя что она тут могла? Только причинить себе жгучую боль, когда ухватистая лапа Олойхора привычным жестом сгребла ее волосы.

— А, да, еще одно, — услыхала она. А затем нож отхватил ей волосы у самой шеи. — И запомни, горло твое перерезать не труднее ни капли.

Потом Имоджин уже не помнила, потеряла она сознание или нет.

9. Мешок с болью

— Я теряю над собой контроль, — угрюмо сказал Олойхор Дайане, швыряя в угол окровавленный хлыст. — Возможно, мне уже следует прекратить входить сюда. Ее упрямство доводит меня до исступления, я могу ее насмерть забить.