Былинка-жизнь - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 33

— Я не думаю, что это был сон.

Стоя так, чтобы он не дотянулся до нее, не поднявшись на ноги, девушка медленно приложила ладонь к лицу, где, кажется, вновь возникла пульсация. Затем опустилась над водой на колени. «Зеркало» немного рябило, однако, даже напрягая глаза она не разглядела на своем лице даже ниточки шрама, не то что развороченной раны. Подняв на мужа недоуменный взгляд, она только сейчас обратила внимание на его свежеперевязанное запястье.

— Ты… отдал за меня кровь?

Ким кивнул, глядя куда-то на воду. Неостановимо стремящийся мимо зеленый шелк.

— Помнишь, — спросил он, — Циклоп вывихнул мне руку? Сколько времени прошло?

— Чуть более двух суток, — озадаченно отозвалась Имоджин. — А?..

Ким взмахнул правой рукой, сделал ею несколько круговых движений.

— Что скажешь на это?

— На самом деле он не…

— Ты недостаточно знаешь Циклопа, Имодж. Если он берется причинять боль или калечить, то непременно доводит дело до конца. В этом его, если хочешь, профессиональная честь. То, что у него лучше другого получается. Он выдернул ее… в лучшем виде. И теперь я могу заявить, что вера моя не беспочвенна.

— Лес?

Ким согласно опустил веки, опушенные густым золотом. Имоджин топнула босой ногой и мотнула головой, словно рассерженная лошадь.

— Все равно — не понимаю. Как он мог? Я имею в виду Олойхора. Словно я отвернулась на минуту, а повернувшись вновь, увидела перед собой совершенно другого человека! Ким, ты должен убить Циклопа, Он чудовище. Оборотень, одержимый убийством. Ты сам это признаешь. Его забавы недопустимы, а ты — король.

— Я был почему-то уверен, что брат получит все, — промолвил Ким. — Включая и заботы. И тебя, но королевство — в особенности. У него подходящий склад, чтобы возглавлять, приказывать. Я… не готов. Коли уж мне досталась ты, корону я мог бы и уступить.

— Вы не выбирали, — жестко ответила Имоджин. — Ни ты, ни он. Хочешь видеть на месте отца Олойхора Дерьмо Прилипни? Кто, кроме тебя, разберется с этой внезапной смертью ваших родителей?

— У тебя есть основания повесить на него и это тоже?

— Не знаю. — Имоджин сбавила тон. — Он казался изумленным не меньше прочих. Но на самом деле это ни о чем не говорит: вокруг было слишком много зрителей, для кого ему стоило бы играть.

— Ойхо — лицедей никудышный, — возразил Ким. — Заставить, прибить, взять на понт — да, но тянуть роль…

— Ты забываешь. Ему на руку играет его чудовищная свита.

— Два ядовитых зуба, которые следовало бы выдернуть, — согласился Ким. — Дайана и Циклоп Бийик. Обвинение в цареубийстве — несравненно более тяжкое, чем в избиении мужчины и в похищении женщины. Это нужно доказать, а прежде, чем браться доказывать, надобно поверить, что подобное может быть.

Имоджин досадливо отвела волосы назад.

— Интересно, — неожиданно сказал Ким, , все так же глядя на воду, — верил ли отец, что ты и вправду обладаешь загадочным свойством: своим словом разделяешь тьму и свет? То, что ты называешь злом, неизменно злом и оборачивается. И не только разделять, но и подвинуть к действию. Между нами, и добру тоже никуда от тебя не деться.

— Неужели для того, чтобы не случилось… ну, то, что случилось, мне следовало всего лишь лечь с Олойхором?

— И еще убить меня, — процедил Ким. Глаза — в воду. — Теперь уже только так.

Минувшей ночью все у них получилось не так, как они собирались сделать это изначально. Без вина и свечей, без алого платья, без терпкого вина, без камина, запаленного в ночи, и без ужина, сервированного прямо между ними на полу. Без отражения луны на ее текучих волосах и огня — на его кудрявых. Без тонкого, звенящего, нарастающего меж ними напряжения. Она сама отвечала на попытки Кима быть нежным приступами звериной страсти и яростной возни во тьме кромешной.

Она, кажется, даже укусила его и знала теперь, как он шипит от неожиданной боли. Это, впрочем, ничего. Вон, даже следочка зубов не осталось. Как и на ней самой: ни в душе, ни на теле. В другой раз она будет с ним сладкой, как мед, и гладкой, как шелк. И оглядевшись кругом, Имоджин увидела наконец, насколько они здесь одни. И бессмертны. Даже птица поутру не разбудит.

Никогда до сих пор ее не окружала столь полная и значительная тишина. Только шелест воды да шорох листвы. Самое умное, что следовало им сделать немедленно, — это убраться подобру-поздорову в неизвестном направлении. И побыстрее. Однако Имоджин чувствовала нежелание Кима уходить прочь из леса, чьи полезные свойства он уже опробовал на себе.

— И все-таки, о чем ты думаешь?

В сером глазу, уставившемся на нее снизу вверх, зажглась искорка дьявольского лукавства.

— О женщинах, — сказал муж и король. — высоких, как башни…

В подтверждение своих слов он даже приложил ладонь козырьком ко лбу и прищурился. Максимум, что Имоджин могла, — это попытаться спрятать одну ногу за другую.

— …и о балкончиках…

Красивая нога вознеслась, чтобы пнуть его в поясницу, но при том Имоджин, оказывается, забыла, что перед ней сидит выученик Циклопа Бийика, ничем не уступающий своему брату, которого все кругом хором звали крутым. Всего лишь смешливый там, где брат его был язвительным, Ким поймал ее за щиколотку и дернул с разворотом. Имоджин испытала мгновение ужаса, падая плашмя на зеленый шелк заводи. Вода взметнулась стенами по обе стороны и обожгла почти до остановки сердца. Однако ожидаемый удар о воду смягчило своевременное объятие двух сильных рук, поймавших ее в падении. Рубашка, намокнув, превратилась в сущее ничто.

Не будучи в силах вырваться из этого кольца, но в воспитательных целях уклоняясь от поцелуев, ничего вокруг не видя из-за потеков воды с волос и ресниц, теряя равновесие и чувствуя боком и спиной мокрый травянистый откос бережка, к которому ее настойчиво прижимали, Имоджин вспомнила, что и у нее имеется против Кима свое оружие. Скрюченные пальцы, примененные к его ребрам, дали вполне ожидаемый результат: теперь уже он, хохоча, отбивался, закрывая корпус локтями, уворачиваясь и пытаясь перехватить ее запястья. Удайся ему это, и победа будет на его стороне. Вода доходила Киму до пояса, и Имоджин отважилась на стратегическую хитрость: обхватила его талию ногами, прилипнув намертво и сделав борьбу со щекоткой для него крайне неудобным делом. Мгновенно, ни на секунду не задумываясь, Ким изменил тактику, то есть, попросту говоря, согнулся, с головой окунув Имоджин под воду. Таким образом она не могла удержаться на нем дольше, чем позволял запас дыхания. Право слово, ей стоило набрать побольше воздуха! Подлый приемчик принес ему успех, щекочущуюся прилипалу таки смыло, а все это безобразие, очевидно, должно было повлечь за собой второй раз прямо тут, на берегу.

Вокруг мельтешили пузырьки, струйками бегущие вверх, причем многие вырывались из ее собственного рта, и струились по течению высокие водоросли, среди которых выделялись прямые и упругие, как змеи, стебли кувшинок. Пластика у них была совсем иная, нежели у земных трав. Да и сама сухопутная Имоджин двигалась под водой неуклюже, и волосы обвивали ее, как раздуваемый ветром шелковый стяг. Ким не спешил помочь ей вынырнуть. Наверное, там, наверху, и время протекало по-другому. Медленнее. Имоджин всплывала бесконечно долго, в тщетных попытках найти рукам опору в воде.

Наконец утвердившись на ногах и тщетно смаргивая с ресниц воду, она смогла вздохнуть и уцепилась за протянутую ей с берега руку. На землю ее вздернули буквально рывком. Другой рукой она терла глаза.

— Я успел, к счастью! — произнес над ее ухом неожиданно звенящий тенор, полный обиды. — Он не успел меня унизить.

Там внизу, среди кувшинок, лицом вниз лежал ее сероглазый король. Острие арбалетной стрелы вышло у него из спины. И дышал он — если вообще дышал — водой. И уже давно. Течение полоскало кудри, но на все это Имоджин смотрела с берега словно сквозь пелену.

Перед ее взором сталкивались между собой и вдребезги бились стеклянные острова. Впрочем, все равно. С сегодняшнего дня она в них не верила. Как не верила ни в бессмертие, ни в справедливость.