Былинка-жизнь - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 24

Поднявшись из зальчика по лесенке с перилами, Имоджин на втором этаже обнаружила, во-первых, ту самую кровать, откуда можно было не вылезать. Ну, на первый раз, скажем, неделю. Просторная и пустая спальня с широкой кроватью, поперек которой, свернутые в тюки и перетянутые ремнями, лежали меховые одеяла.

Имоджин раскрыла снабженное мощными ставнями окно, пустив в комнату рассеянный лесом свет. Ким маялся у двери, и на лице его читалось легкое сомнение в отношении собственного желания «хватать-тащить-опрокидывать». Имоджин, неловко поднырнув ему под локоть, смущенно улыбнулась.

— Я бы хотела прежде узнать, какие тут приняты меры безопасности,

Пока он соображал, с чего начать, Имоджин беглым взглядом окинула невзрачный чулан без окон с длинными полками от стены до стены и снизу доверху до самого потолка. Совершенно пустое хранилище «всякого хлама».

Должно быть, закладывался в изначальную схему королевской охотничьей дачи. Ага, охотничьей, как же. Тут и муравей не проползет. Место королевского уединения. Ничего, кроме как… э-э… спать, тут явно не предполагалось.

Ничего такого, к чему бы она не привыкла. И никого, кто бы мельтешил тут и лыбился, в лицо или вослед, все едино.

— Построен этот домишко, — начал Ким из-за ее спины, — из бревен, взятых тут же. От первой до последней доски. Таким образом, чтобы оберегать королевскую зависимость. Здесь мы… за кого заплачено… практически бессмертны. Здесь залечиваются наши раны и восстанавливаются наши силы. Лучшего места, — он снова на нее покосился, — не придумаешь.

— А почему тогда мне тут так… неплохо?

— Так они же срублены. — Ким постучал пальцем по стене, отозвавшейся звоном хорошо просушенного дерева. — Мертвые. А мертвое не может брать. Только отдавать. Ты не бойся, Имодж. Не на тебе первой в нашем роду проверено. Еще я слыхал, будто предки строили сами. Своими руками. Так что ничьей жизнью здесь не заплачено. Сказать по правде, руки чешутся пристроить сюда конюшню… сообразно правилам. Но не в этот раз.

— Взять бы да настроить из этого дерева домов, да поселить сюда людей. Был бы добрый город вместо злого леса, — вполголоса предложила Имоджин.

Ким пожал плечами.

— Лес это ведь не только деревья. Лес — это все вместе. Трава, земля, переплетение корней, подземная ала га… И добр он был бы только к тем, за кого плачено. На ночь мы окна закроем. И во двор без крайней необходимости лучше не выходить. Ночью — ни в коем случае. Вот. Если тебе надоест… поедем еще куда-нибудь.

Голос у него был виноватый.

— Нет, — отозвалась Имоджин из-за низенькой дверки, прорезанной в стене кухни. Там она все-таки обнаружила сюрприз, поразивший ее воображение. Еще стоя снаружи, она обратила внимание, что задней стенкой строение примыкает к холму. К. невысокой земляной груде, тут и там выступающей скальными ребрами и щедро усыпанной рыжей прошлогодней хвоей. Оказалось, что домик был не пристроен, а буквально врезан в скалу. В этой второй комнатке, как раз и оказавшейся внутри холма, стояла посредине огромная бронзовая чаша.

И широкая каменная скамья рядом. Над чашей нависали трубы из обожженной глины с бронзовыми зелеными драконами вместо кранов.

— Это что-то вместо бани, да?

Если бы отец не рассказал ей про обычаи римлян, ни за что бы не догадалась.

— Там, внутри скалы, бьет горячий источник, — пояснил Ким, заглядывая в «баню» через ее плечо. — Топить не надо.

Имоджин облизнулась. Банный обычай она любила всегда, а попробовать, вот так…

— Прямо сейчас, если хочешь, — предложил Ким, словно читая ее мысли. — Я подожду.

Ее лицо ответило — «о да!». Его рука протянулась, чтобы показать, как пользоваться краном, и столкнулась с ее рукой.

— Я там. — Ким кивнул в сторону зальчика-прихожей и ретировался с поспешностью, выдавшей с головой всю игру его воображения. Имоджин затворила за ним дверь и потратила несколько секунд, размышляя, действительно ли надо наложить щеколду. Ф-фу, ерунда какая! Она решительно заперлась и пустила воду в звонкую чашу. Среди ее вещей, прихваченных в дорогу, был секретный узелок, а в нем — шелковое платье без рукавов глубокого цвета красного вина. Под которое — эта мысль дразнила и волновала — можно вовсе ничего не надевать, и волосы к нему оставить распущенными. Вот сейчас она выйдет отсюда, разогретая, размякнув телом, постелет постель…

В самом деле, уже находясь в ванной, она обнаружила, что в доме дышится много легче, чем даже на крыльце.

Ким, оставшись в одиночестве, расшнуровал сумку с едой, вытянул оттуда кусок хлеба и яблоко и присел. Агарь всегда бранила его за страсть перекусывать на бегу, всухомятку, но, видимо, недостаток этот был из тех, что исправляется могилой. Расслабившись и позволив мыслям течь, как им хотелось, и, к слову, будучи не слишком удивлен принятым ими направлением, Ким вздрогнул и не сразу даже распознал в обрушившемся на него грохоте стук в запертую дверь. Зато он узнал голос.

— Ступай прочь, братец, — сказал он громко, подходя к двери. — Эта победа за мной, а остальное обсудим дома. Здесь ты лишний.

Наружная дверь дачи рассчитана была на уединение пары, но, как оказалось, далеко не на штурм, и распахнулась от пинка. «Третий лишний» вломился в горницу, а с ним до черта еще более лишних. Две бабы — без удивления Киммель отметил отсутствие Молль, Циклоп и Шнырь, последний явно не в своей тарелке. Все, кроме принца, выглядели измученными. Что и следовало ожидать.

— Где она? — рявкнул Олойхор.

5. …и змеи

Ким не ответил, глядя на мечи на поясах рослых мужчин. Было вопиющим нарушением неписаного кодекса Семьи, во-первых, тащить сюда посторонних, а во-вторых, входить в Голодный лес с оружием агрессии, к числу которого мечи, несомненно, причислялись. Обороняться здесь было не от кого, а напасть — только на другого такого же. Что и предосудительно, и подсудно.

Шнырь, послушный кивку господина, мигом обежач весь невеликий домик и доложился:

— Особы нет нигде. Только вот… эта дверь. Заперта, сир.

Глаза и ноздри Олойхора расширились. Ким мысленно застонал от отчаяния.

— Моей жене, — он невольно подчеркнул эти слова, — сейчас никто не нужен. Уходи. И знаешь что… выпей рассолу. После переговорим.

— Убери его с дороги, Циклоп! — гаркнул Олойхор, сам устремляясь к заветной дверке. Киммель ринулся наперерез, но против него был боец неравного ранга. Циклопу потребовалось меньше, чем вдох, чтобы схватить принца сзади за оба локтя и завернуть их вверх, вздернув Кима на импровизированной человеческой дыбе. Шипя и извиваясь от боли, Ким попытался лягнуть обидчика каблуком в колено или ударить в лицо затылком, но против королевского коннетабля это были слишком мелкие пакости. Лишь чуть прищурившись, Циклоп дернул его локти выше и впечатал его, совершенно беспомощного, лицом в бревенчатую стенку. В то же самое время Олойхор снес дверь в «ванную», оттуда донесся пронзительный женский крик, грохот переворачиваемой большой металлической чаши, следом в открытые двери выплеснулся водяной вал и появился принц, волочащий за волосы и за руки — чтобы не царапалась — совершенно нагую Имоджин.

Ким сделал для нее единственное, что только мог, — зажмурился. Остальные погрузились в короткое созерцательное молчание. На некоторое время о своих обязанностях не забывал только Циклоп Бийик. К сожалению.

Кто-то из женщин с той стороны сомкнутых век присвистнул.

— Кому, кому — только одному! — произнес насмешливый голос Дайаны. — Сии врата ведут на трон? А если взглянуть непредвзято, моя калитка выглядит в точности так же.

— А они ведь еще не… — с ноткой удивления сказала Карна, взглядом указывая на зажмуренные глаза Кима. — Ей-богу…

— Правда? — Голос Олойхора был полон непередаваемого удовлетворения. — Как это рыцарственно. Как это похоже на Кима. Ну, ты, — боль в суставах, напряженных в критической точке, после которой наступает вывих, достигла предела, — это правда? Потому что если брак не осуществлен, и это можно доказать…