Вредность не порок - Ильина Лариса Анатольевна - Страница 39

На земле было не только холодно, но и чрезвычайно сыро, я поднялась и посмотрела ему в глаза. Что теперь делать? Мне, например, в голову ничего дельного не приходило. Но тут Ефим показал, что настоящий мужчина не теряется ни при каких обстоятельствах, даже если он только что самолично утопил свой собственный «Мерседес» в черной вонючей луже. Побегав каких-нибудь десять минут вдоль ямы, он остановился, посмотрел, как я старательно выбиваю зубами зажигательный мотив, и сказал:

– Бешеный!

Звучало это завораживающе и обнадеживающе, оставалось только надеяться, что он не себя имеет в виду.

Я поняла, что не ошиблась, с возрастающим интересом наблюдая, как Ефим извлек из кармана куртки нечто, что я приняла сначала за сотовый телефон, и стал в него орать:

– Бешеный, Бешеный, прием!

– Сотовый здесь не берет! – жалко пискнула я, но Ефим махнул рукой, чтобы я заткнулась, и снова стал пугать местных лягушек.

Сообразив, что это рация, я приуныла, в подобные глупости я не особенно верю. Да и кто, интересно, должен ему ответить? Через несколько минут Ефим выдохся, тряхнул напоследок рацией и убрал ее в карман.

– Не отвечает! – сообщил он. Я заметила, что особой грусти в его голосе нет. – Ну что, замерзла?

Кивнув, я шмыгнула для убедительности носом, Ефим понимающе покивал:

– Все вещи того.., тю-тю… Переодеваться не во что…

Это я и без него знала, еще я знала, что замерзла окончательно, и, если мы простоим под дождем еще полчаса, воспаление легких и смертельный исход мне обеспечены.

– Что делать будем? – поинтересовался он. Мне показалась несправедливой попытка переложить на меня часть ответственности за наше спасение, и я, хотя уже имела на этот предмет кое-какие мысли, пожала плечами.

– До города сколько? – спросил он. Я обрадовалась, поняв, что его мысли работают в нужном направлении.

– Отсюда километра три, – предположила я, – но точно не могу сказать, с линейкой я здесь не лазила. Слушай, а эти, которые на машине, как ты думаешь, где они?

– Вот бы узнать, – хрюкнул Ефим, – одно могу сказать: если бы они знали, где мы, точно были бы здесь.

Это порадовало, мысль о преследовавшей нас машине беспокоила меня с той самой минуты, как мозги встали на место после всех эффектных кульбитов. Значит, нас они не заметили. Это, конечно, не совсем по моему плану, но тоже ничего.

Бросив прощальный взгляд на столь подло подкараулившую нас яму, мы осторожно перебрались через сорванную проволоку и пошли через кусты к дороге. Время терять нельзя, ночь на исходе, скоро начнет светать, и в таком экстравагантном виде в населенном пункте лучше не показываться. Добравшись до шоссе и убедившись, что оно пустынно, мы быстро зашагали в сторону города.

Дорога давалась мне нелегко. Отшагав по шоссе около километра, мы свернули на грунтовку, ведущую через поля к городской окраине, так было намного ближе, но дождь превратил дорогу в месиво, и скоро я едва передвигала ноги от усталости. Ефим тоже устал, но старался выглядеть молодцом, подбадривал меня и даже пытался рассказывать анекдоты. Но то ли мое чувство юмора немного притупилось, то ли он был не мастак рассказывать, на все его попытки я даже ни разу не улыбнулась.

По мере приближения к городу я все больше мучилась вопросом: как мы откроем дверь? Ключи я с собой брала, но сейчас они вместе с деньгами и документами покоились на дне вонючей ямы, так что особенно рассчитывать на них не приходилось. Я озадачила этим вопросом Ефима. Однако моего спутника вопрос здорово развеселил. Я надулась:

– Чему ты так обрадовался? Или ты домушник?

– Да ладно тебе, Настя! – отмахнулся Ефим. – Нашла проблему! Замки – они только от честных людей…

– Ага! – обрадовалась я. – Ты, выходит, нечестный?

– Выходит, что волк овцу в загон заводит…

Ладно, что я в самом деле… Подумаешь, замок! На моей памяти на счету любимого были гораздо более значимые подвиги, так что я напрасно беспокоюсь… Интересно, а кого он овцой назвал? Меня? А он у нас, значит, волк? Тоже мне… В этот момент я поскользнулась на пригорке и со всего маху шлепнулась лицом в грязь, успев лишь жалко вякнуть.

– О господи! – всплеснул руками Ефим и кинулся на помощь.

Эта небольшая неприятность отняла у нас много сил и времени. Оказавшись на ногах, я с великим трудом смогла разлепить глаза, а вымыть лицо было нечем, несмотря на то, что воды кругом хоть отбавляй. Пришлось подставить лицо под дождь и вытираться Ефимовой рубашкой, чище после этого она не стала. А небо неумолимо светлело, бросив тревожный взгляд на восток, Ефим покачал головой. Собрав остатки сил, мы припустили по чавкающей дороге, я проклинала весь белый свет, дожди и мерзкие вонючие котлованы. Теперь Ефим трогательно придерживал меня под локоток, чувство единения было налицо, и остаток пути мы преодолели довольно быстро.

Ступив наконец на асфальт окружной дороги, я обрадовалась до полусмерти. Катя в темноте по размякшей глине, я уж думала, что это никогда не кончится.

Очутившись в городе, Ефим проявил максимум осторожности и предусмотрительности, хорошо понимая, что два таких глиняных чучела останутся на свободе до первого попавшегося милиционера. А там поди докажи, что ты не верблюд, а твои документики плавают в весьма неподходящем месте.

Пока мы обходили мой дом, я твердила, как заклинание: «Последнее усилие, последнее усилие…» Только мысль о том, что через несколько минут я окажусь в своей теплой и сухой квартире, придавала силы, и я передвигала ноги. Двор, к моему безмерному счастью, был пуст, что не удивляло. В это время и в такую погоду на улице не встретишь даже местных сумасшедших. Мы вошли в подъезд, и я стала тревожно оглядываться, мне казалось, что за нами должен тянуться мокрый глиняный след.

– Вот, – ткнула я пальцем в дверь с незамысловатой цифрой «пять», – сюда…

Ефим подошел, нагнулся, разглядывая фронт работ, потом почесал затылок и повернулся ко мне. Лицо его выражало явную растерянность, которую, впрочем, он попытался скрыть.

– Ты уверена, что это квартира, – я вытаращила глаза, – а не банковский сейф, к примеру?

Я смущенно кашлянула. Я же не виновата, что мама так серьезно относится ко всяким глупостям… Но доказать, что такая дверь мне ни к чему, я не смогла, чтобы не расстраивать маму, которая будет в Москве с ума сходить, не украли ли еще ее малышика. Теперь-то я понимала, что мамина забота выходит мне боком.

– Может, через балкон? – робко спросила я минут через десять. К этому моменту я уже сидела на холодном полу лестничной клетки, практически потеряв всякий интерес к жизни.

Ефим прекратил возиться с замком и заинтересовался:

– А как окна расположены?

Я прошелестела:

– Маленькое с торца – это холл, угловое – балкон, потом кухня. Ее окно рядом с козырьком, думаю, дотянуться можно…

Ругая в душе миг слабости, в который согласилась на эту мерзкую бронированную дверь, я снова потащилась под дождь. «Вот помру от воспаления легких, – злобно думала я, – пускай меня этой дверью сверху прикроют…»

Пару минут Ефим внимательно разглядывал окна, я ежилась и готовилась к скорой кончине.

– А форточка на кухне заперта? – поинтересовался он, я пожала плечами. – Тогда бы не было проблем. Слушай, чего-то я не пойму, на окнах – это стеклопакеты, что ли?

Заскорбев без меры, я кивнула. Я не виновата…

Ефим оглядел меня с большим интересом, качнул головой и буркнул:

– А все говорят, что учителям зарплату не выплачивают… Ладно, пошли… – Пока мы поднимались по лестнице, он спросил:

– Как твой сейф изнутри-то открыть?

Я торопливо объяснила, Ефим кивнул, подошел к окошку, расположенному над козырьком подъезда, и скомандовал:

– Иди к двери, жди…

Через секунду я уже топталась возле двери, жалобно поскуливая и боясь одного – Ефима кто-нибудь увидит, и его заметут как домушника. А я умру под дверью.

Время тянулось беспощадно медленно, дрожа от волнения и холода, я неотрывно смотрела, ожидая, когда же ручка двери дрогнет и поползет вниз. Терпение мое иссякло, вероятно, вместе с последними жизненными силами, я припала к двери всем телом и почти сразу же загремела в родимый коридор. К счастью, Ефим сориентировался и исхитрился меня поймать.