Жизненно важный орган - Ильин Владимир Леонидович - Страница 4

– Только смотрите не промахнитесь…

Шурочка вздрогнула, хотела что-нибудь ответить, но перед ней уже оказалась дверь, и она молча принялась протискиваться в нее, стараясь не выронить коробку.

Шурочке не повезло. По отделению патологии, которое сотрудники Центра с черным юмором окрестили «салоном красоты», сегодня дежурила Ольга Николаевна, женщина откровенная и прямая.

– Что, Зарубина, опять тебя прислали? – угрюмо осведомилась она, когда Шура появилась в поле ее зрения.

– Ага, – кивнула Шура. – Ярослав Владимирович попросил…

– «Попросил», – с отвращением передразнила ее Ольга Николаевна, тряхнув крашеными кудряшками. – А у самой-то у тебя голова есть на плечах или нет?.. Ты ж у нас вроде бы уборщицей числишься, а не палачом. Разве нет?

– Я работаю санитаркой, – тихо отозвалась Шура, – а уборщицей только подрабатываю.

– Вижу я, кем ты подрабатываешь, – смерила ее с головы до ног презрительным взглядом дежурная. – Вот скажи мне честно, Зарубина, а потом что ты будешь делать?

– Когда потом? – не поняла собеседницу Шурочка.

– Ну, через пару часиков… Когда сделаешь у нас свое дело, – пояснила Ольга Николаевна, поджав губы.

– Как это – что? – пожала плечами Шура. – Домой пойду. У меня как раз смена закончится.

– А дома что будешь делать? – не отставала дежурная. – Стирать, гладить, суп варить? А потом его есть, да?

– Да что вы от меня хотите, Ольга Николаевна?! – взмолилась Шурочка, не понимая, к чему клонит дежурная. – Вам-то какое дело до меня?

– Мне-то? – задумчиво проговорила Ольга Николаевна. – Ты права: мне, пожалуй, никакого… А вот Господу Богу, похоже, ты успела за свою глупую жизнь здорово насолить!

– Я не верующая! – отрезала Шура. – И вообще, дайте мне ключ, Ольга Николаевна, некогда мне с вами разговаривать…

– Эх ты! – фыркнула дежурная. – А еще женщина… На, подавись!

Она швырнула на барьерчик ключ с биркой.

«Да за что вы меня так ненавидите?!» – хотела сказать Шура, но обида так сдавила горло, что, не сумев вьщавить ни звука, она схватила ключ и устремилась в глубь мрачного извилистого коридора.

Руки ее все еще тряслись, когда она открывала дверь без таблички, расположенную в глухом закутке коридора. Наконец ключ с щелчком повернулся в замке, и Шура шагнула через порог в знакомое помещение.

Щелкнула выключателем, и комната мгновенно залилась дневным светом.

Это было просторное помещение без окон. Все здесь было бетонным: и стены, и пол, и потолок. С этим мрачным интерьером, напоминающим морг, совершенно не гармонировали узкие продолговатые ящики со стеклянными выпуклыми крышками, стоявшие в ряд вдоль стены. От ящиков тянулись пучки проводов и шлангов к распределительному коллектору.

Посередине комнаты находилось возвышение пульта с множеством кнопок и различных приборов.

На боку каждого ящика имелись крупные цифры, и Шура, как всегда, начала с того, что сверила их с номерами, написанными рукой Ярослава Владимировича на бумажке.

Все сходилось. Ящиков было восемь. И номера совпадали.

Положив коробку на панель пульта, Шура открыла ее и достала безыгольчатый инъектор. Внешне он ничем не отличался от пистолета, разве что большими размерами да меньшим диаметром ствола. Его никелированная рукоятка приятно холодила разгоряченную ладонь, и Шура сразу успокоилась.

Пусть про нее говорят что угодно, но она-то знает, что, кроме нее, никто в Центре не возьмется делать такую работу. Странно вообще-то: вроде бы все, кто здесь служит, должны были привыкнуть к тому, что это – единственная возможность исправить ошибку, допущенную природой, но почему-то поручали эту работу именно ей. А при этом еще и умудрялись ее ненавидеть. За что, спрашивается?! Разве она виновата, что из инкубационных камер вместо нормальных детей порой извлекают уродов, не имеющих права на. жизнь? И разве она решала, имеют они это право или нет?

Она только исполняет распоряжения начальства, вот и все. И нечего ее за это винить.

Тем более что это – совсем не трудно.

Надо только открывать по очереди крышки контейнеров, совать внутрь ствол инъектора и нажимать на курок. При этом можно даже не смотреть, кто там и насколько он страшен. Это потом, когда уже дело будет сделано и надо будет упаковывать неподвижные мертвые тельца в большие, непроницаемо черные пластиковые пакеты на «молнии», – вот тогда придется увидеть, от каких чудовищ ты только что избавила человечество.

А значит, даже такая неудачница, как ты, может быть полезной людям…

Бессознательно повинуясь магии цифр, Шура начала с контейнера под самым маленьким номером.

Существо, которое там лежало, судорожно дергалось. Оно не плакало. Побочники вообще плачут редко. Чаще всего они орут нечеловеческим голосом. Если, конечно, у них все в порядке с легкими и ртом. Бывает и так, что каких-то органов у них не хватает, а бывает, что появляются такие органы, которых никогда не может, не должно быть у человека.

Кого только Шура не перевидала за время своих визитов в эту комнату!

Четырехруких и безногих, с огромной, как глобус, головой и со сплющенным черепом. С жабрами и со свиной щетиной. Багрово-синих и изжелта-зеленых. С прозрачной, словно у ящериц, кожей, сквозь которую можно отчетливо различить все внутренности, и с когтистыми, птичьими лапками вместо рук…

Сейчас экземпляры, которые предстояло усыпить (так Шура про себя именовала то, что ей поручал Дейнин), были не лучше.

Но она уже привыкла ко всему.

Единственное, что ее интересовало, – побыстрее закончить работу.

И она механически двигалась от контейнера к контейнеру, заученно выполняя простые движения и думая о своем.

Кнопка открывания крышки – курок. Кнопка – курок. Курок… И опять – курок…

Самые простые движения указательных пальцев.

Иногда рука ее пачкалась в какой-то скользкой, отвратительно пахнущей слизи, но она лишь сжимала зубы и терпела: ничего, вот закончу – и отмоюсь с мылом.

Двигаясь словно автомат, она безостановочно «усыпила» семерых, так что оставался всего один. Последний. Контейнер с номером сто восемьдесят пять.

Шура проделала обычные манипуляции (кнопка – пауза – крышка открывается – ствол инъектора направить внутрь), но вдруг застыла, как парализованная.

Потом медленно-медленно повернула голову, чтобы глянуть на то, что лежало внутри контейнера.

Ребенок, который там лежал, не шевелился. Он был бы похож на обычного, нормального новорожденного, если бы у него была нормальная голова. Но у этого головы почти не было. Во всяком случае, в привычном значении этого слова. Был только какой-то нарост, напоминающий набалдашник шеи, на котором не было ни рта, ни глаз, ни ушей. Только чуть заметные две дырочки ноздрей виднелись на плоском, синеватом в свете ртутных ламп лице.

Преодолевая себя, Шура подняла руку с инъектором и вновь замерла.

А потом инъектор глухо звякнул о бетон пола.

После ухода Шуры Дейнину удалось сделать многое. Посетителей сегодня почему-то больше не наблюдалось, хотя была среда, приемный день. И телефон звонил не так уж часто, так что оставалось время сосредоточиться на работе.

Прежде всего он закончил начатую еще в прошлом месяце статью для «Репродуктивной генетики», потом на три четверти написал следующую, на этот раз для «Проблем прикладной медицины», а напоследок всласть поковырялся в своей будущей докторской диссертации.

К действительности его вернул дребезжащий звонок внутреннего телефона.

Ярослав Владимирович взглянул на часы.

Для вечернего визита в инкубационную рановато.

Может, это Белке, то есть Белле Аркадьевне, вздумалось от скуки потрепаться с ним о том о сем?

Но это была не Белла. Голос в трубке оказался мужским и принадлежал он заведующему патологоанато-мического отделения Юрию Кемарскому – «главному по мертвецам», как его называли в Центре.

– Ярослав, привет, – обиженным голосом протянул «главный по мертвецам». – Одно из двух: или я слишком много пью, или ты… Иначе я ничего не понимаю!