Кыш и я в Крыму - Алешковский Юз - Страница 12

Федя плыл быстро-быстро, нагнув голову и так сильно работая ногами, что за ним, как за катером, тянулся белый бурунчик.

Он был совсем близко от Кыша, рукой подать! Он схватил бы его за уши, но в этот момент барашек волны ударил Кыша прямо в нос, накрыл с головой, и Федя не мог понять, где он. Тут я закричал от ужаса, на секунду зажмурился, и меня кто-то взял на руки. Когда я открыл глаза, сидя на руках у папы, в море не было видно ни Феди, ни Кыша.

— Тихо, тихо… Не кричи… Успокойся, — сказал папа.

И вдруг Федя вынырнул с Кышем в одной руке, хватанул ртом воздуха и лёг на спину отдышаться, держа мою любимую собаку над собой.

Я заревел от счастья и от благодарности Феде.

Он плыл к берегу то на спине, то на боку, перекладывая Кыша из одной руки в другую, и мне видно было с волнолома, как мокрый, жалкий, худенький Кыш дрожит с головы до ног от холода и пережитого страха.

А волны были такими большими, что выбраться на берег было не просто.

Вот огромная волна бросила их обоих к берегу, но Федя не плыл, а просто, держась на воде, ожидал другую волну. На её гребне он и влетел вверх тормашками на гальку и, когда волна ещё не совсем схлынула, отбросил Кыша подальше от себя.

— Кыш! Кыш! — закричал я и, спрыгнув с папиных рук, побежал по волнолому ему навстречу.

Не успевшего ещё ни разу встряхнуться, я его обнял и прижал к себе, чтобы согреть, и, всхлипывая, говорил:

— Дураша… Ну как же ты так, дураша? Нас обступили отдыхающие, папа тряс Феде руки, а Корней Викентич, прибежав, спросил у меня:

— Каким образом собака очутилась в море?

— Не знаю. Я не видел… Я же выводил папу из… этой… нирваны, — сказал я.

И тут Торий спокойно рассказал всем, как Кыш запрыгнул на волнолом и подошёл к самому краю. Конечно, первая же волна затопила с боков волнолом и унесла Кыша в море незаметно для него самого.

— Очевидно, для того, чтобы не попасть под удар о бетон, собака поплыла подальше в море, — кончил свой рассказ Торий.

— Почему же вы сразу не подняли тревогу? — спросил его Милованов.

— Стояли и созерцали! — зло добавил Василий Васильевич.

— Я считал, что в этом нет никакой необходимости. Животные руководствуются инстинктом и спасаются обычно без помощи человека, — сказал Торий. — Тем более, пёс умеет плавать.

Милованов и Василий Васильевич, ничего больше не сказав, посмотрели на него и отошли в сторону.

— Внимание! Всем продолжать приём воздушных ванн! — сказал Корней Викентич. — Сероглазов и компания, прошу на площадку йогов! А вы, — он подошёл ко мне, — возмутительно бросаете на произвол судьбы собаку. Идёмте, я дам вам обоим валерьянки!

— Алёша, сегодня у меня с тобой и мамой будет очень серьёзный разговор, — зловеще тихо сказал папа. — Кстати, где она?

— Она осталась читать. И Кыш был с ней, — сказал я.

Папа, заиграв желваками, ушёл. Я хотел поблагодарить Федю, но не увидел его. Он куда-то пропал.

Корней Викентич дал мне в медпункте выпить каких-то капель. Потом влил такие же в горло Кыша и, кроме того, поднёс ему к носу ватку с нашатырём. Кыш всё ещё дрожал у меня на руках и повизгивал.

— Корней Викентич, — сказал я, — я вас буду любить и уважать, даже когда постарею. И Кыш тоже. Не ругайте нас. Я обязательно сделаю вам что-нибудь приятное. И Кыш тоже.

— Я вас ругать не буду, — сказал Корней Викентич. — Но очень прошу не мешать моей трудной работе с вашим папой, находящимся в весьма плачевном состоянии. Идите — и впредь осторожней с морем.

— До свидания! Спасибо вам. Мы больше не будем. А можно мне иногда смотреть, как папа стоит на голове? — спросил я.

— Иногда можно… но исключительно иногда, — разрешил Корней Викентич, закашлялся, закрылся платком, плечи у него затряслись, и мы ушли.

30

Феди всё так же не было ни в море, ни на его лежаке. Я побежал с Кышем на руках к маме. Оказывается, она крепко спала, подложив под щёку книжку, и ей не мешал шум моря и кричащие рядом мальчишки. Наверно, Кышу стало скучно, когда она уснула, и он пошёл самостоятельно погулять. И чуть-чуть не догулялся. Я обрадовался, что мама ничего не знает о случившемся, и решил всё от неё скрыть. Она и так достаточно переволновалась за эти дни.

Ко мне подошли мальчишки и девчонки из пионерского патруля.

— Бедняга! — сказала девчонка, погладив Кыша по голове, и он лизнул ей руку.

«Значит, добрая», — подумал я.

— Теперь ему никакой шторм не страшен! — сказал один из мальчишек, а тот, у которого был бинокль, посоветовал мне сделать медаль, написать на ней «За спасение утопающего друга людей» и подарить Феде.

Мне сразу ещё больше захотелось с ними подружиться, хотя все они были старше, и я спросил:

— Знаете, что такое операция «Лунная ночь»?

— Выкладывай! — велел мальчишка с биноклем.

— Только отойдём в сторонку, — предложила девчонка.

Но перед тем, как рассказать им про мой план поимки варвара, я спросил, как их зовут.

Худого, белобрысого, но очень загорелого мальчишку звали Севой, другого, с биноклем, — Симкой, а девчонку — Верой.

— А как твоё полное имя? — спросил я у Севы.

— Севастополь. Дотошный ты человек! А его — Симферополь. Мы близнецы… Рассказывай.

Я выложил им всё про ночную засаду и предложил взять с собой фотокорреспондента. А ещё лучше — послать телеграмму в «Фитиль», чтобы приехали с кинокамерой, и мы бы все вместе застукали «художников».

— Нужна твоя операция «Фитилю»!..

— Одного или двух поймаем, а сотни будут себе разрисовывать наш Крым, как раньше! Мы хотим обезвредить типов почище твоих рисовальщиков.

— Ну, а что вы на это скажете? — Я, в отчаянии от того, что они не заинтересовались моим планом, сообщил: — У павлина из хвоста украли два пера! Они считаются драгоценными…

— Ка-ак? — ахнули все трое разом.

— Вот так, — довольный, что их проняло, сказал я. — Федя, который спас Кыша, специально их вчера сосчитал, а сегодня двух недосчитался.

Оказывается, кипарисовский павлин, которого звали Павликом, был подшефным животным пятого класса. Они изучали его повадки, характер, составили «график распускания хвоста» и выяснили много интересного. О жизни Павлика было написано сочинение, которое так и называлось: «Жизнь павлина». Для него ребята сами построили летний дом, а зимой он жил в закрытой оранжерее…

— Я наизусть знаю все его пёрышки! — сказала со слезами на глазах Вера. — Надо их пересчитать. Вдруг ошибка?

— Это мы так не оставим! — сказал Симка.

— Раз уж он два пера выдрал, то ему ещё захочется. Надо около Павлика поставить пост, — предложил Сева.

— Только посекретней, чтобы не спугнуть того типа, — сказал я. — Кыш у меня — ищейка. Если нужно, он с удовольствием пойдёт по следу.

— Спасибо, Алёха, — сказал Симка. — Мы к тебе придём.

— А вы знаете, где я живу? — спросил я.

— Ха-ха! — ответила Вера. — Мы всё знаем. Они забрали свои маски и ласты и ушли, а я пошёл будить всё ещё крепко спавшую маму. Кыш поднялся по лесенке и ждал нас наверху, подальше от моря.

31

Когда мы возвращались домой, к нам подошли две девушки и сказали, смотря на Кыша:

— Простите, это он? Тот самый?

— Бедняга!

— Молодец!

— Я бы на его месте умерла от страха! Мама слушала все эти слова, ничего не понимая, и в конце концов мне пришлось рассказать ей, как волна смыла Кыша в море и как Федя мужественно спас его в самый последний момент от верной гибели.

Несмотря на то, что всё страшное было уже позади и Кыш, просохший на ветру, бежал рядом с нами и радовался жизни, на маме после моего рассказа лица не было от переживания.

— Это я его проспала… Я этого себе не прощу. — сказала она.

— Ты ни при чём. Он сам виноват. С морем не шутят, — успокоил я её. — Вот, допустим, ты отвернёшься сейчас, а я возьму и спрыгну с мостика вниз. Ведь это же я буду виноват, а не ты. Верно?