Наследство Империи - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 48

– Ага, труппы! «Император и Летающие Тигры»! Не городи ерунды, Рэнди, – сказал ему Рубен. – Ты прекрасно понимаешь, что, если засветишься, попадешь не на передовую, а прямиком на лабораторный стол, где яйцеголовые вынут из тебя кишки и мозги, чтобы понять, как ты устроен. Никто не удовлетворится девятью эксклюзивными машинами, если может получить их сто. У науки морали нет. И кстати, наш юридический и гражданский статус не определен, никто не сможет нас нанять. Только купить или арендовать. Учитывайте это.

– Понимаете, Ваше Величество... Все это время сидим мы тут и ждем: вот вы придете и скажете, что пора всыпать этим засранцам по первое число, объяснить, кто тут хозяин! Но вы сами не служите своей Империи!

– Если бы пришлось воевать с Люссаком, как мы воевали с уродами, я бы и на секунду не задумался. Но я не представляю, как отбивать планету у ее населения.

– Ваше Величество, – чопорно сказал Торен, – если мы вам не нужны или если вы не знаете, когда мы вам будем нужны, мы хотели бы, чтобы вы предоставили нам право самим о себе позаботиться.

– Меня бы, пожалуй, устроило, – поразмыслив, продолжил Лидер, – хранить покой планеты негласно. Участие в общем фронте Зиглинде явно не па пользу. Общая внешняя граница сделала проницаемой границу внутреннюю. Мы можем быть тихими как мыши. С выключенными двигателями нас никто не заметит. Но, может быть, стоит взвесить и наши недостатки? Мы не можем сесть на планету земного типа и не можем с нее взлететь. У нас нет прыжковых двигателей, прямая космогация нам недоступна. Если мы летаем, нам регулярно приходится заправлять баки и заряжать батареи. Даже при половинной гравитации Сив мы истощаем аккумуляторы на подъеме, и стрелять уже нечем. Таким образом, нам требуется орбитальная база с персоналом. Мы неизбежно окажемся привязаны к системе, в которую попадем. Ты, Рэнди, готов выбрать такую систему?

– Мы уже привязаны, – возразил Биллем. – К Зиглинде.

– Лучше уж я буду привязан к Зиглинде.

– Это называется «вынужденный патриотизм», командир.

– Ты же не летаешь, Руб!

– Зато я могу сказать себе, что делаю это по собственной воле.

– Не все же могут провести вечность за аудиокнигой или послушивая себе музычку! Командир прав: мы сидим тут кружком, трындим об одном и том же и тем же составом, не меняемся и не взрослеем. Когда испытывали Назгулов, кто-нибудь предвидел возможность, что мы можем спятить?

– Назгулов, – бросил Кирилл, – не испытывали! Как скоро вы спятите, наматывая бесконечные круги по орбите?

– Я, собственно, к чему, – гнул Биллем. – Эти... ну... деньги, их можно было бы потратить на исследования. Я не возражаю: быть боевой техникой во время войны весьма вдохновляюще, но после хочется уже вылезти из кабины и пойти с сыном в зоопарк.

Кирилл растерянно оглянулся. Даже Рубену нечем крыть. У них было двенадцать ничем не заполненных лет, чтобы обсудить все это.

– Ладно, позже договорим, – сказал Император. – Некоторое время вас не должно тут быть. Я вляпался: позволил увидеть вас кому не следовало.

– А шлепнуть глазастого гада? – невинно поинтересовался Эгиль.

– По некоторым причинам я не могу это сделать. При женщине и детях. Здесь твоя жена с сыном, Руб, и этот парень помогал освободить Брюса.

– Об этом ты расскажешь мне поподробнее, – ласково намекнул Назгул.

– Договорились. И еще тут дочка Люссака, при которой парень состоит гардом. А от того, что девочка скажет папе, в некотором роде зависит, как мы отсюда выберемся. Так что на вылет, ребята. Дистанционки от замка на входе есть у каждого: вернетесь, когда тут будет безопасно.

– Дочка Люссака у вас? – Если бы у Назгулов были рты, они бы их разинули. – И вы говорите, будто ничего не можете сделать? Да это такая козырная карта!

– Ничего! – рявкнул Кирилл. – Последние несколько недель моя жизнь – сплошные дочки-матери. Есть вещи, которые делать нельзя. Я не использую ребенка в политической игре, У меня нет выбора!

– Мам, кому ты врала?

– Я... что? Но твой отец действительно погиб, и то, что тебе до сих пор не сказали всю правду... это столько же из-за него, сколько из-за тебя. Подумай, каково ему было встретиться с тобой. Увидеть, чего он лишен... Я до сих пор не уверена, что это следовало сделать.

– Мама, о чем ты? У меня самый замечательный, самый невероятный па, какой только может быть у мальчишки, я и сказать не могу, как я им горжусь. Я поговорю с ним, если он из-за этого не в своей тарелке, пусть и в голову не берет. Я-то, понимаешь, думал, что он такой же герой, как все. Всех отцов называют героями, даже если они померли от дизентерии в полковом лазарете. Вы ж мне и десятой доли не рассказали! Нет, я про Игрейну. Кого ты обманывала – меня или Мари?

– С чего ты?.. Как ты понял?

– Она не могла уехать совсем без вещей. Они с Мари носили одни шмотки па двоих, и вся сумка тут. Я видел Грайни последний раз, когда Мак нас забрал, а их – оставил. Мам, скажи мне, что их спасли!

– Их спасли. Когда мы вернемся на Нереиду, можешь проверить мои слова.

– Ой, ну не надо так! Где тогда Грайни? Мари ведь права: она не должна была уехать с попуткой, не узнав, хорошо все кончилось для Мари или плохо. На нее это просто не похоже. Мари решила, будто Грайни хуже, чем она думала. А я понял, что ты врешь!

– Я пообещала Игрейне, что Мари не узнает правду.

– Хорошо, Мари ее не узнает. Итак?

– Игрейна, – Натали тяжело вздохнула, – не человек. Она робот, «кукла», заказанная отцом для Мари на Шебе. У нее кончился... эээ...

– Контракт?

– Нет. Игрейны больше нет. Она умерла, и Норм ее похоронил. Он просто не мог позволить говорить о ней дурно. Он был к ней очень привязан. Он бы спас ее, если бы... – У нее перехватило горло. – Мы не можем сказать, что не виноваты. Мы не нашли способ. И... мы не искали, да. Мы должны были спасти вас.

– Умерла? – тупо переспросил Брюс. – Но она же ещё девочка?

Он сел на койку, опустив руки на колени. Мать не стала больше ничего говорить.

– Она мне нравилась больше, чем Мари, – признался он. – Мари тоже хорошая, но она принцесса, там не поймешь толком, служить или дружить, привыкать надо, а с Игрейной было весело и просто. Я всегда знал, что она поймет.

«Завр» – крейсер главы государства – встал на орбиту Сив, Люссак выслал за дочерью катер и, когда всю компанию подняли наверх, вышел им навстречу в причальный отсек. Спустился сверху по легкой металлопластовой лестнице, позволив прибывшим рассмотреть его щегольские лакированные туфли на шнурках. Тонкая щелкающая подошва, острый носок. Бальная модель. Натали была уверена, что отец Мари не вызовет у нее иных чувств, кроме неприязни. Уж сама бы она вылетела с катером навстречу, чтобы увидеть своего чудом спасенного ребенка хоть на десяток минут раньше. Или у этих свои правила?

Он оказался невысокого роста, тонкокостным, с лицом, зауженным книзу, и темными волосами, заглаженными назад. Маленький, почти безгубый рот и глаза как оливки, большие и темные, со штришками морщин в наружных уголках. Некоторые женщины находят таких весьма привлекательными. Осанка и движения... хороши. У него балетная походка, вот что!

– Здравствуй, папа, – сказала Мари, выходя вперед без всякого намерения кинуться отцу на шею.

Люссак прошел к ней, опустился на одно колено, взял ее за руку:

– Все ли с тобой в порядке, дорогая? Я так волновался...

– Да, папа, спасибо. Теперь все хорошо.

Люссак встал, держа спину прямой.

– Иди с Триссом, моим адъютантом, дорогая, он покажет тебе кагату, она рядом с моей. Мадам, господа, вас я попрошу переместиться в кают-компанию, пока для вас приготовят каюты.

Переместились, сели все, кроме Норма, который к разряду господ не относился, и утонули в представительских креслах. Брюска умостился на самом краешке, чтобы сохранить достоинство: иначе у него ноги до пола не доставали. Спасибо еще, что молчит.