Две дамы и король - Играева Ольга - Страница 33

Тут снизу позвонил дежурный и сказал, что приехали Сергей Губин и Таисья Иванова и спрашивают Занозина.

Как и ожидал Занозин, муж убитой Губиной и ее подруга серьги опознали. Сергей Губин, приехавший в отделение с охранником, лишь взглянув на серьги, тут же сказал:

— Да… Это Киры. Я сам ей эти серьги привез из Голландии. Кажется, где-то до сих пор чек сохранился… — И замолчал, глядя на два кусочка золота.

Таисья Иванова свое дело сделала более основательно. Она взяла серьги в руки, крутила их, вертела и попутно выдавала комментарии:

— Да, серьги очень похожи на те, в которых Кира была на моем дне рождения… Офигительные серьги.

Я всегда ей завидовала. Как-то попросила дать примерить — ах, как они мне шли! Если бы не подарок — это подарок Сергея, — я бы ее упросила мне их продать… Вот смотрите, здесь сбоку штампик с латинскими буквами. Серьги голландские… Ах, бедная Кира! Это ужасно!

Она нервно порылась в сумочке и вынула платок…

Занозин, вспомнив первую беседу с ревущей Таей на кухне в ее квартире, поспешно задал вопрос:

— Так вы опознаете серьги?

Тая перестала хлюпать носом и горячо закивала:

— Да, я опознаю серьги. Это серьги Киры Губиной.

В тот же вечер Занозин, Гриша и Карапетян наведались на квартиру к Щетинину — по сведениям сопровождавшего их участкового, жена задержанного Валя в этот день не работала и обреталась дома. Они вошли в знакомый подъезд и на том самом лифте, в котором была найдена убитая Кира Губина, поднялись на седьмой этаж. Меловой силуэт мертвого тела на полу лифта был уже стерт — все давно запротоколировано, зафотографировано…

Жена Щетинина Валя открыла им дверь — она уже была предупреждена о целях визита, и ей было все равно. Даже отсутствие мужа ее не тревожило — ему уже случалось пропадать по несколько дней, в том числе и в милиции. В такое время у нее и детей выдавалась пара дней покоя. Собственно, «открыла дверь» — это некоторое преувеличение. Замок в двери был раздолбан и вырван с корнем. «Колька позавчера поздно ночью пришел, ключи забыл. Вот и разломал дверь…» — пояснила она и надолго задержала взгляд на раскуроченном замке. Смотрела, не замечала гостей, не реагировала на их приветствия, видимо, соображала, как теперь быть: где новый замок доставать и как ставить.

Участковый — пожилой милиционер — называл жену Щетинина по-отечески Валюшей. Кстати, версию о любовнике Михал Иваныч со своей стороны не подтвердил: "Какой любовник! Валентина вся измотана, заезжена, вся на нервах. Только и думает, как детей поднять, а потом сбежать от своего Щетинина.

Давно бы сбежала — она сама из Ростова, — да как с квартирой, непонятно. А в Ростов обратно не хочет, родственников там уже нет, да и за детей боязно — как они там… Не знаю, конечно, чужая душа потемки, но, по-моему, нет никакого любовника. Да еще говорите, богатый? Да вы сначала на нее посмотрите…"

И вправду, мысль о богатом любовнике при виде Валентины никому в голову не приходила — серое ненакрашенное увядшее лицо, водянистые неподвижные глаза, застиранный халатик… Женщина, имеющая богатого любовника, так не выглядит.

Дети — мальчик лет семи и девочка пяти, — вышедшие в коридор поглядеть на гостей, были под стать матери — неулыбчивые, с остановившимися взглядами, молчаливые… Пока менты ходили по квартире, дети следовали за ними и, не отрываясь, глядели им в лица. Гриша, к вечеру вполне отошедший от утренней грусти, покосился на них, а затем, улучив минуту, шепнул Карапетяну: «Слушай, а ведь дети у них дебилы… Я несколько лет фельдшером отработал на „Скорой“ — насмотрелся». — «Почему ты так думаешь? — не поверил Карапетян. — По каким признакам?» — «Это трудно объяснить. Просто, когда насмотришься на них, потом без ошибки начинаешь распознавать…» И все же Карапетян не верил — дети как дети, ну, не очень общительные, диковатые, не очень воспитанные. Но дебилы? Как-то трудно поверить, что придешь ты в простую нашу семью, каких миллионы, а там дети — маленькие, а уже дебилы…

— Валентина Каюмовна, — обратился к ней Занозин, — посмотрите на эти серьги — они вам знакомы?

Он вынул из внутреннего кармана куртки украшения, и протянул Вале на ладони. Валя сделала, как просили, и тут же отрицательно замотала головой.

Занозин переглянулся с участковым, и тот заговорил сам:

— Валюш, ты подожди, не спеши. Посмотри внимательно… Может, тебе неловко сказать… Дело-то серьезное. Кольку твоего из-за них задержали. Если знаешь, что за серьги, ты нам скажи. Не бойся, Колька лишь обрадуется. Может, подарил тебе их кто?

— Да вы что? Шутки шутите?

Валя снова замотала головой. Она не возмущалась, не горячилась, сохраняла тот же устало-безразличный вид. Как и ожидал Занозин, версию о любовнике постиг полный облом.

— Валентина Каюмовна, — осторожно сказал Занозин (ему было ее жалко, да еще и дети…). — Нам бы надо кое-чего поискать.

— Что поискать? — все так же безразлично спросила Валя.

Занозин посмотрел на нее и вдруг понял, что она действительно вся на нервах и в любую минуту может сорваться. Любая мелочь — и от безразличия не останется и следа. Он как воочию увидел перед собой то, во что она может превратиться, — руки задрожат мелкой дрожью, зубы перестанут попадать друг на друга, она беспорядочно замечется по комнате, выкрикивая бессвязные слова и судорожно хватая все, что подвернется под руку, пугая детей жутким, странным поведением и видом…

— У вас в доме деньги есть? Доллары? — как можно мягче спросил Занозин.

Валя засмеялась деревянным смехом — глаза при этом не потеряли застывшего выражения:

— Какие доллары? Откуда? Ищите, если надо.

И протянула ему свою сумку.

Мужики разбрелись по комнатам и попытались поискать доллары — впрочем, искать было почти негде. Квартира была полупустая, очень бедная, с минимумом мебели. Конечно, они ничего не нашли — не только доллары, но и ни одного рубля. В Валиной сумке тоже ничего не оказалось, кроме жалкой десятки с мелочью. «У меня зарплата в конце недели должна быть», — глухо объяснила она. Дети стояли рядом.

Карапетян увидел, что мальчик любит мать и боится за нее. «Никакой он не дебил…» — упрямо, будто в пику Грише, подумал он.

Поутру Занозина вызвал к себе замначальника управления, курирующий работу по уголовным делам, — с отчетом по убийству Губиной. Как он сам объяснил, прокуратура проявляет к делу повышенный интерес. Все-таки Сергей Губин — фигура в издательском бизнесе крупная, с политиками тоже дело имеет, выступал спонсором нескольких демократических кандидатов на последних выборах. Видно, депутаты надавили, попросили уделить особое внимание — и пошла волна по инстанциям сверху донизу, настигла непосредственное начальство и накрывает теперь Занозина…

Занозин рассказал о деле.

— Ну, значит, подозреваемый есть, улики тоже имеются, мотив пристойный. Что тянете? Добывайте признание. — Шеф докладу обрадовался — все не так плохо, как он предполагал. Есть о чем отрапортовать наверх.

— Да понимаете, товарищ полковник, не похоже, что Щетинин убил. Отпечатков пальцев нет, денег у него на квартире тоже не обнаружили. Эксперты говорят, что убийца был высокий, а этот хлипковат…

— Подожди, подожди, — расстроился шеф. Он откинулся в кресле. — Это все слова, рассуждения.

Серьги у него нашли? Нашли. Добывайте признание — я уверен, если поднажать, он сознается…

— Пожалуй, сознается, — согласился Занозин. — Если рассказать ему в красках, как было дело, сам поверит, что убил. И на суде повторит… Если адвокат не убедит отказаться от предыдущих показаний.

— Ладно, ты не драматизируй, — махнул рукой шеф. — Сам поверит… Нечего из меня слезу давить.

Все мудришь, а убийцы люди простые. Нужно было выпить, денег нет… Пошел да убил. Серьги есть?

Есть — не поспоришь. Что, твой Щетинин такая уж овечка невинная? Если не он убил, откуда у него серьги?

— Вопрос, — кивнул головой Вадим.