Пыль небес - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 47

Перекрасить болиды? Нет. До такой низости в Саэти еще не додумались.

Так что шли над облаками, без посадок. Спали по очереди, прямо в машине, которую три других болида, окружив с трех сторон, тянули-толкали вперед.

Стая могла себе это позволить. Стая не уставала в небе. А если и уставала, то гораздо меньше, чем на земле.

А Тир путешествовал на шлиссдарке. Вместе с Казимиром.

Они изображали отпускников. Роль, в которую Тир погрузился всем существом, как в любую другую. А Казимир, тот еще и удовольствие получал от осознания того, что обязан быть раздолбаем и выполняет при этом задание государственной важности.

На шлиссдарке Тир мог не быть собой, не быть Черным, не светиться перед глазами разыскивающих его раиминов.

Он и не был. И не светился.

Добирались почти так же, как пять лет назад летели из Измита в Лонгви. Через Арксвем, столицу Акигардама. Через Нокес, город на юго-западе Альбии. Через Эрниди в Измите. Только на сей раз во всех трех городах сходили с корабля, день-другой посвящали знакомству с местными достопримечательностями – театр, кабак, бордель – и пересаживались на другой шлиссдарк.

Личина была безупречна. Без нее Тир остервенел бы еще в Арксвеме, бросил Казимира, взял Блудницу и умчался на юг, догонять Стаю. А так ничего. Считал, что он в отпуске. В Нокесе догадался вместо кабака отправиться в игорный зал, Казимир потащился за ним и в очередной раз был поражен в самое сердце.

Да, Тиру везло в картах. С учетом того, что любви у него не было и быть не могло, в картах ему везло вдвойне. А он ведь еще и играть умел. А гвардеец, которого он изображал – синтетическая личность, малоприятная, надо заметить, – играть не только умел, но и любил.

– Эрик не прав, – сказал Казимир, когда они поднялись на борт третьего по счету шлиссдарка, – ты не пресуществляешь свинец в золото. Ты пресуществляешь в золото все что угодно. Поделись удачей.

– Поделись породой, – ответил Тир. – Каждому свое, Цыпа.

Пассажиры шлиссдарка с большим интересом пронаблюдали неожиданно возникшую потасовку. Два северянина, явно с утра пораньше принявшие на грудь, подрались между собой, и тот, что побольше, надавал подзатыльников тому, что поменьше. После чего оба, страшно довольные, уселись прямо на палубе, рядом со своими болидами и затеяли играть в карты.

Северяне все до одного – дикари и язычники, это в Альбии знал любой. Но дикари бывают так забавны.

В Кунгейже оба геллетских болида стартовали прямо с палубы идущего на посадку шлиссдарка и понеслись на юго-восток. Мимо города, вдоль побережья, между морем и прибрежными скалами. Их было двое, и Казимир не заметил, когда их стало шестеро. Вот только что машина Тира неслась впереди, а вот уже пять болидов мчатся над водой. Такие же бело-зеленые, как бьющиеся о камни волны.

Тир вывернулся из строя, знаками приказал Казимиру переходить в свободный полет. И вернулся к своим.

Они приветствовали друг друга – Стая, любимцы неба, – они крутили кульбиты, толкали друг друга таранами, делали стойки, ныряли в море и вырывались обратно в небо в сверкающих на солнце брызгах.

Казимир почти сразу перестал их различать, ультрамариново-синие ауры слились во вращающуюся сферу, и лишь изредка в беспорядочной круговерти угадывался болид, отмеченный на носу, у тарана багряно-золотой вспышкой. Тир нарисовал на фюзеляже прекрасную и невинную девочку с кубком в руках, и Казимира бросало в дрожь, когда он, перед полетами, проходил рядом с этой машиной. Непонятно почему, но красота и невинность Блудницы казались ему ужасней самого низкого порока.

Хотя какая, к черту, невинность? Какая красота? Блудница – такая же машина, как все прочие. Тир дал ей имя, но ведь не жизнь и не душу.

Шаграт подбросил тараном какую-то рыбешку с ладонь размером, и Стая радостно вовлеклась в новую забаву, перекидывая друг другу сверкающую, судорожно бьющуюся добычу.

Казимир даже не пытался присоединиться к игре. Никто не прогнал бы его, но он знал, что оказался бы лишним. Вот Эрик, тот мог бы сейчас так же весело и самозабвенно отпихивать соседей, прорываться к рыбешке, ловить ее на таран, перебрасывать на хвост машины, швырять высоко в небо, где кто-нибудь другой, растолкав остальных, уже готов был перехватить добычу. Эрик… всегда такой серьезный. Но очень легко было представить его участвующим в этом безобразии.

На очередном сумасшедшем маневре колпак кабины Шаграта распахнулся, оттуда метнулась зеленая лапа, схватила рыбку и захлопнула колпак.

«Сожрал», – понял Казимир.

Стая, лишившись рыбки, начала мстить Шаграту тычками, пинками и подначками.

Удивительно было то, что при всем при этом они продолжали нестись в нужном направлении и по-прежнему обгоняли болид Казимира. А ведь все машины шли с максимальной скоростью, и скорость эта должна была быть одинаковой.

Блудница вынырнула снизу, Тир показал «следуй за мной» и без всплеска ушел под воду.

Светлый князь нырнул следом.

Тир был счастлив, Казимир и видел-то его всего пару секунд, но эту улыбку, этот сияющий взгляд разглядел бы, даже закрыв глаза.

Тир никогда не улыбался так – ему. Вот и сейчас Казимиру достался лишь отблеск его улыбки. А заслуживала ее только Стая. Банда отморозков, если вдуматься. А Тира это не беспокоит, возможно, потому что подобное тянется к подобному. И все же он хотел взять с собой на вылазку одного Казимира, а все остальные увязались следом, прилипли репьями к собачьему хвосту. Много ли будет пользы от них там, внизу, в подземных лабораториях раиминов?

Казимир знал ответ. И Тир знал. Не зря же только Казимира видел своим напарником. А Стая… их тоже можно понять, деваться-то некуда, положение при Эрике крайне непрочно, и нужно как-то доказывать свою полезность. Доказывать, что они умеют не только резвиться в небе и учить гвардейцев разным полезным трюкам, но и воевать. Что ж, пусть попробуют доказать.

Спасать их Казимир не собирался. Но понимал, что, если Тир вздумает рисковать своей головой, чтобы выручить остальных, он будет выручать Тира. А значит, и всю Стаю. При всех недостатках надо отдать им должное: друг друга они в беде не бросают.

Тир приказал остальным держаться подальше от входа в лабиринт тоннелей, но находиться при этом в пределах видимости. Вода здесь была чистая, без мутной взвеси – видно далеко.

Вход, конечно, был не один – на то и лабиринт. Но дельфины помогли составить точную карту и указали самые прямые пути к четырем блокирующим тоннели плитам. Какая-то из этих плит могла быть входом в «бункер», они все могли быть входами в «бункер», ни одна из них могла не быть входом, такой вариант Тир тоже предусмотрел. В этом случае нужно было взрывать каменные блоки и обследовать продолжение тоннелей, готовясь к любым неприятностям.

Все четыре плиты были равного размера: метр в ширину, два – в высоту, около двадцати сантиметров толщиной.

Тир работу дельфинов оценил очень высоко. В каких бы отношениях ни состоял с ними Эрик, какую бы чушь по этому поводу ни болтали, разведчики из них получились превосходные. Эхолот вообще отличная штука, если уметь им пользоваться. А покажите такого дельфина, который не умеет?

Он не задержался возле первого блока – хватило одного взгляда, чтобы понять: магией из-за камня несет, но к самому камню не подведено никакого отпирающего механизма. Просто плита, намертво приваренная к подводной скале.

Со вторым блоком пришлось повозиться.

Зато по результатам возни стало ясно, что взрывать не понадобится. Это была дверь. И эта дверь открывалась. Механизмом, открывающим каменную дверь, не пользовались много лет, хоть и содержали в исправности. Поэтому на контакт он пошел легко, радостно, стосковался бедняга по работе. И по общению. По общению они все тоскуют, даже не зная, что это такое.

Дверь ушла в каменное дно. Ушла плавно и бесшумно, и Тир осторожно продвинулся на несколько сантиметров вперед. Заполненный водой коридор был нашпигован ловушками. Не сигнализацией – хотя и без нее, конечно, не обошлось, – а смертоносными устройствами разной сложности. Плыть тут предстояло долго, аккуратно. И для всех, кроме Тира, – очень муторно. Когда речь идет об обезвреживании или переманивании на свою сторону вражеских механизмов, не скучает только тот, кто этим обезвреживанием занят. Остальным приходится тупо и терпеливо ждать.