Последнее небо - Игнатова Наталья Владимировна - Страница 51

Зверь улыбался, подставив лицо дождю.

Нет уж, человеком он не станет. Скорее Гот превратится в зверя. А что? У майора есть все задатки. Он умеет летать.

Он не знает, что люди – еда. Он помнит свою семью. Хуже того, у него есть эта семья. Странно это.

А может быть… даже скорее всего… да, именно так. Сейчас у Гота нет семьи. Потому что его родственники остались на Земле. Они недосягаемы. Все равно что мертвые. И он, как это свойственно людям, идеализирует то, что навсегда потерял. На самом же деле Дитрих прекрасно понимает, что его воспоминания – просто фантазия. Точно так же, как Зверь понимал, что слишком хорошо думает о родителях. Понимал, пока не смог забыть о них. Ну или почти забыть.

С этим разобрались. Теперь бы еще понять, почему Гот так ценит людей. Что он в них находит? Зачем они ему?

А тебе, Зверь, зачем это понимать? Интересно? Интерес, не приносящий пользы, приносит вред. Ты забыл это правило? Ах, уже вспомнил! Ну так будь любезен, впредь не задумывайся о всякой ерунде.

На буровой пришлось провести неделю. Гот был не против. Эти семь дней: полеты, бои, жизнь между морем и небом стали неожиданным и приятным подарком – что-то вроде командировки на Гаити посреди зимы. Глупо, конечно. Чистой воды ребячество – радоваться возможности летать, пока другие работают. Но совесть, что характерно, не заедала. Как-никак тридцать бластофитов уничтожили. Зверь утверждал, что большинство из них пришли издалека. Похоже на то. Потому что в отличие от первых шести остальные появлялись группами. И только после бомбежки.

«Группами». – Сейчас Готу смешно было вспоминать, каким тяжелым показался ему бой с четырьмя тварями одновременно. На следующий день, столкнувшись сразу с десятью противниками, он понял, почему Зверь накануне места себе не находил.

Десантник.

Пилоты такие раз в сто лет рождаются, а этого в пехоту занесло.

Долги не считали с самого начала, с того памятного боя возле буровой. А потом это и вовсе потеряло смысл. Сколько раз прикрывали друг друга, сколько раз подставляли свою голову, чтобы спасти чужую, сколько?.. Всего хватало. Где уж тут считать? И зачем? Забывать не стоит, но такое и не забывается.

По возвращении на плато Гот какое-то время привыкал. К обилию людей вокруг, к тому, что под ногами земля, и земля эта не качается. К тому, что вместо моря – лес, и небо не обнимает со всех сторон, а смотрит равнодушно сверху. Как будто не узнает.

Даже комната собственная, рейхсканцелярия, и то непривычной казалась. Спать на кровати – забытое ощущение. Удивительно, как быстро привык к спальному мешку, к тому, что ночи бездонны, а звезды велики, к тому, что на каждый рассвет смотришь из глубины неба.

К Зверю, черт побери, привык. К тому, что понимает, мерзавец, все с полуслова. Делает то, что нужно, не дожидаясь, пока об этом скажут. Идеальный подчиненный. Из него и командир бы вышел, прямо скажем, неординарный. Так ведь не хочет. Зачем, спрашивается, в армию пошел?

Ладно, полеты кончились, начались суровые будни.

Утверждение Зверя о том, что Цирцея разумна, Гот на веру не принял. Точнее, попытался не принять. Поймал Джокера, спросил прямо. С Джокером иначе нельзя, он только прямые вопросы понимает и отвечать только на такие умеет. Чувствовал себя при этом не то чтобы идиотом, но где-то близко. Психом начинающим. Зверь вот с Джокером – законченные, так сказать, созревшие. А майор фон Нарбэ только учится.

– Зверь сказал, что Цирцея разумна. Это правда? Джокер надулся слегка:

– Зверю не верь.

– Значит, неправда? – уточнил Гот.

– Правда.

– Почему же тогда не верить?

– Он всегда обманывает.

– Но ведь про Цирцею правду сказал.

– Нет, – отрезал Джокер.

Поговорили. С ним всегда так. Всегда, когда речь заходит о Звере. Так-то коротышка вполне способен изъясняться на нормальном языке, строить развернутые предложения со всякими там вводными конструкциями, да и образован этот пигмей – иным майорам на зависть. Но вылезают иногда из Джокера какие-то знахарско-шаманские замашки. Так и представляется он, одетый в юбку из бычьих хвостов, или что они там носят, со страусовыми перьями на голове и ожерельем из черепов на шее.

Хотя нет. К черепам Джокер трепетно относится. Всю родню с собой таскает. А еще у него наверняка где-нибудь среди барахла припрятан сарбакан и кураре. Или это не Африка, а Южная Америка? Джокер-то сам, кстати, откуда? Африканец или индеец?

Ф-фу, надо вспомнить, нехорошо выйдет, если ошибешься.

Что ж, Цирцея разумна, с людьми она борется, как с болезнью, но людям жить все-таки надо. Рассуждения Зверя вполне понятны. Чем сильнее наносимые повреждения, тем активнее реагирует планета. Страшно представить, сколько живности сдохло возле «Покровителя». Кратер до сих пор горячий, а уж каким он был поначалу… Кстати, к тому времени, как место падения обнаружили, там было уже безопасно. Ничего живого вокруг не наблюдалось. И до сих пор в самом кратере и вокруг него нет никого, кроме деревьев, тех, что растут, цветут, плодоносят, передвигаться не способны и угрозы для жизни чьей бы то ни было не представляют.

Видимо, Цирцее хватило одного или нескольких штурмов, чтобы больше она к «Покровителю» не совалась. Интересно, что ее убедило? Стопроцентная смертность среди животных или отсутствие возле корабля людей? Насколько она осознает, что именно люди, а не их машины представляют реальную угрозу?

Ула говорит, что на них начали нападать сразу, стоило выйти из модуля. Но ведь и модуль не просто так сел. Он деревья пожег. Ямину в земле выбил. Потом еще Зверь, добрая душа, пожар устроил, вампиров выманивая. Вампирами Ула подземных кровососов назвала. Они, если поймают кого, – выжимают досуха за пять минут. Такие милые тварюшки, жуть берет.

На что Цирцея реагировала, когда попыталась убить? Сначала – на модуль, это понятно. На модуль, на «Покровителя», на болид Гота. А потом – на людей. Потому что поняла, кто такие люди? Или потому, что люди выбрались из модуля и болида?

– Гот? – Ула заглянула в кают-компанию. – Уже время? Майор взглянул на часы:

– Еще десять минут. Джокер вот-вот появится. А Зверь все равно до последнего в цехе проторчит. Они сегодня первый «джип» запускают.

– Что?

– «Джип», – с удовольствием повторил Гот, – Пендель так назвал. Ну, вездеход, чтобы по земле передвигаться, а не по воздуху. Джокер наконец-то проложил безопасный маршрут по своим угодьям. Там даже расчищать особо нет нужды, небольшой грузовик и так пройдет.

– Я вообще ничего не понимаю, – призналась Ула и уселась за стол. – Как он это делает?

– Не надо, – раздельно сказал Гот и покачал указательным пальцем, – не начинай. Принимай как должное и будь готова убежать в любой момент.

– Ты серьезно?

– Насчет убежать – нет. Куда тут убежишь? А насчет того, чтобы голову не забивать, – да, вполне. Сам факт того, что мы все живы, – это уже чудо, которое объяснениям не поддается. Вот и не вникай.

– Так нельзя.

– Знаю. Но пока лучше именно так.

Театральные эффекты Гот терпеть не мог. Джокер, насколько ему было известно, – тоже. Зверь, да, тот обожал выделываться. Но в этой ситуации майор готов был голову прозакладывать, что никто ничего специально не подстраивал. Само вышло. И такое бывает.

Зверь и Джокер открыли двери одновременно Джокер – с улицы. Зверь – из жилого корпуса. Оба хором сказали:

– Дерьмо.

И двери закрыли.

– Назад! – рявкнул Гот.

Ула злорадно захихикала.

В этот раз первым был Зверь. Сначала он заглянул внутрь. Осмотрелся. Вошел. Через секунду появился Джокер. Они со Зверем уставились друг на друга, как змея с мангустом.

– Светлый и Темный, – прокомментировала Ула. – Правда, похожи?

– Светлый здесь я, – каркнул Джокер, – и вообще, все это глупости.

– Я вас сейчас рядом посажу, – пригрозил Гот.

– Не надо, начальник, – Зверь примирительно поднял руки, – взорвется что-нибудь.