Из тупика - Пикуль Валентин Саввич - Страница 27

Пошли. Через весь Плимут. Чеканя шаг. Знай наших!

И полоскалось на ветру Красное знамя. А впереди колонны шагал матрос Кочевой, неся над собою ярко начищенный самовар. И на самоваре том была надпись - такая:

От рабочих Плимута - матросам Русской революции

Глухо рокотал судовой оркестр, выпевая в серое небо Англии медноголосые возгласы марша - марша революции...

В шинели, затянутой сеткой мороси, шагал мичман Вальронд и думал. Он думал о крейсере... Вот был крейсер "Аскольд", с отличной боевой репутацией. Плавал, воевал, дрался. О нем писали тогда газеты. Казалось, все так и надо. Но кают-компания, раздраженная страхом перед грядущим, пошла на провокации. Две винтовки, дурацкий взрыв в погребе. Наконец эта ужасная ночь на форту Мальбук! И вот теперь за спиной мичмана весело громыхают тарелки и барабаны...

"Аскольд" дал хороший фуль-спит и теперь на полных оборотах входил в русскую революцию. Отчетливый поворот "все - вдруг!" был завершен крейсером с бесподобной четкостью в одном строю с другими кораблями славного флота России.

А демонстрация плавно лилась через плимутские улицы. Британские власти не мешали людям гулять кому как вздумается. Их только очень смущал... самовар. И даже не самовар. В конце концов, Англия страна свободная и носи каждый, что тебе хочется. Но вот эта... надпись! Что там написано?

И на углу одной из площадей кинулись отнимать.

Колонна аскольдовцев остановилась.

- В чем дело? - спросил Вальронд. - Самовар принадлежит команде крейсера. Вы вторгаетесь в русский быт с его милыми особенностями... Россия без самовара - уже не Россия!

Офицерские погоны, прекрасное английское произношение сделали свое дело. Полиция отступилась, и самовар гордо поплыл дальше. Сейчас он олицетворял солидарность матросов России с рабочими Англии, и это кусалось...

А когда мичман вернулся на крейсер, его встретил заплаканный лейтенант Корнилов и сказал:

- Женя, ты зайди в кают-компанию.

- А что там?

- Наша баронесса... - всхлипнул лейтенант. - Барон Фиттингоф фон Шелль покончил с собой. Сразу как вы ушли на эту дурацкую демонстрацию с самоваром.

- Зачем минер это сделал? - растерянно произнес Вальронд.

- Ну, а что делать... нам?

- Я только переоденусь. Переоденусь и сейчас приду...

Тем временем Ветлинский ходил по жилым палубам.

- Я не возражаю, - говорил он матросам. - Революция - этот глас божий. Это история, ее вершит народ, и против революционного народа я никогда не пойду. Но хочу сказать вам, ребята, по совести: если вы и дальше будете себя так вести, то нас выставят из доков Англии, как выставили из Тулона, Ради революции, ради России-матери я прошу вас...

- Домой! - орали в ответ матросы, швыряя на рундуки мокрые от снега шинели; впервые за все эти годы в броне отсеков запахло табачным дымом курили уже не возле обреза...

Наскоро переодевшись, мичман Вальронд вошел в кают-компанию. Длинный непомерно, весь в черном, при кортике в золоченых ножнах, лежал на обеденном столе аскольдовский минер. Женька судорожно глотнул воздух, насыщенный ладаном, и, нагнувшись, поцеловал покойника в белый и чистый лоб. Пламя свечей дробилось в орденах мертвого барона Фиттингофа.

А выпрямившись, Женька вдруг увидел прямо перед собой искривленное злобой лицо Федерсона.

- Кто следующий, господа? - спросил механик. - Россия славится бездарностью решений, и ее уже трудно чем-либо удивить: немец стреляется в своей каюте, а француз таскает по улицам начищенный мелом самовар.

Удар пощечины обрушил механика навзничь. Падая, Федерсон машинально ухватился за мертвеца и раздернул мундир на нем, обнажив пулевую рану возле самого сердца минера...

- Мерзавец! - воскликнул Вальронд. - Ты не думай, что вся кают-компания на твоей стороне. И ты, подлец, не имеешь права говорить ничего... Не касайся нашей России! Не касайся русской революции! Да, он мертв... Да, я таскал самовар!

Это было очень неприятно для всех - ссора двух офицеров над мертвым товарищем, еще не остывшим. Их успокаивали:

- Не надо... сейчас не время... разойдитесь.

Корнилов крепко держал Вальронда за локоть.

- А ты красный, Женечка, - сказал он. - Вот уж не думал.

- Нет! - кричал Вальронд. - Я не красный... Я честный офицер честного русского флота! И не могу терпеть эту гадину, которая на чистой палубе крейсера наследила русскою кровью...

Федерсон застегнул мундир на покойнике.

- Вам недолго осталось, - ответил он. - Вы всегда очень интересовались, господа, кто я таков? Вы даже полагали, что я еврей... Нет, я - швед! Только бы довести крейсер до Мурмана, и меня вы больше не увидите. Меня давно ждет моя родина, а вашему всероссийскому кабаку я более не слуга!

Появился Ветлинский, поправил свечечку в руках мертвеца.

- Я не хозяин здесь, - заметил он резко. - Но коли старший офицер крейсера, истинный хозяин кают-компании, предпочитает не вмешиваться, то я вынужден нарушить традицию нашего флота. Именем старшего офицера крейсера приказываю: господам Федерсону и Вальронду разойтись по своим каютам...

Здесь же, в девонпортских доках, отец Антоний, не спросясь синода, с бухты-барахты вдруг отлучил команду "Аскольда" от православной церкви. И, отлучив накрепко, столь же крепко заперся в каюте, чтобы его не поколотили те, "которые веруют". Власий Труш возглавил делегацию из числа певчих матросов, чтобы уломать строптивого батьку. "Потому как, - рассуждали верующие, - до России ишо далече, а в море иной раз так хватит, что без молитвы прямо труба тебе выходит..."

- Ваше преподобие, - стучался Власий Труш, - вы не пужайтесь. Тута те, которые верующие... Христом-богом просим! Вы о наших-то душеньках подумали?

- Власий Тру-у-уш, - пропела дверь, - узнаю тебя по гласу твоему смердящему... Изы-ы-ыде!

- Меня-то за што? - убивался Труш. - И меня отлучили? Ну, отец Антоний, прямо скажу - нехорошо вы себя ведете. Кто вам палубу в прошлом месяце красил? Церковь-то - как картинка!

Дверь распахнулась, и отец Антоний, не сходя с комингса, протянул зычным басом, разливая по коридору аромат рома:

- И раба божия Труша Власия, что допрежь сатанинской революции был статьи первой боцманом... о-о-отлу-у-уча-а-а-а-а... А ежели еще раз явишься, - закончил прозой, - то по ноздрям тебе, вот видит бог, так и врежу. Уйди, ананасник!

Вечером стало известно на корабле, что Рамзей Макдональд{6}, лидер британского социализма, приглашает на ленч в парламенте представителей революционного крейсера. Желательно - матроса и офицера, чтобы этот бутерброд из двух сословных палуб дал лидеру лучшее понятие о русских настроениях.

* * *

Большой круглый зал парламента Outer Lobby, в котором депутаты назначают свидания для завтрака, уже был полон: гости, журналисты, политики, дамы.

Вальронд оглядел себя в последний раз перед зеркалом. Вот он, мичман русского флота! Под мундиром - белая пикейная жилетка с косым вырезом, на ней - золотые пуговки; шею подпирает стоячий воротничок; галстук-кисонька; две звездочки на погонах. Ботинки - скрип да скрип, отчаянно сверкая...

Щелкнув крышкой часов, Вальронд сказал Павлухину:

- Ровно час, как и назначено. Пойдем - англичане точны.

Столик для них был заказан заранее. Навстречу морякам поднялся бравый, подтянутый мужчина и сочным голосом пригласил к столу.

Сели. Блеснули седины в голове Макдональда, отразились лучи света на орденах и погонах русских моряков.

- Я вижу, - заметил Макдональд Павлухину, - у вас наша медаль.

- Да, он получил ее от вас, - ответил Вальронд, - за храбрость... еще в Дарданеллах!

- У вас тоже наш орден?

- И у меня, - сказал Вальронд, - ваш орден, а это - от японцев. Орден "Священного Сокровища".

Макдональд, и без того часто привлекавший к себе внимание, теперь словно бросал вызов парламенту - парламенту, в ресторане которого сидели два моряка революционного русского крейсера.