Князек - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 5

– Мать попалась в капкан и подохла с голоду. Видимо, она до последнего кормила детенышей – этот оказался самым сильным и единственный выжил. Я советовал Джону его выбросить, но он приволок его сюда.

– Его нашли собаки Джэна, – сказал Джон, нежно поглаживая своего найденыша. – Я был уверен, что они разорвут его в клочки, но он так страшно рычал на них, что они не осмелились приблизиться.

Джэн был просто в восторге:

– Жаль, что ты не видела этого, мама! Мои самые большие и сильные псы отступили перед этим комочком рыжей шерсти! Джон собирается держать его в доме, хотя я говорил ему, что приручить лисицу невозможно. Она все равно в конце концов убежит.

– Но можно я попробую, мама? Ну пожалуйста!

Елизавета, любившая Джона больше всех остальных детей, вместе взятых, откинула у него со лба непослушный вихор и поправила бархатную шапочку. – Ну что ж, попытайся – но следи хорошенько, как бы он никого тут не покусал и не наделал бы шума!

– А как твоя охота, Джэн? – поинтересовалась Нанетта. Он охотился со своими молочными братьями – детьми женщины, воспитывавшей его до восьмилетнего возраста, пока его не усыновили Нанетта и Джеймс. Джэн улыбнулся и кивнул головой в сторону Джона.

– Сегодня вечером у нас будет свежее мясо, мама, – но я не хочу говорить об этом при Джоне. Он донимал меня всю дорогу разговорами о том, как это ужасно и жестоко – убивать диких зверей и птиц. И если бы я повстречал его по дороге на охоту, а не с охоты – на ужин мы ели бы только бобы.

– Но, Джэн... – запротестовал Джон – и сразу же понял, что тот его просто дразнит. Необычайная мягкость и доброта Джона, лишавшая его возможности убивать кого бы то ни было, даже самых отвратительных существ, в общем-то, не противоречила более обыкновенной мягкости Джэна. Они были хорошими друзьями, и для Джона Джэн был самым уважаемым человеком, за исключением разве что отца.

– Неси-ка лучше своего младенца на кухню, покуда он с голоду не околел, – ласково сказал Джэн. Лисенок уснул, прижавшись к груди Джона, словно к теплому боку матери, и когда Джон нежно погладил его одним пальцем по голове, не проснулся и не зарычал. – Мама, я провожу вас домой, если вы хотите, но уж тогда ехать нужно прямо сейчас – иначе не успеем до ужина освежевать дичь. Вы поедете? Мэри, а ты? Кузина Елизавета, прости, что я их забираю. Но, думаю, вполне достаточно для первого визита.

Все это было сказано очень ласково и вежливо – так почему же Елизавета так смутилась, когда он намекнул ей на недавние роды? Она ответила надлежащим образом, соблюдая все правила приличия, но когда он удалился, на душе у нее стало легче, несмотря на то, что он лишил ее общества Нанетты…

Глава 2

Хотя поначалу не было твердой уверенности в том, что именно Елизавета наследует английский трон, ее восшествие на престол было встречено с радостью. Слабые протесты самых закоренелых папистов утонули во всенародном ликовании – когда Елизавета в первый раз въезжала в Лондон в качестве монархини, ей кричали: «Помни короля Гарри!»

После консультации с астрологами определили дату коронации – пятнадцатое января, воскресенье. На церемонии присутствовали Нанетта и Джеймс. Королева не позабыла старых друзей. Она предложила Нанетте остаться при дворе, и хотя Нанетта умолила избавить ее от столь суетной должности, королева явила милость: пожаловала Джеймсу должность Лесничего Раффордского леса, а также немалую часть доходов.

Они возвратились в Уотермилл-Хаус на следующий день после празднества Сретения Господня, к обеду. Как только они въехали во двор, Нанетта сразу почуяла неладное. Самый воздух был напоен тревогой и давящей тишиной. Она взглянула на Джеймса, ища утешения, но на лице его тоже застыла тревога. Мэтью спрыгнул с коня и кликнул слуг. Прибежала одна из служанок, Агнес, словно застигнутая врасплох, поспешно вытирая руки о передник. Она присела в реверансе, глядя на хозяев испуганными глазами.

– Что? Что произошло? Где все? – засыпала вопросами служанку Нанетта.

– О, мадам... Слава Господу, что вы здесь! О, сэр...

– Где Джэн? – спросила Нанетта, торопливо спешиваясь и чуть было не упав. Мэтью поддержал ее и принял поводья.

– О, мадам, молодой господин... – начала было Агнес, но разрыдалась. Нанетта побелела.

– Джэн? – спросила она. Джеймс тоже слез с коня. Повинуясь его взгляду, Мэтью незаметно приблизился к госпоже. Агнес продолжала сквозь слезы:

– Нет, мадам. Господин Джэн уехал в город за доктором. Александр – о, мадам, бедный молодой господин... с ним отец Симон... никто ни о чем не знал... это был несчастный случай...

– Где он? – резко оборвала Нанетта поток слов и, подобрав юбки, уже не глядя на плачущую служанку, поспешила в дом. За ней следом Джеймс, Мэри и Одри, оставив мужчин с лошадьми. Они пересекли пустынный зал – огонь в очаге едва теплился, – прошли сквозь низкую арку, ведущую на лестницу, и поспешно поднялись прямо в спальню. Там было очень жарко и стоял удушливый запах – запах болезни. Симон Лебел сидел на стуле подле одной из кроватей. Заслышав шаги, он обернулся и проговорил с облегчением:

– Слава Богу, вы здесь. Мне показалось, я слышал голоса...

Нанетта рванулась к постели и склонилась над ней. Лицо Александра покраснело, глаза крепко зажмурены. Он метался в лихорадке и что-то бормотал. Нанетта откинула с его горячего лба потемневшие от пота волосы. При прикосновении материнской руки ребенок чуть приоткрыл глаза, но тотчас же снова зажмурился – ему больно было смотреть на свет. Она поймала взволнованный взгляд Джеймса.

– Что произошло? – спросила она. Симон наклонился и осторожно стянул с мальчика одеяло. Даже под ночной рубашкой было видно, что его нога перевязана.

– Он упал со своего пони, – стал объяснять Симон, осторожно разматывая повязку. – Спускался по узенькой тропинке с крутой вершины холма – скорее всего, на пари с приятелями. Пони поскользнулся, и мальчик упал... как я понимаю, пони свалился на него сверху и протащил по земле несколько ярдов…

Были сняты последние бинты – и у Нанетты перехватило дыхание. Все колено почернело от кровоподтеков, а ниже кожа была содрана, и рана сочилась чем-то липким. Но не это было самое худшее. От колена до самой щиколотки нога сильно опухла, покраснела и была очень горяча, а по краям рваной раны скапливался желтый гной. Мальчик дернулся и застонал, когда Нанетта коснулась дрожащей рукой отекшей лодыжки. Когда она наклонилась ниже, в ноздри ее ударил запах разложения.

– Когда это случилось? – шепотом спросила она – голос отказывался повиноваться.

– В понедельник, – ответил Симон. – Мальчик ничего мне не сказал. Кто-то из слуг забинтовал ногу и, полагаю, сделал это неумело. И лишь вчера, когда он не смог вскарабкаться в седло, я узнал, что он ранен. А нынче утром его стало сильно лихорадить. Джэн помчался в город за доктором. Он вот-вот будет.

Нанетта выпрямилась – и тут ее руку нашарила другая, дрожащая рука и сжала до боли. Рот Джеймса словно судорогой свело, лицо посерело и как-то сразу состарилось, и Нанетта, в сильнейшем порыве сострадания к мужу на мгновение позабыла о собственном горе. Казалось, они ждали целую вечность, хотя не прошло и четверти часа, как ступеньки заскрипели и появился Джэн, сопровождаемый доктором Крэнторном – огромным и дородным мужчиной лет тридцати, напоминавшим скорее кулачного борца, нежели лекаря. Он служил ассистентом у доктора Вайкхэма, который обычно пользовал членов их семьи. Она строго взглянула на Джэна.

– Почему ты не привез доктора Вайкхэма? – спросила она. Джэн выглядел очень усталым и до неузнаваемости повзрослевшим под грузом неожиданной ответственности и несчастья, что свалилось на ого плечи в отсутствие родителей. Он даже не поздоровался с ними. В ответ на вопрос Нанетты Джэн лишь покачал головой, давая понять, что ничем не заслужил упрека.