Тайный грех императрицы - Арсеньева Елена - Страница 24

Он хотел прокричать: «Который посмел наставить рога русскому государю?!» – но не успел. Катрин приподняла юбку, вскинула ножу в ажурном чулочке и шелковой туфельке – и со всего маху пнула брата в колено.

Мать честная!..

Слава богу, что в те поры дамы не носили обуви на каблуках, как водилось меж ними десятка полтора лет тому назад, однако и без всякого каблука удар получился чувствительнейший. Константин рухнул на стул, который устоял только божьим заступничеством. Ноги у Катрин были, как у всякой заядлой танцорки и наездницы (великая княжна обожала балы и верховую езду, славилась своими шенкелями!), сильные. А Константин года полтора назад сломал при падении с коня колено, два месяца ковылял в лубках, доктора говорили, что лишь чудом кости срослись правильно, но до сих пор колено ныло к непогоде, словно у кого-то старикашки, а стоило его посильней задеть, отзывалось болью во всем теле.

Изо рта Константина рвались бессвязные стоны. У него слезу вышибло, и, полуослепленный, мигом вспотевший, он яростно уставился на сестру, не постигая, как она могла... как посмела... да она что, спятила?! Ей лучше поскорей унести ноги, пока Константин не пришел в себя и не свернул ее нежную шейку!

К изумлению великого князя, Катрин и не думала делать это. Она бесстрашно смотрела на взбешенного брата, и в глазах ее таилось презрение.

Константин открыл было рот, чтобы высказаться подобающим образом, однако Катрин не дала ему слова молвить.

– Молчите! – прошипела она, гневно сверкая посветлевшими очами. – Вы с ума сошли! Вы забыли, что Александр не просто наш глупый братец, но император. Вы решили сообщить всякому досужему уху, что в императорской семье творится черт знает что? Зачем нам лишние сплетни?! Зачем ненужная болтовня?!

Боль стихала, и к Константину возвращалась способность связно мыслить. Теперь он смотрел на сестру не гневно, а изумленно. В самом деле – который уже раз она его нынче удивила до полного остолбенения! Воистину, Катрин не понять. То ли забавляет ее измена Елизаветы, то ли оскорбляет. То ли насмехается она над Сашкой, то ли страдает из-за него.

Пожалуй, все же страдает, если так возмутилась, что пойдут слухи, начнутся сплетни вокруг государева имени.

И в эту минуту Константин получил повод удивиться в очередной раз.

– Вы только не подумайте, братец, что я пекусь о Сашеньке и его реноме, – по-свойски сказала Катрин. – Он ни о ком, кроме себя, не тревожится, для него я теперь не существую, он меня предоставил воле судьбы, не заботится подысканием мне порядочного жениха, хотя давно пора, – так и я о нем радеть не намерена. Напротив, мне доставит удовольствие, когда вся эта история выйдет наружу и все поймут, что наш дорогой братец – колосс на глиняных ногах. Полагаю, Лизхен сие давно уразумела и именно потому чувствует себя совершенно безнаказанной, принимая любовника в своих покоях под покровом ночи.

– Так мы же должны!.. – взревел было Константин, однако благоразумно умолк, заметив, что Катрин снова присбирает юбки, готовясь, видимо, нанести очередной отрезвляющий удар в его колено.

Ну что ж, она знала натуру брата. Он был упрям, как баран, и мог нестись вперед, словно взбесившийся бык, покуда не врежется с разбегу в стену и не расшибет голову! Пока же его голова, а главное, власть, которой он обладал, требовались Катрин.

– Вестимо, должны, – кивнула она спокойно. – Но не прежде, чем у нас будет довольно доказательств.

– Ага, – пробормотал Константин, сам не зная, разочарован он или наоборот, – значит, все это еще не доподлинно известно?

– Доподлинно, я же вам говорю, – нетерпеливо молвила Катрин. – Совершенно доподлинно.

– Как же вы это установили? – недоверчиво проговорил Константин.

– Влюбленные имеют обыкновение писать друг другу письма, – усмехнулась его сестра.

– Вы перехватили любовное письмо Елизаветы! – азартно потер руки Константин.

– К сожалению, пока нет, – огорченно сморщила нос Катрин. – Просто было произведено некое наблюдение... Для влюбленных, которые состоят в секретной переписке, почтовыми ящиками служат предметы самые невероятные. В саду – это дупла. В помещениях – всякие вазы, например. Было замечено, что императрица однажды опустила в китайскую вазу бумажный квадратик и удалилась, а через несколько секунд явился некий кавалергард и сей квадратик извлек, причем спрятал не прежде, чем прижал к губам, имея при этом вид совершенно дурацкий. О чем же может идти речь, как не о любовной переписке, скажите на милость?!

– Пожалуй, да... – задумчиво пробормотал Константин. – Но отчего же сие письмо не было у него немедля отобрано?

– Оттого, что шпионка моя, особа женского полу, росту, конечно, высокого, но драке рукопашной не обучена, – ухмыльнусь Катрин. – Однако самой этой сцены было довольно, чтобы мы с ней обратили пристальное внимание на этого молодого человека. Он весьма приметен, надо сказать, его ни кем не спутать! Прекрасная стать, красив, здоров, с отменной оснасткой! Лизхен выбрала себе наилучшего жеребца из кавалергардской конюшни!

– Ну так надо продолжать следить за ними, чтобы заполучить другое письмо! – воскликнул Константин. – Вот вам и будет доказательство.

– У меня на уме иное, – лукаво возразила Катрин. – От всяких писем можно отпереться. Я бы хотела застать любовников на месте преступления. Вот это будет самое веское доказательство для нашего мягкосердечного братца. После такого ему придется развестись с Елизаветой.

«А тебе-то какая из того польза?» – подумал, но не сказал Константин.

«И я буду не я, если явный скандал серьезнейшим образом не пошатнет престол под этим глупцом, который выбрал не меня!» – подумала, но также промолчала Екатерина Павловна.

Константин поднялся со стула, который скрипнул словно бы даже с облегчением, повертел ногой, поразминал колено – боли он уже почти не чувствовал, – поправил ворот мундира, пятерней растрепал и без того пышный вихор над лбом, повернулся к зеркалу и еще раз оглядел себя.

«Ох, павлин!» – подумала Катрин, тщательно тая усмешку. Она была так этим озабочена (не хотелось обидеть брата и потерять союзника!), что не заметила, как ее озирает Константин – исподтишка, но пристально. Для него, в плотской жизни искушенного, не прошла незамеченной коротенькая фразочка сестры, отозвавшейся о любовнике Елизаветы так: «Он весьма приметен, надо сказать, его ни кем не спутать! Прекрасная стать, красив, здоров, с отменной оснасткой! Лизхен выбрала себе наилучшего жеребца из кавалергардской конюшни!»

С отменной оснасткой! Жеребца! Позвольте, откуда девице Катрин, знать, как прожженные шлюхи могут характеризовать мужчину, известного своими качествами стебаря?! От кого она эти слова услышала? Или... их породил ее собственный опыт? Так что тогда получается, что великая княжна Екатерина Павловна – не девица?!

Ханжой Константин отроду не был, поэтому первая буря возмущения в его душе мигом улеглась. Но на смену ей пришла другая: он вспомнил не только слова сестры, но и нотки, с какими они были произнесены. Вспомнил – и ужаснулся. В голосе Катрин неприкрыто звучала ревность!

«Так... – с тоской подумал Константин. – Да она ведь в него влюблена! Теперь Катринка не в Сашку влюблена, а в этого... с жеребячьей оснасткой... И снова Елизавета на ее пути!»

И в первый раз Константин не возмутился, а по-человечески пожалел нелюбимую сноху.

– Мне кажется, я прежде и не жил...

– И я не жила. Я тебя ждала.

– Но он... ведь ты любила его?

– Это была любовь девочки к прекрасному принцу. Он ведь так красив. Так красив! Я влюбилась в Александра еще раньше, чем увидела его. Я была в таком восторженном ожидании, я жила надеждами. Потом они рухнули.

– Почему?

– Потому что он был совершенно равнодушен ко мне. Ах нет, я ему довольно-таки нравилась. Со мной можно было бегать наперегонки, болтать и смеяться, со мной весело было проказничать и насмешничать над Зодиаком (так мы в ту пору называли Платона Зубова)... Я была как бы такой веселый мальчик для него, почти такой же, как его брат Константин. И все-таки брату он доверял больше, брат оказался ближе. Муж часто бросал меня на целый день, когда мы жили в Гатчине и он командовал отцовскими войсками. Потом ему стало интересно со мной обсуждать особенности правления – своего и чужого, говорить о правах народов... Я сделалась кем-то вроде Адама Чарторыйского. Только я не могла так красноречиво отвечать, так спорить, как Адам... И Александр снова начал бросать меня. Однако ночи он все же должен был проводить в моей постели. За этим строго следили – сначала императрица Екатерина, потом его родители. Ах, что за мука были сии ночи! Он насиловал или себя, или меня, часто даже не мог заставить себя ко мне притронуться. А я... понимаешь, я сдержанная, я не могу искушать мужчину, если вижу в его глазах скуку. Наверное, я казалась ему ледышкой...