Аня из Авонлеи - Монтгомери Люси Мод - Страница 25

— Много лет назад, — начала Диана, — эти земли принадлежали старому мистеру Дэвиду Грею. Дом его стоял не здесь, а у дороги, там, где теперь живет мистер Сайлас Слоан. У Дэвида Грея был единственный сын, Джордан, который однажды зимой поехал в Бостон на заработки и там влюбился в девушку по имени Эстер Мюррей. Эстер работала в большом магазине и ненавидела свою работу. Она выросла в деревне, и ей всегда хотелось жить где-нибудь поближе к природе. Когда Джордан предложил ей выйти за него замуж, она согласилась с условием, что он увезет ее в какое-нибудь тихое место, где она не будет видеть ничего, кроме лесов и полей. И он привез ее в Авонлею. Миссис Линд говорила, что он ужасно рисковал, женясь на американке, тем более что Эстер была слабого здоровья, да и как хозяйка никуда не годилась. Но, по словам мамы, Эстер была очень красивой, милой и кроткой, и Джордан боготворил самую землю, по которой ступала его жена… Так вот, старый мистер Грей подарил Джордану эту ферму, и тот построил здесь, в глуши, маленький домик, где они с Эстер прожили четыре года. Она редко покидала ферму, и никто, кроме мамы и миссис Линд, не навещал ее. Джордан разбил для нее этот сад, и она была безумно рада и проводила внем почти все время. Она не была хорошей хозяйкой, зато знала толк в цветах… А потом она заболела. Говорят, что у нее была чахотка еще прежде, чем она приехала сюда. Она не слегла в постель, но просто день ото дня становилась все слабее и слабее. Джордан не пожелал, чтобы за ней ухаживал кто-то чужой. Он все делал сам, и мама говорит, что был он кротким и терпеливым, как женщина. Каждый день он закутывал жену в шаль, выносил в сад, и она лежала там на скамье, совершенно счастливая. Говорят, что она каждое утро и каждый вечер просила Джордана опуститься на колени рядом с ее скамьей и помолиться, чтобы смерть пришла к ней здесь, в этом саду. И молитвы их были услышаны. Однажды утром Джордан, как обычно, вынес ее в сад и положил на скамью, а потом собрал все розы, которые уже расцвели, и закидал ее ими — она улыбнулась ему в ответ, закрыла глаза… и все, — заключила Диана мягко, — это был конец.

— Какая прекрасная история, — вздохнула Аня, вытирая глаза.

— А что стало с Джорданом? — спросила Присилла.

— После смерти Эстер он продал ферму и вернулся в Бостон, а новый хозяин, мистер Джейбс Слоан, перевез домик поближе к дороге. А десять лет спустя Джордан умер; его привезли в Авонлею и похоронили рядом с Эстер.

— Не понимаю, как это она могла хотеть жить в такой глуши, вдали от людей, — заметила Джейн.

— А я легко могу это понять, — сказала Аня задумчиво. — Для себя я не хотела бы такой жизни навсегда, ибо, хотя я люблю леса и поля, я не могу обойтись и без людей то. же. Но мне понятны чувства Эстер. Она смертельно устала от шума большого города и толпы вечно спешащих людей, которые приходили и уходили и которым не было дела до нее. Ей хотелось ускользнуть от всего этого в какое-нибудь тихое и зеленое, уютное и родное место, где она могла бы отдохнуть. И желание ее исполнилось, что случается, я думаю, с очень немногими людьми. Ей были подарены четыре прекрасных года перед смертью — четыре года безграничного счастья, так что, мне кажется, скорее нужно позавидовать, чем жалеть ее. А эта смерть — закрыть глаза и заснуть среди роз, когда тот, кого ты любишь больше всего на земле, улыбается тебе… О, я думаю, это прекрасно!

— Она посадила эти вишни, не надеясь дождаться плодов, — сказала Диана, — но, как говорила она моей маме, ей было приятно думать, что они будут жить и украшать землю и после ее смерти.

— Как я рада, что мы выбрали именно эту тропинку, — воскликнула Аня с сияющими глазами. — Сегодня, как вы знаете, мой майский день рождения, и этот сад с его историей стал мне чудесным подарком. А твоя мама не говорила тебе, Диана, как выглядела Эстер Грей?

— Нет… только, что она была красивой.

— О, я, пожалуй, даже рада этому, потому что в таком случае я могу вообразить ее какой хочу. А хочу я, чтобы она была изящная и невысокая, с мягкими, чуть вьющимися, темными волосами, с большими, добрыми и кроткими карими глазами, с бледным и задумчивым лицом…

Девочки оставили свои корзинки в саду Эстер и провели остаток дня, бродя по окрестным лесам и полям и открывая множество сказочно прекрасных дорожек и укромных уголков. Проголодавшись, они расположились в одном из самых красивых мест на крутом берегу весело журчащего ручья, где из высоких пушистых трав поднимались стройные белые березы, — и отдали должное приготовленным Аней лакомствам; даже непоэтичные бутерброды были оценены по достоинству, так как после долгой прогулки на свежем воздухе никто не мог пожаловаться на отсутствие аппетита. Для подруг Аня захватила с собой лимонад и стаканы, но сама пила холодную воду из ручья, сделав себе подобие чашки из бересты. Чашка текла, вода отдавала землей, как это обычно бывает весной, но Аня считала, что это гораздо более подходящий к случаю напиток.

— Взгляните, видите это стихотворение? — неожиданно обратилась она к подругам.

— Где? — Джейн и Диана уставились так, словно ожидали увидеть рунические письмена на березовой коре.

— Там… дальше вниз по ручью… это старое, покрытое мхом бревно, по которому тонкими нитями струится вода, словно кто-то расчесывает ее невидимым гребнем, а солнечный луч пронзает эти нити золотой стрелой и тонет в глубине ручья. О, это самое прекрасное стихотворение, какое я когда-либо видела.

— Я назвала бы это картиной, — сказала Джейн. — Стихотворение — это рифмы и строфы.

— Нет-нет… — Аня решительно покачала головой, увенчанной короной из пушистых цветов дикой вишни. — Строфы и рифмы — это только внешний наряд стихотворения, и ничего больше… Так же, как твои оборки и воланы — это не ты, Джейн. Настоящее стихотворение — это душа, скрытая за строфами и рифмами. И здесь перед нами прекрасная частица души ненаписанного стихотворения. Не каждый день можно увидеть душу — даже стихотворения.

— Интересно, как выглядит душа… душа человека, — задумалась вслух Присилла.

— Наверное, вот так, — ответила Аня, указывая на подвижные блики солнечного света, льющегося через крону березы. — Только у нее, конечно, есть еще и форма. Я люблю воображать души сотканными из света: одни насквозь переливаются и мерцают розовыми отблесками, другие мягко отсвечивают, как лунный луч на воде, а некоторые — бледные и прозрачные, как голубая утренняя дымка…

— Я где-то читала, что души похожи на цветы, — сказала Присилла мечтательно.

— Тогда твоя душа — золотистый нарцисс, — нежно улыбнулась Аня, — а у Дианы — красная-красная роза. А у Джейн — цветок яблони, розовый, душистый, пышущий здоровьем.

— А у тебя — белая фиалка с пурпурными прожилочками на лепестках, — закончила Присилла.

Джейн шепнула Диане, что никак не поймет, о чем они говорят. А ей, Диане, понятно?

Домой они возвращались при свете спокойного золотого заката, и корзинки их были полны нарциссов из сада Эстер (свой, букет Аня на следующий день отнесла на кладбище и положила на ее могилу). Малиновки посвистывали в елях, на болотах распевал лягушачий хор. Все долины и подножия холмов были залиты топазовым и изумрудным сиянием.

— Все-таки прекрасно провели мы время, — сказала Диана так, как будто никак не ожидала этого, когда отправлялась в путь.

— Это был поистине золотой день, — заверила Присилла.

— Я ужасно люблю лес, — призналась Джейн.

Аня не сказала ничего. Она смотрела вдаль на пламя заката и думала о нежной и прекрасной Эстер Грей.