Как распинали мистера Кэйтерера - Хэммет Дэшил - Страница 5

— Вы меня не больно-то удивили, — сказал он грудным голосом, чуть не ломая сигару в руках и явно не замечая наносимого ей ущерба. — Я подозревал нечто в этом роде. Это неважно. Я решил послать Форда в Китай сегодняшним же пароходом. К утечке это отношения не имеет, можете быть уверены. У вас есть ко мне что-то еще?

Ничего другого у меня к нему не было; так я и сказал и покинул офис, выяснив по дороге у посыльного, что мистер

Наджент еще не приходил. В вестибюле я зашел в телефонную будку и позвонил папе.

— Я хотел бы подержать Наджента под наблюдением, но сам не могу — он меня знает. Можешь выделить мне оперативника?

— Да. Смиттс на месте. Ты где?

— В вестибюле у Кэйтерера — здание Национального банка «Симэнс».

— Ладно. Я пришлю тебе Смиттса.

Я надеялся, что Смиттс объявится раньше Наджента, чтобы препоручить молодого человека оперативнику и тем завершить свое участие в наблюдении, но, к несчастью, когда я вышел из кабинки, Наджент уже направлялся к лифту. Спустя пять минут приехал Смиттс, один из тех, кого мы время от времени нанимали, невысокий рыжеватый человечек с преждевременными вертикальными морщинами на щеках и неожиданно наблюдательными водянисто-голубыми глазами.

— Смиттс, я хочу, чтобы вы проследили за одним человеком. Его зовут Форд Наджент, и, скорее всего, он сегодня во второй половине дня отплывает в Китай. Я хочу знать, что он будет делать до отбытия. Позвоните мне из порта, как только он туда доберется.

— Будет сделано, — пообещал он.

— Очень хорошо. А теперь вам лучше занять место у входной двери, чтобы он не заметил нас вместе. Когда он выйдет, я с ним заговорю и пройду к лифту, как будто собираюсь подняться в контору. А вы последуете за ним.

Однако моему плану не суждено было осуществиться; Наджент вышел из лифта с мисс Бренэм, и, когда я заговорил с ним, он схватил меня за руку.

— Как поживаете, мистер Тин? — весело поприветствовал он меня. — Как там ваши секретики?

Он показался мне возбужденным, несомненно, перспективой поездки в Китай и шансом «кого-нибудь подстрелить».

— Доброе утро, мисс Бренэм. Доброе утро, мистер Наджент, — ответил я.

— Лишних пара часиков найдется? — спросил он и, когда я заколебался, добавил: — Вы их отнюдь не впустую потратите. Вот что: если вы пойдете с нами и пообещаете не слишком докучать и не покидать нас, пока мы не закончим, я вам кое-что расскажу насчет вашей утечки.

— И что же это у вас намечается? — осведомился я, глядя на мисс Бренэм, чьи голубые глаза обеспокоенно следили за лицом ее спутника.

— То, что избавит вас от многих хлопот, не даст пойти по ложному следу, хотя не уверен, что прояснит все сразу.

— Отлично, — согласился я. — На таких условиях я готов вас сопровождать.

— Тогда порядок! — Наджент схватил меня за локоть одной рукой, мисс Бренэм — другой и повлек нас ко входной двери. — Надо поторапливаться.

Проходя в вестибюле мимо Смиттса, я чуть покачал головой, давая понять, что слежка отменяется; мы втроем сели в такси, поджидавшее нас у тротуара. Наджент назвал шоферу адрес на Пост-стрит.

— Так вы рассказали дяде Хопу о том, что видели вчера? — спросил он, когда такси погрузилось в поток машин, движущихся на запад по Маркет-стрит. Голос его звучал беззаботно, но я заметил, что мисс Бренэм внимательно наблюдает за мной.

— Да. Мне ничего другого не оставалось. Мы обязались снабжать мистера Кэйтерера всеми сведениями, какие сможем добыть, и должны держать слово.

— Все равно это было некрасиво, — негромко ответила девушка.

— Если не сбежите, — усмехнулся Наджент, причем шрам у него на лбу изогнулся, придавая усмешке сардонический оттенок, — у вас будет о чем ему порассказать.

Здание на Пост-стрит оказалось многоквартирным домом, куда Наджент и вошел, оставив нас с мисс Бренэм в такси.

Я воспользовался возможностью завязать с ней разговор:

— Скажите, мистер Кэйтерер знает, что вы делаете?

— Пока нет.

— Как по-вашему, он это одобрит?

— Не думаю. Да мне все равно, понравится ему или нет. Надеюсь, что не понравится? Я не собираюсь туда возвращаться — ни в жизни! Я уезжаю с Фордом. И слава Богу, что мне не надо туда возвращаться!

— Ну же, мисс Бренэм, — попытался я урезонить ее неожиданную горячность, — разве работать на мистера Кэйтерера было так плохо?

— Хуже, чем вы можете себе представить, мистер Тин! Хуже всего на свете! Вы... вы, наверное, слышали, что ему трудно ужиться с секретаршами и ни одна из них дольше нескольких недель не задерживалась?

— Да, мисс Бренэм, конечно, слышал.

— И что вы об этом думаете?

— Ничего не думаю, мисс Бренэм.

— Ну так слышали, что думают другие. И лучше в они были правы — но ведь нет! Между мистером Кэйтерером и его секретаршами не было никаких... ну, вы понимаете, взаимоотношений. Для него секретарша — это публика. Как Форд говорит, «перед кем можно хвост распустить». Вот потому они и не задерживались. Девушки очень быстро начинали видеть его насквозь, и стоило дать это ему понять — а на это у него соображения хватало, — как он их увольнял.

— Ну, честное слово, мисс Бренэм, ведь мистер Кэйтерер не...

— Знаю! И ведь не дурак он, никоим образом, вот что противно! Он может... он проворачивает совершенно замечательные дела. Но вы бы видели, как он к ним готовится! Вначале прячет нерешительность и робость под маской небрежности. Потом начинает хорохориться, хвастаться, вставать в позу — поначалу в шутку, чтобы ничем не связывать себя, если у него все же не хватит смелости начать.

Вот тут вступает секретарша. Она должна глядеть на него большими изумленными глазами. И тогда он начинает набрасывать предварительный план — кажется, больше для того, чтобы секретарша вздыхала от восхищения. И каждый раз, как она вздохнет, он выпячивает грудь все дальше и прибавляет еще какую-нибудь смелую деталь, пока наконец не разработает план, действительно являющийся чудом дерзости, и, более того, накрутит себя до того состояния, что в силах его выполнить.

И все это время его секретарша знает, что стоит ей допустить хоть малейший промах по части обожания, дело испорчено, потому что не такой он человек, чтобы заставить его что-то выполнить. Его нянчить надо. Ему нужен кто-то, кто льстил бы ему, и восхищался, и мурлыкал под боком. И оттого, что при этом условии он может свернуть горы, только еще тошнотворнее делается.

Я это поняла с самого начала, потому и продержалась гораздо дольше других. Я поняла, чего он от меня хочет и за что на самом деле платит, и сочла это частью своих обязанностей, как если бы он об этом распорядился. С моей стороны не было нечестным к нему подлизываться и льстить, ведь за это он мне и платил, но... другого слова, кроме «тошнотворно», не подберу. А после того как появился Форд, я... не могла этого больше выносить.

Она опустила взгляд на перчатку, которую мяла все это время, потом снова посмотрела на меня.

— Вы думаете, что я преувеличиваю, да, мистер Тин. Думаете, что я строю экстравагантную теорию на голом месте?

На самом деле я так и полагал, но мне не хотелось ни высказывать это впрямую, ни лгать. Покуда я колебался, она заговорила снова:

— Слушайте, я поясню вам, что имею в виду. Эти Трогмортоновы письма — о первых двух мистер Кэйтерер не сказал мне ни слова, пока не были отосланы чеки. Он бы так и молчал, если бы я сама не наткнулась на них — точнее говоря, на третье. Он сделал то, что было для него естественным, — подчинился этим смехотворным требованиям и выбросил на ветер тридцать пять тысяч, потому что слишком бесхребетен, чтобы сопротивляться. Спустя полчаса после того, как я нашла эти письма и поговорила о том, что он собирается по этому поводу предпринять, он послал за вами и вашим отцом и решил больше не платить. Вот вам честное слово, мистер Тин, я могла...

— История твоей молодой жизни? — поинтересовался Наджент, помогая сесть в такси исключительно худой женщине в исключительно короткой юбке.