Воинство Рассвета - Хэмбли Барбара - Страница 48

– Судя по его виду, он вовсе не ожидал, что она согласится, – продолжила Джил уже более мягким голосом. – Но она согласилась. Он поцеловал ее пальцы, затем поднял и посадил к себе в седло, так, что она оказалась в его объятиях. А потом повернулся к одному из сопровождавших его людей и проревел: «Мула моей теще!». И, видит Бог, они привели мула, а Нан все это время не спускала с Томека горящих глаз, как будто уже представляла, как станет превращать его жизнь в ад.

– А затем он обратился к остальным: «Убежище в Геттлсенде не такое надежное и крепкое, как это, но для вас и для таких, как я, отлученных от Церкви, оно, черт подери, намного безопасней. Если хотите, то можете чувствовать себя там как дома до тех пор, пока нас всех вместе не сожрут Дарки». И они направились по Перевалу на Запад. Кара в седле у Томека, за ними – ее мать на муле, а следом – маги и Геттлсендские пастухи.

Руди опять закрыл глаза, представив зимнее уныние Перевала, вихри, которые медленно укрывают следы снегом, замирающий вдали скрип и позвякивание сбруи.

«По крайней мере, они выживут, – подумал он. – Что ни говори, а им пока есть куда идти в этом ужасном гибнущем мире».

– Выяснили, что произошло с Восом? – тихо спросил он.

Джил вздохнула:

– У меня есть подозрения на этот счет. Ты знаешь, что Венд вернулся в лоно Церкви?

Руди устало кивнул:

– Я видел его в свите Джованнин.

– Не суди его слишком поспешно, – сказала Джил. – Она не отходила от него ни днем, ни ночью с тех пор, как он вернулся в Убежище. Когда он сломается, было только вопросом времени. Сегодня устроили грандиозную церемонию, что-то вроде изгнания дьявола из оступившихся. Ярусы Церкви буквально были забиты людьми. А брат Венд и Бектис отреклись от магии...

– Бектис?

– Во власянице. Он посыпал пеплом даже свою бороду, – задумчиво сообщила Джил. – Я впервые увидела власяницу. И поняла, почему в Средние века придумали такое наказание.

– Что такое власяница?

– Ну, это что-то вроде рубахи, сшитой из волосяного холста.

Руди передернуло.

– Бектис был приговорен есть только хлеб и воду и носить власяницу до конца дней своих, но, тем не менее, он – в свите Алвира.

Руди взглянул на Джил и увидел в ее глазах циничный огонек.

– Прекрасно, – вздохнул он. – Как только шум утихнет, он окажется на прежней должности.

– Сообразил, – кивнула Джил. – Очевидно, кому-то пришло в голову, что волшебники наверняка потребуются, если, например, нападут Белые Всадники, и Джованнин предпочла иметь под рукою Бектиса, а не Воса – тот сильнее и может оказаться опасным. А может, это своего рода взятка Алвиру. Не знаю. На данный момент Бектис скребет полы.

Джил презрительно передернула плечами.

– А Венд?

Джил убрала невидимую пылинку с обтрепанного рукава камзола.

– Венду разрешили принести клятву пожизненного отшельничества, – бесстрастным голосом сообщила она. – И он был вновь принят в лоно Церкви за прежние заслуги – так, по-моему, сформулировала это Джованнин.

Руди никак не отреагировал на последнее известие.

– Видишь ли, Вос был чертовски могучим волшебником, – продолжала Джил все тем же безразличным голосом. – Он единственный, кто выжил из Совета Магов, и я подозреваю, что именно ему принадлежал один из решающих голосов этого собрания. Мне говорили, что с таким магом можно справиться только одним способом: если только подсыпать ему снотворного. Но мне кажется, Вое вряд ли допустил бы к себе кого-нибудь из не-волшебников. А вот Венд был его учеником и, значит, такую возможность имел.

Какое-то время Руди молча обдумывал услышанное. Джил, сложив на груди руки, наблюдала за ним. Из зала до них донеслись слабые звуки поступи алкетчского патруля.

Теперь большая часть Убежища находилось под присмотром алкетчцев. На мгновение перед мысленным взором Руди предстали Алвир и командор с крюком вместо руки, но сейчас они его мало интересовали. Он чувствовал себя разбитым и усталым, словно вновь оказался в том сне, придавленный тяжестью земли и грузом темноты, без всякой надежды на освобождение, не имея ни малейшей возможности избежать этой участи.

Он опять взглянул на Джил. На ее губах играла чуть заметная циничная улыбка, а серые глаза смотрели холодно. Руди поймал себя на мысли, что теперь она стала очень похожа на Мелантрис и Ледяного Сокола, безжалостная, как лезвие меча.

И все же она подвергла себя опасности ради того, чтобы спасти его арфу...

Он не хотел задавать следующий вопрос, но слишком хорошо знал: неизвестности он не вынесет.

– А Минальда?

Длинные пальцы нервно затеребили край одеяла.

– Элдор, конечно, не в себе, – ответила Джил после небольшой паузы, – но он достаточно умен и понимал, что, когда Альда просила за волшебников, она беспокоилась отнюдь не о здоровье матери Кары. Я знала, что это рикошетом ударит и по ней, – продолжала она, отвернувшись в сторону, отчего ее голос теперь звучал тише, – но другого способа остановить суд я просто не могла придумать. Претензии Церкви на власть все время были для Элдора больным местом. Думаю, он отпустил тебя исключительно из желания насолить Джованнин.

Руди нетерпеливо сжал ее руку.

– Так что с Альдой?

Джил презрительно скривилась:

– А ты сам как думаешь, черт возьми? В конце концов, он выпустит ее: не может же он вечно держать ее взаперти.

«И правда, о чем я думаю? – с тоской сказал себе Руди. – В том, что случилось – моя вина». А ведь вначале все казалось таким простым... когда он впервые встретил Минальду и принял ее за няньку Тира...

– Все, чего я добился, – это испортил ей жизнь, – тихо прошептал он, и его потухший взгляд снова скользнул по лицу Джил, – а ведь я ни за что на свете не хотел причинить ей страданий.

Джил пожала плечами и принялась играть с рукояткой меча.

– Не думаю, что ты мог бы причинить ей боль, если бы Минальда тебя не любила, – Джил старалась не встречаться с Руди взглядом, – хотя это, конечно, не оправдание. Но, быть может, именно это спасло ей жизнь.

Руди удивленно нахмурился. А Джил медленно продолжала:

– Когда теряешь единственного человека, которого любишь, независимо от того, любил он тебя или нет, когда ты теряешь мир, в котором жил, и все, что тебя окружало, и начинаешь бороться за жизнь, не имея перед собой даже определенной цели... Тогда, Руди, умереть становится чудовищно просто.

Она поднялась и поправила пояс с мечом. Их взгляды встретились, и Руди прочитал в ее глазах запрет и страх говорить о любви и потерях.

– Если ты завтра отправишься в дорогу, то сможешь нагнать Геттлесендский отряд, – спокойно сказала Джил. – Когда наступит весна, я пошлю тебе поздравительную открытку на день рожденья.

Но с рассветом к воротам Убежища прибыл гонец, худенький смуглый мальчик на взмыленной лошади, на его алой тунике был вышит герб Империи Юга. Янус послал гвардейца из дневной стражи за Ваиром, в Королевский сектор, где располагались отведенные ему помещения. Руди, невидимый для всех под защитой заклинания, как раз находился у ворот и сразу же почувствовал неладное.

Темные тучи скрыли вершины, которые нависали над долиной. Далекий перевал лежал невидимым в серых клубах тумана и снега. По направлению ветра Руди предположил, что к полудню погода изменится, будет морозно и ясно. Если он отправится сразу, как только с наступлением дня откроются ворота, то сможет нагнать Геттлсендский караван приблизительно через день.

Из тени коридора, ведущего к воротам, он наблюдал, как Янус разговаривал с гонцом, а вокруг крутилась местная детвора. Никто из них не бросил в сторону Руди даже мимолетного взгляда. За его спиной послышался красивый голос Алвира, прерываемый пронзительными репликами Элдора. Между ними молча шел Ваир На-Шандрос. Руди замер на месте. Но никто из них, оказавшись даже на расстоянии шага, не посмотрел в его сторону, хотя плащ Элдора задел его по плечу.

Руди вспомнил, что один из волшебников – кажется, Дакис Менестрель – однажды рассказывал ему, что, воспользовавшись подобным заклинанием, прожил около трех недель в доме своего врага, совершенно неприметно для окружающих. Руди в это не очень поверил по одной причине: Дакис вряд ли смог бы целых три недели держать рот на замке.