Тень дракона - Золотько Александр Карлович - Страница 40

– И вы решаете, где включать закон, а где нет? – переспросил Шатов.

– А о нас вспоминают тогда, когда нужно защитить себя хорошего, или при каждом нарушении закона? – в тон Шатову спросил Сергиевский. – Ты же сам не захочешь, чтобы все законы выполнялись на сто процентов. Не захочешь ведь? Потому, что мы с тобой в любой момент сможем найти пунктик, по которому ты провинился перед законом. Не перед людьми, богом и государством, а перед бумажкой, на которой какой-то умник начертать изволил пару предложений. Причем, заметь, из самых лучших побуждений. Да еще для того, чтобы хорошо выглядеть в глазах мировой общественности. Что там врали о перестройке? Цепь подлиннее, миску подальше и лаять можешь сколько угодно? Так вот сейчас, у нас, ментов, все наоборот. Цепь короткая, ошейник узкий, гавкнуть не смей, а миска пустая. И мы защищаем что-то возвышенное.

Шатов почувствовал, как кровь прилила к лицу. Не стыд, не осознание своей неправоты, а понимание того, что помимо его правды, есть еще и правда Сергиевского, и правда Климова, и правда Гремлина… А еще есть правда их начальства. А это значит, что есть еще и правда Дракона. Что наверняка есть нечто, что оправдывает его в собственных глазах и вполне может оправдать еще в чьих-нибудь. И получается, что более прав из них тот, кто сильнее?

– Вы еще что-нибудь хотите сказать, Шатов? – после минутной паузы совершенно деловым тоном спросил Сергиевский.

– Нет, – Шатов мотнул головой, – я могу идти?

– Куда? – Сергиевский приподнял удивленно правую бровь.

Очень здорово у него получается приподнимать правую бровь, превращая пустяковый вопрос в очень глубокомысленное замечание.

Куда? Действительно, куда может уйти Шатов. Домой? Там не Вита, там Вика. И Хорунжий ждет, когда Шатов принесет в гнездышко еще кусочек информации, или щепотку выводов. Все чего-то ждут от Шатова.

– Я еще не отпускал никого из членов группы, – сказал Сергиевский.

– Я думал, что…

– Что после этой истерики я вычеркну из состава группы единственного человека, лично разговаривавшего с Драконом и, если верить слухам, чувствующего Дракона на расстоянии? Я, может быть, двуличен и коррумпирован, но я не идиот. И ради того, чтобы иметь удовольствие заглянуть Дракону в глаза, я воспользуюсь помощью кого угодно. И мне будет наплевать на то, из какого источника ко мне это пришло. Наплевать. И если для того, чтобы выйти на этого твоего Дракона мне нужно будет врать и изворачиваться – я буду изворачиваться и врать. И всех вас заставлю делать это вместе со мной. Я доступно объясняю?

Сергиевский хрустнул пальцами.

– Дракон вне закона. Он живет за границей этого самого закона и поймать его можно одним способом из двух. Либо ждать, пока он пойдет на нашу территорию, либо самим пойти к нему. Посему я прекращаю прения и рассуждения на тему морально нравственных категорий и предлагаю работать. Тем более, что сейчас мы можем использовать практически неограниченные силы. Наша задача – думать.

– Тогда получается, что главная задача Дракона – не дать нам думать, – эта фраза вырвалась у Шатова почти произвольно. – Он будет делать все, чтобы вывести нас из равновесия. И действовать теперь он будет своими руками. Только своими.

Шатов прикрыл глаза рукой.

Только своими. Что там говорилось о странностях всех преступлений Дракона? Будто бы там действовали разные люди. Не он один, а разные. И он, естественно, не мог менять обличье, он находил способ заставлять людей все делать за него. Как тогда, когда он заставил Шатова играть роль гончей собаки и подсадной утки одновременно. И все в этом случае становится на свои места – он сказал, что убивал всех лично. Лично.

А охотник, отправляющийся на травлю зверя со сворой собак, разве не говорит, что лично затравил этого зверя. Вопрос только в том, как он умудряется содержать свою псарню, и где берет собак?

Если это так, то смерть того парня в спорткомплексе может что-то значить. Что?

– Шатов! Шатов! – майор повысил голос, пытаясь привлечь внимание Шатова.

– Да? Извините…

– О чем задумались?

– Так, ерунда.

– Я вас очень прошу – все версии выкладывать на стол. Самые фантастические и бредовые, – Сергиевский кашлянул, – у нас что-то нет ничего достаточно безумного.

– Я не знаю… – задумчиво протянул Шатов. – Пришла в голову мысль…

– Точнее.

– Помните, мы обсуждали внешность Дракона исходя из того, как совершались преступления? У вас в кабинете.

Сергиевский кивнул.

– Скажите, а подходит ли этот, без головы, на роль преступника? – Шатов оглянулся на Климова. – По всем параметрам?

Климов ответил не сразу. Вначале посмотрел на майора, словно ожидая разрешения или поддержки, но, не дождавшись, дернул щекой и тяжело вздохнул:

– Я точно не смотрел. Но на вскидку – не так чтобы полностью. Один из – может быть. Все преступления – с той же вероятностью, что и Дракон.

– Понятно… – протянул задумчиво Шатов.

– Что понятно?

– После смерти этого парня, Дракон совершил еще два убийства. И оба – своими руками.

– Оба – это какие ты имеешь ввиду? – переспросил Пирог. – Три.

– Два, – ответил Шатов, – девочку у меня во дворе и женщину возле «Севера»…

– А ту, которую он столкнул под машину?

– Ту, что под машину?

Действительно. Шатов отчего-то не вспомнил ее. Просто напрочь выбросил из головы, хотя не должен был.

– Не важно, – сказал Балазанов, – двое-трое, важно что всех своими руками. Только что это дает?

– Не знаю. Не знаю… – Шатов медленно встал. – Мне нужна распечатка сегодняшней сводки. Той самой, с погибшей под машиной. И я подумаю… Что-то крутится в голове…

– Скажите Барановскому, чтобы распечатал.

– Хорошо… – Шатов встал и медленно вышел из комнаты. Как в тумане. В холодном липком тумане из кошмара. Где-то в нем прячется Дракон. И Шатову предстоит шарить руками в этом тумане, раздвигать его рыхлые пряди и рисковать столкнуться с Драконом лицом к лицу.

Но почему ему понадобилась сводка? Что он хочет в ней найти? Очередная шутка подсознания. Словно что-то толкает его в нужном направлении. Как той ночью, в спорткомплексе. Озарение. А потом – вздрагивающая от боли плоть, выстрелы, отдача пистолета и вонь от сгоревшего пороха, смешивающаяся с пряным запахом крови. И кто-то расплачивается за озарение Шатова, расплачивается своей кровью.

Барановский сидел перед компьютером, надев наушники. По экрану монитора металось какое-то чудовище, лейтенант энергично елозил «мышкой», дробно щелкая кнопкой.

Шатов откашлялся, но Барановский то ли не услышал, то ли проигнорировал. Чудовище на экране рухнуло, расплескав вокруг фонтаны крови.

– Илья, – позвал Шатов, подождал и окликнул уже громче, – Барановский!

– А?

– Хрен на, – чуть не выпалил Шатовы, но сдержался, – распечатайте мне сводку. Сегодняшнюю.

– ДСП, – улыбнулся вежливо Барановский.

– Что? – не понял сразу Шатов, но потом вспомнил – для служебного пользования. – Мне можно.

– Извините, но… – Барановский развел руками и снова вернулся к своей игре.

– Ты не понял… – Шатов задохнулся от неожиданности.

На мониторе заплясал очередной монстр.

– Барановский!

– Только с личного разрешения майора, – не, отрывая взгляда от экрана, сказал лейтенант. – Потому что – нельзя.

Шатов осторожно положил руку на плечо Барановского. Тот, не глядя, стряхнул. Можно было, конечно, вернуться за майором, но в последнее время Шатова перестали привлекать обычные пути. Пару дней назад Шатову показалось, что он уже выплеснул наружу годовую дозу своей злости. Но что-то у него повысилась производительность желез, отвечающих за злость и ярость. Или это обстановка располагает?

Оплеуха свалила лейтенанта на пол. С грохотом отлетевшего стула и недоуменным вскриком пострадавшего. Шатов резко присел на корточки возле Барановского, надавил коленом на его правую руку и сжал лейтенанту горло пальцами.

– Тебе еще не говорили, что я не люблю ментов? – Шатов постарался это сказать вкрадчивым тоном. – А еще я не люблю компьютерщиков. А ментов-компьютерщиков я просто ненавижу.