Судьба: Дитя Неба - Хэйдон Элизабет - Страница 18

Раздался пронзительный, исполненный страха и боли крик, эхом отразившийся от стен туннеля, и маленький раб, полуослепший от жизни под землей, прикрывая глаза рукой и плача от ужаса, умчался прочь.

Рапсодия отругала себя за то, что не подумала об ужасе, который может вызвать у детей яркий свет, неожиданно вспыхнувший там, где царит вечная ночь, быстро убрала меч в ножны, и сияние погасло.

— Все в порядке, — крикнула она не слишком громко. — Все в порядке. Извините меня.

В ответ она услышала лишь тишину и звон капель, падающих в воду.

Теперь, перестав что-либо видеть, Рапсодия пробиралась вперед на ощупь и слышала, как около стен шуршат крысы, а в воде копошатся черви и мимо ног скользят змеи. Как только погас свет, всякая мерзость тут же выбралась из своих нор.

Гладкая змея, скользнувшая совсем рядом и коснувшаяся руки, напомнила Рапсодии об огромных червях, поселившихся на корне Сагии, и она вздрогнула от отвращения, но заставила себя успокоиться и поползла дальше, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в абсолютной темноте. Впереди она уловила легкий шорох, какое-то движение, и решила, что на крыс это не похоже.

Ее внутренняя связь с мечом, спрятанным в ножны из черной слоновой кости, ослабела, отошла на второй план. Черная слоновая кость крайне редкий материал, он не пропускает никаких вибраций, защищает то, что прячет, от посторонних глаз — важное качество для безопасности илиаченва’ар.

Рапсодия осторожно опустила руку под воду и, содрогнувшись от отвращения, потрогала дно. Теперь, когда Звездный Горн не освещал ее путь, у нее возникло ощущение, будто стены туннеля смыкаются вокруг нее, давят на плечи; ей казалось, что она вот-вот задохнется. И Рапсодия вновь в памяти вернулась к тому времени, когда она ползла по сырому корню Сагии, и вспомнила свои слова, сказанные сержанту-болгу, которого тогда еще совсем не знала и который теперь стал одним из самых близких ее друзей:

«Я из лиринов. Мы плохо чувствуем себя под землей».

«Ой видит».

Неожиданно внутри у нее все сжалось, и ее чуть не вырвало — окружающий мир вдруг завертелся в бешеной пляске.

«И как ты себя чувствовала? — звучным и постоянно меняющимся голосом спросила ее Элинсинос, древняя дракониха. — Как тебе понравилось путешествие? Как ты перенесла пребывание под землей, ведь лирины почитают небо?»

Она ответила шепотом — тогда и сейчас:

«Это все равно что быть похороненной заживо».

У Рапсодии начали дрожать руки. Поскольку она ползла на четвереньках, у нее заболели локти, не выдерживая напряжения, и она упала в вонючую воду, ударившись подбородком о пол.

Она быстро поднялась и вдруг отчаянно захотела позвать Акмеда, просто чтобы услышать его голос, но сразу сообразила, что не имеет права поддаваться страху. Дети-рабы, которые прятались где-то дальше в темном туннеле, наверное, боялись ее не меньше, чем она сама боялась этого темного подземелья, крыс и змей. Малейшее проявление слабости с ее стороны, скорее всего, приведет к тому, что они решатся, объединившись, напасть на нее, и им поможет знание этого отвратительного места, ставшего их домом. Рапсодия не сомневалась, что тяжелая жизнь сделала детей жестокими и безжалостными, иначе им здесь просто не продержаться.

Они могут разорвать ее на части.

У нее гулко забилось сердце. Рапсодия подумала о Грунторе и его связи с Землей, и пожалела, что великана нет рядом. Дитя Земли — так назвала его Мэнвин в своем пророчестве.

Трое придут, опоздав, и уйдут слишком скоро,

Они — как стадии жизни людской:

Дитя Крови, Дитя Земли, Дитя Неба.

Если они все правильно поняли, Акмед, Грунтор и она являются Тремя, предсказанными пророчеством, и, значит, она — дитя Неба, именно так говорили о себе лирины.

«Я не должна, не должна здесь находиться», — подумала Рапсодия, чувствуя, как у нее кружится голова, а к горлу подступает тяжелый комок. Ее место под открытым небом, усыпанным звездами, где она сможет спеть посвященный им гимн.

Рапсодия уловила в воздухе запах смерти, почувствовала, как он окутывает ее, точно толстое, душное одеяло. Здесь, наверное, погибло множество детей, ставших жертвой тяжелого, изнурительного труда и нехватки воздуха. Или, быть может, она ощущает приближение собственного конца? Дети были где-то рядом. Неужели они собрались с духом и решили на нее напасть?

«Ты трусиха, — подумала она. — Ты же илиаченва’ар, твоя задача нести свет в царство тьмы. А ты готова сжаться в комок, словно дитя в утробе матери. Мама, меня преследуют мои сны. Посиди у моей постели, дай мне свет».

Слова молитвы лиринглас, утренней песни, обращенной к небу, всплыли в ее сознании. Дрожащим голосом Рапсодия запела, едва слышно повторяя слова, которым ее научила мать; слова, которые она много дней подряд пела с Элендрой, своей наставницей; слова, рожденные в самых потаенных глубинах ее души, древней, словно прошедшие века.

И вдруг она почувствовала едва заметную волну тепла, призрачное сияние света, словно обратилась к своему мечу. Немного осмелев, Рапсодия запела громче и услышала, как от облицованных плиткой стен туннеля эхом отражается ее голос.

Через несколько секунд раздалось другое эхо, тише первого, эхо другого голоса, знакомого, но неузнаваемого. Высокий, испуганный голос.

Голос ребенка.

— Мимен?

Одно-единственное слово чуть не оглушило Рапсодию, оно было произнесено на древнелиринском языке, языке лирингласов, народа, к которому принадлежала ее мать. Рапсодия знала, что оно означает.

— Мама?

Рапсодия подняла голову и с трудом различила впереди очертания головы и плеч — таких худых… или ей только так кажется? Вокруг царил непроглядный мрак, и она практически ничего не видела. Рапсодия вздохнула и поняла, что все это время боялась даже дышать.

— Нет, — мягко проговорила она. — Хамимен. Бабушка.

— Хамимен?

— Да, — ответила она немного громче, по-прежнему на языке лирингласов. — Как тебя зовут, малыш?

— Арик. — Очертания головы дрогнули.

— Можно я зажгу свет, Арик? Он не будет ярким.

Легкий шорох, голова исчезла.

— Нет! Нет!

Чуть дальше в туннеле послышалось какое-то движение.

— Арик, подожди! Я пришла, чтобы забрать вас отсюда, из темноты, и вывести на свет — всех!

Молчание.

Рапсодию начала охватывать паника.

— Арик?

Никакого ответа.

Рапсодия прикоснулась к рукояти меча, потом сжала его в ладони и совсем чуть-чуть вытащила Звездный Горн из ножен. Затем она медленно выдохнула, заставила себя успокоиться, и тут же меч откликнулся ровным сиянием — из ножен наружу проливался лишь мягкий прозрачный свет.

Липкий ужас, окутывавший ее, мешавший дышать, отступил, и она снова оказалась в выложенном плитками акведуке, освещенном тусклым светом. Впереди, на его границе, в разные стороны расходилось два одинаковых туннеля. Они заканчивались небольшими углублениями в стенах, где грязные обрывки тряпок, бывшие когда-то одеялами, плавали в грязной воде. Рапсодия постаралась не обращать внимания на вонь канализационных отходов.

В одном из таких углублений замер дрожащий от страха светловолосый мальчик, довольно высокий, с прозрачной кожей. У Рапсодии пересохло в горле: такой же цвет лица и изящные черты были у ее матери. Но во внешности этого ребенка присутствовало что-то неуловимо звериное, безошибочно указывавшее на его отца, не принадлежавшего к расе людей.

— Арик, — ласково позвала она, — иди ко мне.

Ребенок покачал головой и отвернулся к стене.

Рапсодия продвинулась вперед на несколько шагов и посмотрела на свои руки. Вода уже добралась до ее локтей.

Волнение, усиливаемое страхом, взяло вверх, и она повторила немного резче:

— Арик, иди сюда немедленно!

Мальчик задрожал еще сильнее.

Неожиданно Рапсодии пришла в голову новая идея. Она осторожно отползла назад и запела детскую песенку, которую выучила на Серендаире, ту самую, что однажды в шутку пропела Грунтору.