Реквием по солнцу - Хэйдон Элизабет - Страница 22

— Ты не можешь знать этого наверняка, Рапсодия.

Она в отчаянии всплеснула руками и отвернулась от него.

— А что мы вообще знаем наверняка, Эши? Каждое мгновение жизни может преподнести нам сюрприз — нельзя вечно жить в страхе. — Тут ей в голову пришла новая мысль, и она снова повернулась к Эши. — Мэнвин не может солгать, верно?

— Прямо — нет, но может дать не слишком внятный, старательно завуалированный ответ. Кроме того, она видит не только ближайшее будущее, но и очень отдаленное. Поэтому она может дать ответ, который будет считаться правдивым — но лишь через тысячу лет. Ей нельзя доверять.

— Но если она ответит «да» или «нет», ее слова будут правдивыми, так ведь?

Эши покачал головой:

— Не обязательно.

— В любом случае, поскольку я все равно через несколько дней отправляюсь в Ярим, а храм Мэнвин именно там и находится, у меня будет отличная возможность спросить у нее прямо, приведет ли рождение твоих детей к моей смерти или какому-нибудь ужасному увечью. Возможно, она сумеет развеять сомнения, которые вызвали у тебя ее собственные слова.

Эши побледнел, но уже в следующее мгновение его щеки гневно запылали.

— Всего мгновение назад я был безмерно счастлив твоему возвращению домой, — удивленно проговорил он. — А теперь жалею, что ты не осталась в Тириане, где, по крайней мере, ты находилась в безопасности от собственного упрямства. Рапсодия, неужели в прошлый раз, когда мы разговаривали с Мэнвин в ее храме, ты не поняла: это не то удовольствие, которое хочется испытать снова?

— Видимо, нет, — вскинулась Рапсодия и, высвободившись из его рук, повернулась к двери, ведущей на лестницу. — Очевидно, я ошиблась и еще в одном: я считала, что ты разделяешь мое желание иметь ребенка. Если бы ты этого хотел, ты не приводил бы мне столь глупых возражений.

Она начала спускаться по лестнице, но Эши остановил ее, поймав за руку. Он долго смотрел на нее, и холодный гнев Рапсодии отступил, когда она увидела боль в его глазах и поняла, как сильно он страдает и как отчаянно ее любит. Она выругала себя за то, что мучает его, что ее эгоизм пробудил в его душе страх, который жил в нем всегда. Она уже собралась извиниться, но Эши приложил палец к ее губам.

— Мы пойдем вместе, — сказал он и ласково погладил ее по щеке. — Мы зададим ей наш вопрос, и я попытаюсь жить дальше, услышав ее ответ. Это единственный способ вновь взять контроль над нашей жизнью в собственные руки.

— Ты уверен, что хочешь это сделать? — Рапсодия чуть приподняла бровь. — Если я не забыла, именно на тебя она ополчилась, когда мы пришли к ней в прошлый раз. Меня она не трогала.

— Ну, в конце концов, мы с ней родственники, — хмыкнул Эши, и в его глазах появились веселые искорки. — Если не воевать с членами собственной семьи, с кем тогда? Вспомни моих бабку с дедом. Их семейная ссора привела к войне, уничтожившей целую империю.

— Хмм. Возможно, нам следует хорошенько подумать, стоит ли увеличивать численность нашей семьи, — вздохнула Рапсодия.

Она посмотрела на высокую зеленую траву, в которой разгуливал ветер, и улыбнулась, увидев, как он подхватил яркого воздушного змея, изображающего медного дракона. Уже в следующее мгновение змей попал в восходящий воздушный поток и начал стремительно подниматься в небо. Она помахала рукой крошечной фигурке вдалеке, и Мелисанда помахала ей в ответ.

— Нет, ты права, — внезапно став очень серьезным, проговорил Эши. — Если такое вообще возможно, я был бы счастлив увидеть, как дети Дома Наварна и потомки Гвиллиама и Маносса снова играют вместе на этих полях.

— Ну, в определенном смысле решение принимать тебе, — мягко напомнила Рапсодия, стараясь не обидеть его: будучи потомком представителей Перворожденной расы, Эши должен был пойти на этот шаг сознательно и с уверенностью, что поступает правильно. — Но если ты посчитаешь, что нам нужен ребенок, я тебе обещаю, ты не пожалеешь.

Эши рассмеялся и поцеловал ее руку, затем снова обратил все внимание на равнину, где дочь Стивена Наварнского запускала медного дракона, который выписывал в чистом синем небе замысловатые пируэты. Он погрузился в воспоминания.

Храм Оракула, Ярим Паар

ТЕМНОТУ внутреннего святилища в храме Мэнвин пытались разогнать небольшие светильники, расставленные в постепенно разрушающихся нишах, и крошечные язычки свечей, испускавших густой запах жира, который не могли перебить даже курящиеся благовония.

Матушка Джулия во все глаза смотрела на помост, подвешенный над колодцем с неровными стенами, пытаясь поймать взгляд прорицательницы, но у нее ничего не получалось. Глаза безумной предсказательницы Будущего представляли собой два идеальных зеркала, словно отлитых из ртути, в них не было ни зрачков, ни белков — ничего. В них отражались мириады пляшущих огней, и у матушки Джулии закружилась голова.

— Сколько… сколько еще я проживу? — прошептала она, вытирая лоб краем своей разноцветной шали.

Прорицательница пронзительно рассмеялась и неожиданно повалилась на спину, наставив древний секстант, который держала в руке, на черный купол храма. Затем она начала дико раскачивать помост над колодцем, напевая при этом лишенную мелодии и смысла странную песню.

Наконец, когда помост остановился, она наклонилась над его краем и уставилась своими удивительными глазами на дрожащую от ужаса старуху.

— Пока твое сердце не перестанет биться, — с хитрым видом заявила она.

Затем она махнула рукой, показывая, что матушка Джулия свободна, и на ее розовой коже, покрытой крошечными чешуйками, заплясали отсветы жалких огоньков.

— Подождите, — запротестовала старуха, увидев, что открылись двери, ведущие во внутренние покои Мэнвин. — Это не ответ! Я принесла щедрое подношение, а вы мне ничего не сказали.

На лице прорицательницы появилось удивление. Матушка Джулия отвернулась от стражников, которые показывали ей, что аудиенция окончена. Она поняла, что неверно сформулировала свое возражение. Мэнвин не в силах видеть Прошлое, только Будущее и небольшой кусочек Настоящего, позволяющий ей перешагнуть Время. Дрожащей рукой она вынула из внутреннего кармана платья свою последнюю золотую монету и высоко подняла ее над головой. Свет заиграл на блестящей поверхности и отразился от глаз прорицательницы.

— Вы не ответили на мой вопрос. Если вы не скажете мне то, зачем я к вам пришла, получится, что вы меня обманули навечно, и я навсегда останусь вашим неоплаченным долгом.

Мэнвин склонила набок голову со спутанной гривой пламенеющих волос, которые тут же подхватил ветер из бездонного колодца, над которым находился помост прорицательницы. Серебристые пряди на мгновение вспыхнули отраженным сиянием свечей и тут же погасли, но свет был таким ярким, что матушка Джулия поморщилась от боли.

— Хорошо. Еще один вопрос. Подумай хорошенько, в этой жизни я больше не стану отвечать на твои вопросы.

Старуха вздрогнула, пытаясь правильно сформулировать вопрос, а прорицательница вертела пальцами колесо секстанта и тихонько напевала какую-то песню без мотива. Наконец матушка Джулия тяжело вздохнула и распрямила плечи.

— Кто расскажет мне про диск из черно-синей стали? — заикаясь, спросила она.

Прорицательница заглянула в секстант, затем перевела глаза на старуху. Когда она заговорила, ее голос прозвучал ясно и четко, в нем больше не было безумных напевных интонаций.

— Твой сын Таит расскажет то, что тебе приказано узнать, — проговорила она совершенно спокойно. — Через пять недель и два дня.

Матушка Джулия вздохнула с облегчением. Она поклонилась Мэнвин, бросила монету в колодец, пробормотала слова благодарности и поспешила к тяжелым дверям из кедра, возле которых стояли стражники. Сейчас больше всего на свете ей хотелось как можно скорее покинуть храм.

Дверь за ней закрылась, и на лице Мэнвин появилось удивленное выражение. Потом она кивнула, словно соглашаясь с собственными мыслями, и крикнула в темноту: