Семь футов под килем - Миксон Илья Львович - Страница 11

Лёшка с тоской поглядел через головы на надстройку. Перегнувшись через поручни спардека, Паша выразительно крутил пальцем у виска: спятил, мол, какой нормальный человек собственную голову под меч подкладывает! Лёшка отвернулся и встретился глазами с Зозулей. Тот, видимо, находился в смятении. Неудовольствие тем, что раскрыта маленькая обоюдная их тайна, переживание за честь палубной команды, удовлетворение честным признанием ученика — всё это одновременно отражалось на смуглом лице боцмана.

Федоровский неожиданно оттеснил Лёшку в сторону и заявил:

— Могла и с грузом проникнуть, Сергей Петрович.

— Я разберусь с этим делом, — голосом, не предвещавшим ничего хорошего, объявил старпом.

— Товарищ капитан! — бросился на выручку боцман: — Смирнов взыскание уже понёс, а собака, она свободно могла на корму сигануть. Туман и отлив большой был. И освещение у них слабое.

— Понятно, — усмехнулся капитан, — немцы виноваты!

— И морские отливы, — язвительно добавил старпом.

— Да, и морские отливы.

Лицо Лёшки горело пятнами. Но он не жалел, что принял вину на себя.

— Как нам поступить? — обратился ко всем капитан.

— На первый раз, Сергей Петрович, можно бы… И опять же чистосердечно… — не договаривая, но вполне определённо высказал свою просьбу боцман.

Старпом недовольно повёл носом.

— Неприятности с карантинной службой наживём.

— Документы мы на неё выправим, как домой придём! — горячо заверил боцман.

— Вы, я вижу, сразу за двоих хлопочете. — Капитан улыбнулся, повеселели и остальные. Кроме старпома и Лёшки. — Что ж, придётся покончить миром.

— Спасибо, Сергей Петрович, — широко осклабился Зозуля и расправил богатырские плечи.

— Вахте спать никак нельзя, Смирнов.

— В первый и наипоследний раз! — ответил за Лёшку боцман.

— А сам он как думает?

— На всю жизнь урок, — твёрдо сказал Лёшка.

— Надеюсь, — неопределённо произнёс капитан и удалился со старпомом. У них и без собаки забот вдоволь.

Собачонка, будто поняв, что судьба её решилась благополучно, опустилась на все четыре лапы и спокойно принялась есть хлеб.

— Соображает, перед кем навытяжку стоять! — рассмеялся Левада.

Зозуля, вытерев пот на лбу, отрывисто бросил:

— Кончай травить! По местам.

— Василий Яковлевич идёт, — первым увидел Николаева Федоровский.

Паша исправил свою ошибку — пригласил кого надо.

Николаев не стал ничего спрашивать, обошёл вокруг собачонки, оглядел её со всех сторон и позвал:

— Ко мне! — и похлопал себя по бедру.

Собачонка, сразу признав нового хозяина, покорно последовала за Николаевым.

Лёшка улучив момент, когда Зозуля остался один, попросил его:

— Разрешите отлучиться? Ненадолго, товарищ боцман.

— Куда? Зачем?

— Собаку вымыть, — тихо ответил Лёшка.

— Н-да… — Зозуля прокашлялся, помолчал немного. — Это по совести. Вообще-то, по совести если, тебе самому шею намылить следует. Но действие твоё одобряю. По-честному поступил, по-моряцки. Да, Василию Яковлевичу подсобить придётся, тоже по справедливости будет. Иди.

— Что, Лёша? — спросил Николаев, когда тот прибежал в каюту.

— Я… Меня в помощь прислали, боцман.

— Да я и сам управлюсь.

— Позвольте, дядя Вася! Это… это моя вина.

— Ах, вот в чём дело! Тогда конечно.

Николаев спрятал улыбку. Безволновое матросское радио уже рассказало ему о том, что произошло.

Белоснежная фаянсовая раковина умывальника стала чёрной, а чёрная собака волшебно превратилась в рыжую с белыми пятнами — настоящий лисёнок!

Её и предложили назвать Лиской, но это встретило возражение.

Над кличкой для нового члена экипажа думала вся команда. Какие только не предлагались имена! Самые что ни есть простые, собачьи: Тобка, Жучка, Джулька. Аристократические: Фрези, Герда, Стелла. Пошли в ход морские термины: Юта — от названия кормовой части — ют; Ёлочка — так именуют обычно сигнальную мачту: она увешана антеннами, фонарями и прочими вещами, как новогодняя ёлка игрушками.

Строгий коллективный суд отверг и «Незнакомку», и «Русалку», и «Корму».

Моториста с его «Гайкой» просто осмеяли. Собаку нашли на палубе, а не в машинном отделении, нагоняй из-за неё получили матросы, значит, имя должно отражать что-то палубное.

В самый разгар спора пришёл Николаев с собакой на руках.

— Ремешка хорошего не найдётся? — обратился он к боцману.

Выпросить у боцмана какие-нибудь материальные ценности — дело не простое. Перед Гамбургом обновляли покраску на баке. Старший матрос посылал за новыми кистями Лёшку, Леваду — всё безрезультатно. «Нет, вышли все», — один ответ. Пришлось дотирать старые, полувытертые, лысеющие при каждом мазке.

— Длинный? — осторожно поинтересовался Зозуля.

— Ошейник сделать для Свайки.

«Ав!» — звонко тявкнула собачонка.

Все рассмеялись: поняли — лучшего имени не придумать. Свайка! Морское, палубное, весёлое, ласковое имя.

— Для Свайки найдём, — степенно объявил Зозуля.

И Свайка стала Свайкой.

— Теория без практики — мёртвый труп. — Боцман Зозуля любил афористичность. — Слыхал?

— Доводилось. В школе когда-то проходили.

За эти несколько дней школа и всё, что было связано с ней, отодвинулось так далеко, будто Лёшка закончил десятилетку в дошкольном возрасте.

— Грамотный, значит. А практика без теории?

— Тоже мертва.

— Не совсем! Практика без теории не более, но и не менее, как заячья самодеятельность. Бывал в цирке? Видел, как зайчик на барабане играет? Это и вся его специальность, бесперспективная. — Зозуля выдержал паузу и многозначительно изрёк: — Матрос без теоретической подготовки — заяц в тельняшке.

Лёшка сразу представил себе зайца в рваной Пашиной тельняшке и растянул губы. Никто другой, кроме Паши, на судне тельняшек не носил.

— Не смешно это, а грустно, Смирнов, — вздохнул Зозуля. — Возьми, к примеру, меня. Из-за этой самой научной отсталости я только до боцмана дослужился. А старшим матросом я был, когда ещё наш капитан Сергей Петрович Астахов практикантом плавал. Ну, о капитанских нашивках заботиться тебе рановато ещё, но о матросском звании подумать надо всерьёз. Практика практикой, а за теорию браться пора.

Зозуля достал с полочки тонкую брошюру, раскрыл в самом начале и прочёл вслух:

— «Квалификационная характеристика.

Профессия — рабочий плавсостава морских судов.

Специальность — матрос».

Простенько вроде, а? Рабочий, матрос… А что есть матрос? Какая это специальность? Тут всё сказано, в «Программе». У меня, правда, только для первого класса, но это не страшно. Одолеешь программу-максум — сдашь и за минум.

Лёшка с трудом сдержал улыбку: так вот почему Зозулю называют «Максум-минум»!

— Ну иди читай. Если чего — заходи.

Кто бы мог подумать, что от простого матроса, палубного рабочего, требуется столько знаний и умения!

Что только не должен уметь матрос! Нести вахты, выполнять все судовые работы — такелажные, плотничные, парусные, малярные; обслуживать ходовые, рейдовые и сигнальные огни; ставить-убирать механический лаг для измерения скорости хода; знать электронавигационные приборы, средства малой механизации…

Само собой разумеется, надо хорошо изучить устройство судна.

Да всё это и за год не вызубришь!

Когда же Лёшка прочёл расшифровку общих требований, то совсем скис.

Матрос должен мастерски управлять шлюпкой, быть квалифицированным маляром, уметь шить и ремонтировать чехлы из парусины и синтетических плёнок, должен бороться за живучесть судна, запускать сигнальные ракеты, участвовать во всех тревогах — от пожарной до «человек за бортом»…

Пожалуй, единственное, чего не боялся Лёшка, была азбука Морзе. С детства знал её. Дядя Вася, конечно, научил. Он и приборчик специальный сделал. Небольшой ящичек, похожий на транзисторный приёмник, но с радиотелеграфным ключом на верхней панели. Нажмёшь на ключ — вспыхнет весёлым зелёным огоньком сигнальная лампочка и на всю комнату мелодично звякнет электронный колокольчик. Для Лёшки это было любимым занятием. Потом дядя Вася приобщил его и к радиолюбительству.