Конунг. Изгои - Холт Коре - Страница 10

Она достала из мешка, что носила на поясе, маленькие щипчики. Видно было, что их изготовил искусный кузнец, они были длинные и острые. Потом она достала другие щипцы, тоже красивые, но побольше, для чего-то они, конечно, предназначались, но для чего именно, я так и не понял. Сесилия сказала:

— Случалось, мои люди говорили больше, чем я им разрешала. Одни держали язык за зубами, другие — нет. У одних язык был слишком длинный, у других — нет. Как видишь, эти щипцы не совсем одинаковые. Можешь идти, — сказала она гонцу.

Он ушел.

Она спросила, не разделим ли мы с ней вечернюю трапезу, мы вежливо поблагодарили ее. Пришли служанки и накрыли стол.

Мы стояли под дождем на равнине перед холмом тинга, сюда должны были собраться все воины. Они пришли, многие с ворчанием, грязные, забыв об уважении, какое должны оказывать своим предводителям. Сигурд из Сальтнеса еще не вернулся от ярла Биргира. Еще никто не знал, будет у нас оружие или нет. Но конунг приказал: собрать всех! В руках у всех были дубинки, с которыми они упражнялись в воинском искусстве. В глазах большинства я видел усталость и злость, в нашу сторону летела брань, люди еле шевелили ногами, многие были пьяны, а один спустил штаны, изобразил собаку, которая оправилась и побежала дальше. Все засмеялись.

Я видел, как наши предводители, Вильяльм, Йон и Кольфинн бьют непокорных. Они били в полную силу, и я слышал брань. Но этот презрительный смех, непокорство, усталость, неуважение… И этот парень, изобразивший собаку… По лицу Йона из Сальтнеса текли слезы. Кольфинн в безудержном гневе налетел на парня, люди защитили его, три человека взяли Кольфинна в кольцо, он онемел и начал заикаться, кто-то сзади ударил его ногой. И опять этот смех. А парень, вырвавшись из круга, с презрением мочится в сторону предводителя, который посмел ударить его.

Мне холодно под дождем.

У меня тоже в руках дубинка, и я тоскую по своему дому в Киркьюбё.

Я помню, как Сверрир учил своих людей, ослушавшихся его приказа:

Он сидит верхом и гонит перед собой трех человек, наезжает на одного. Поворачивает коня, оставив поверженного на снегу, и подъезжает к другим, готовым разбежаться. Громовым голосом он останавливает их, ветер подхватывает его слова, которые, точно меч, рассекают непогоду:

— Три наших человека опозорили нас всех, ограбив местного священника!…

Он направляет коня на тех троих, сперва шагом. Один из них оборачивается, поднимает дубинку и бьет коня — конь взвивается на дыбы, конунг сидит без седла, без уздечки, держась одной рукой за гриву. Он отпускает руку, и грива, словно рыжее знамя, летит по ветру. Так мы обычно ездили на маленьких, крепких лошадках в нашем родном Киркьюбё. Когда ноги коня снова касаются земли, Сверрир пускает его вскачь, парень с дубинкой падает в снег, конь перепрыгивает через него. Конунг ждет, чтобы парень поднялся на ноги, и гонит его дальше.

Упрямые, непокорные, пьяные, люди ждут, в глазах у них и ненависть и почтение. Сверрир гонит тех троих по мокрому, рыхлому снегу. Не быстро. Они просто идут, но скорым шагом, он — на два шага позади них. Конь гонит их по кругу. А за пределами этого круга, преследуемых и преследователя, стоят уже присмиревшие и молчаливые воины.

Конунг гонит троих по кругу, один из них опять оборачивается и замахивается дубинкой. Конунг кричит, конь делает прыжок — парень роняет дубинку и падает, и конь всей тяжестью обрушивается на него. Копыто бьет парня по спине, он кричит от боли. Вскакивает и ковыляет, конунг снова неторопливо, но и не медленно, гонит их по кругу.

Теперь они идут по снегу, утрамбованному их ногами. Но конунг выгоняет их на рыхлый снег. Они проваливаются по пояс, стонут, плюют кровью. Старший из них падает. Конунг оставляет его лежать. Делает еще один круг с двумя оставшимися и снова подъезжает к лежащему. Он должен подняться.

Три сотни человек безмолвно смотрят на это зрелище. Это урок, и милости тут не жди. Конь с длинной гривой громко ржет. Те трое бегут и падают, молят, кричат, поднимают руки и плачут, но конунг неумолим.

У меня перед глазами все сливается: дождь и серый снег, холм тинга, деревья и люди с дубинками в руках. Три темные фигуры, идущие по снегу, и человек на коне. Один из идущих снова падает.

Теперь он уже не может подняться. На снегу под ним растекается кровавое пятно, конунг направляет на него коня. Упавший кричит, пытается встать, раздается хруст, он вопит от боли, призывая на помощь Сына Божьего и Деву Марию. Но конунг неумолимо снова пускает на него коня. И лишь когда он со сломанным позвоночником перестает двигаться и над мокрым от дождя Хамаром несется его дикий вопль, конь Сверрира снова гонит по снегу двух оставшихся.

Теперь уже воины стоят молча. Никто не поднимает дубинку для защиты или нападения, никто не спешит с дружеской поддержкой к тому, на кого пало проклятие. В снегу кричит и корчится темная фигура, конунг на коне по-прежнему преследует людей. Тогда падает второй.

Конь топчет его. Снова и снова он топчет лежащего человека, копыта бьют по спине, сквозь одежду проступает кровь. Копыта бьют по голове, и человек умолкает, он еще шевелится, но лежит, точно брошенное на снег платье.

Третий останавливается, смотрит и вдруг бросается бежать. Но конь и конунг тут же оказываются рядом и снова гонят его по кругу. Это совсем молодой парнишка. Я вижу его лицо, но черты размыты дождем и слезами, текущими от страха перед тем, что его ждет. Первый еще шевелится в снегу. Конунг пускает на него коня, и тот перестает шевелиться. Конунг снова медленно едет за парнем, который, шатаясь, бредет по снегу.

Три сотни человек молчат.

Тогда конунг придерживает коня и поворачивается к людям, парень тоже останавливается. Голос конунга звучит громко и отчетливо, его слышат все. Конунг благодарит воинов за то, что они пришли, и говорит:

— Младший несет меньшую вину за содеянное, он может вернуться к остальным.

Парень, шатаясь, занимает свое место. Он нашел свою дубинку и тащит ее за собой.

Конунг уезжает.

Он говорит Вильяльму:

— Сегодня не выставляй стражу.

На другой день половина войска исчезла. Тех, что остались, слабыми не назовешь.

Сегодня, йомфру Кристин, я вдруг вспомнил, что у одного из затоптанных, должно быть, была собака. Во всяком случае, рядом с одним из них сидела и выла собака. Я всегда любил собак, и они меня тоже. Я взял себе этого пса. И назвал его Бальдр — красивое имя для красивого пса. Бальдр долго сопровождал меня по всей стране.

Однажды на рассвете Сигурд из Сальтнеса и его спутник Эрлинг сын Олава из Рэ вернулись от ярла Биргира. К нашей радости их сопровождали шесть человек — ярл послал нам в дар шестерых воинов в полном вооружении. Они вели лошадей, тянувших тяжелые сани, это было оружие, завернутое в овчины. Лезвия кликов были смазаны жиром, чтобы не заржавели, если на них попадет влага. Люди жиром похвастаться не могли.

Из ближних усадеб стали стекаться наши воины, им было любопытно и каждый желал ухватить оружие получше. Конунг велел пересчитать оружие, прежде чем раздать его людям. Это были добрые боевые мечи и топоры, а также щиты, судя по вмятинам, уже побывавшие в сражениях, но еще годные на то, чтобы в схватке защитить человека. На одних санях горой лежали самострелы.

В моей юности самострелы были оружием только знатных людей, их и теперь редко встретишь в войске, состоящем из бондов.

Паломники, ходившие ко Гробу Господню, научились пользоваться самострелами на святой земле Иисуса Христа. Это был один из тех даров Божьих, который позволил многим людям испытать на себе те же страдания, какие испытал Спаситель, распятый на кресте, Я видел, как лицо Сверрира вспыхнуло от радости, когда Сигурд сказал ему, что ярл послал самострелов больше, чем для тридцати воинов. Но кто удостоится чести получить это дорогое оружие?