Бегство Квиллера - Холл Адам - Страница 3

Я не видел его несколько месяцев; он работал на самом нижнем уровне — классифицируя данные: расшифрованные послания, организация связи, даты встреч, оперативные указания, — словом, все, что попадало ему в руки в азиатском отделе Бюро.

— Что случилось? — спросил я его.

— Эти сукины дети уволили меня. — В глазах его мелькнула циничная ухмылка, редкие волосы жидкими прядями облепляли череп, усы уныло свисали с верхней губы; он сидел, ссутулясь, с обмякшими плечами. — Я как ты, старина — порой просто не могу подчиняться приказам. — Его руки чуть дрожали, когда он взял бокал. — Но знаешь — я об этом не жалею. Ни капли, черт побери. Ты собираешься это пить?

— В данный момент.

Он сидел, уставясь на янтарную жидкость в моем бокале.

— В данный момент. Наверно, ты сейчас работаешь.

— Отнюдь. Я ушел.

Вскинув голову, он вперился в меня своими желтоватыми глазами, пытаясь сфокусировать взгляд на моем лице.

— Ушел?

— В силу небольшого разочарования. — Я не хотел распространяться; последние десять дней эта история и так терзала меня, как стая голодных псов.

— Ушел из Бюро?

— Ради Бога, это может случиться с каждым. Он продолжал изучать меня.

— Но ты же один из козырных тузов, которые держат в рукаве.

— Расскажи мне о себе, — прервал я его. Он не обратил внимания на мои слова.

— Ты, конечно же, вернешься. Я имею в виду, немного погодя. Не так ли?

— Нет. — Я выпил свой тоник. Пусть он еще минуты три повспоминает старые времена, а потом — все, конец.

— Когда ты ушел? — спросил он меня.

— Десять дней назад.

— Ты, должно быть, сошел с ума.

— Возможно.

— Это то, что я должен был сделать еще до того, как меня выкинули. Я знаю, что это такое. То есть знаю, как я себя чувствую в такой ситуации. А как ты?

— Особенно забавной счесть ее не могу. Ты что, не решаешься выпить свое пойло?

Он едва ли не с любовью уставился в бокал.

— Да я постоянно пью, старина. Это, видишь ли, мой маленький дружок. Да я и сам никуда не рожусь, то ли мертвый, то ли спившийся — и знаешь что? Я такой и есть. Время от времени. В конечном счете. — Он не без усилия выпрямился на стуле и отвел глаза — Конечно, на самом деле я так не считаю. Но, Господи, знаешь, что я сделал, когда ушел оттуда? Я выхлестал полбутылки “Блек Лейбл”, забрел на ярмарку, скупил все эти чертовы билеты на “Русские горки” и решил проверить, смогу ли я перебраться с первого сиденья на последнее, пока они опишут полный круг. Чуть не вылетел, мать его — эта штука только что дыбом не встает. На следующий день я прихватил с собой свой 38-калибр и пошел сшибать лампочки на мосту. Раскокал почти все. Арестовали за оскорбление общественной нравственности или за что-то там такое. — Он издал короткий смешок, который перешел в натужный кашель. — Надо отколоть что-то подобное, чтобы тебя выкинули из нашей системы.

— Учту.

— Отколоть что-то из ряда вон. Ты пописал на дворцовую дверь или что-то еще? Ты знаешь, мне всегда хотелось сделать что-то этакое.

— За мной не числится ничего особенного. — Коп даже не успел засечь мою скорость, потому что стрелка на спидометре уперлась в 120, когда за Виндзором машина пошла юзом на мокром асфальте и я слетел с полотна. Мне еще повезло, что коп успел вытащить меня из груды обломков, и я отделался только сотрясением мозга.

— Я предполагал, что Скоби положил на тебя глаз.

— Кто?

— Скоби.

— Да. — Это письмо я получил неделю назад, через три дня после того, как покинул Бюро. Скоби не терял времени даром. В верхней части документа было отпечатано наименование департамента, которого фактически не существовало: “Отдел координации — Министерство иностранных дел и по дедам Содружества”.

Текст был таков: “Я позволил себе предположить, что вас могла бы заинтересовать наша с вами беседа, целью которой было бы предложить вам правительственную службу в области иностранной политики, что в соответствии с табелью о рангах дипломатической службы позволило бы присвоить вам звание 7-го или 8-го класса”.

Скоби занимался организацией тайных операций для британской СИС с Уорвик-сквер, и он усек меня, как только я ушел из Бюро. Следующим его шагом может быть приглашение в Клуб Путешественников на Сент-Джеймс с целью прощупать меня.

— Но ты не будешь связываться с этой компанией, не так ли? — Теперь Пепперидж смотрел на меня почти трезвыми глазами. — Не так ли?

— Естественно, нет.

— У них там жуткая бюрократия. — Он покончил с содержимым бокала и огляделся. — “Тут мой маленький дружок, видишь ли…” Но куда же тогда податься? Податься, конечно, некуда, иначе бы я тут не сидел… не сидел бы тут, молясь Господу. — Он сощурил глаза и сидел так, покачиваясь на стуле, примерно с полминуты, потом, обмякнув, засмеялся. — Моля Господа, чтобы он прекратил мое существование. Потому что я тоже получил предложение. Но не от Скоби. — Он скособочился, выглядывая бармена. — Не от Скоби.

— То же самое?

— Да. То есть, нет. — Он поглядел на затененные столики у нас за спиной и предложил: — Давай посидим там.

На каждом столике стоял неяркий маленький светильник под медным абажуром, а за его пределами царил почти полный мрак. Если вы хотели себя показать и других посмотреть, приходить сюда не имело смысла. Я хотел было сказать, что мне пора идти, но помедлил, подумав, что, может, хоть чем-то могу помочь ему — а то в последние десять минут у меня из-за него мурашки по коже пошли. Прежде, чем осесть в азиатском отделе, Пепперидж был первоклассным полевым оперативником. Жесткую подготовку он прошел в Норфолке, никогда не увлекался спиртным и справлялся с любым поручением — даже в самой патовой ситуации, без документов и без связей, он ухитрялся выкручиваться; Пепперидж мог проскользнуть в любую дырку, освоиться в любой среде, убить, если в том возникала необходимость, и вернуться с добычей. Он работал на Ферриса в “Сапфире”, на Кродера в “Фокстроте” — участвовал в операциях, ставших легендами, а теперь сидит здесь, и его тонкие кисти с голубоватыми прожилками безвольно покоятся на дубовой столешнице, он с трудом может на чем-то сконцентрировать свой взгляд, память его ослабла, он опустошен, выжжен, а ведь ему нет и сорока.

Я знал, что со мной такого не случится; но у меня весомые основания определяться, искать себе новое приложение. Что и должно вернуть меня к той единственной жизни, которую я мог вести.

“Податься, конечно, некуда…”

Пепперидж откинулся к стене: видно, даже этот слабый свет раздражал его глаза. Шутить он больше не пытался, что я и предвидел, да и сам он больше никого из себя не изображал.

— Не от Скоби, нет. Из Челтенхема. Штаб-квартира правительственных линии связи в одном из западных графств, нервный центр международных перехватов.

— Предложение сделали мне лично, — уточнил он. — За письменным столом.

— Когда?

— На прошлой неделе. — Его желтоватые глаза с вызовом уставились на меня. — Тебя, конечно, удивляет, что кто-то мог предложить такое… что паршивому моряку с разбитого корыта могли дать хоть какое-то задание. Я вижу. И я тебя полностью понимаю. Но…

— Избавь меня от этих стенаний, — жестко прервал я. — Да, вот именно. — В глазах его вспыхнул предостерегающий огонек, и я заметил его. Если бедняга в приступе ярости обрушится на меня, мне придется подавить его, что унизит его.

— Некая команда знает, что я занимался Востоком, и поэтому решила, что предложение может вызвать у меня интерес. И теперь от меня зависит, принять его или отказаться. — Он снова выпрямился, глядя на меня с мрачной решимостью: хотел убедиться, произвел ли он на меня впечатление — он все так же, мол, крепко стоит на ногах и голова у него работает.

— Значит, ты как сыр в масле катаешься, — я старался, чтобы слова звучали спокойно и убедительно.

Наступила тишина, а потом он издал звук, напоминающий всхлип; смежив веки, он уперся сжатыми кулаками в столешницу, чтобы не потерять равновесия, и его забила такая дрожь, что задребезжала даже медная настольная лампа. Он ничего не мог с собой поделать.