Волшебный корабль - Хобб Робин - Страница 61

— Когда вы отослали меня в монастырь, чтобы я стал священником — это был ваш выбор, а не мой. — Он снова обежал взглядом лица, пытаясь понять, вспомнили они тот страшный для него день. — Мы стояли здесь же, в этой самой комнате. И я цеплялся за тебя, мама, и обещал всю жизнь вести себя лучше всех — только чтобы ты никуда меня не отсылала из дому. Но ты мне сказала: «Так надо». Ты мне объяснила, что я был твоим первенцем, посвященным Са с того мгновения, как впервые начал дышать. Ты сказала, что не можешь нарушить клятву, данную Са. И передала меня странствующему монаху, который и доставил меня в Келл. Неужели ты этого не помнишь?… А ты, отец, стоял вон там, у окна. И день был такой солнечный, что, когда я смотрел на тебя, то видел только темную тень против света. Ты не произнес ни слова, когда меня увозили. Бабушка… Ты велела мне быть мужественным и сильным, и вручила маленький узелок с пряниками, выпеченными на кухне — чтобы было чем подкрепиться в дороге…

И вновь он переводил взгляд с лица на лицо. Может быть, кто-то едва заметно поежится, осознавая, какую несправедливость они собрались над ним учинить? Может, на каком-нибудь лице обозначится хоть тень вины, и они поймут, что не правы?

Его мать казалась единственной, кому было несколько не по себе. Уинтроу все пытался встретиться с ней взглядом и попробовать заставить высказаться вслух. Но мать не желала смотреть ему в глаза, она смотрела на отца. А тот сидел, как высеченный из камня.

— И я исполнил то, чего вы от меня потребовали, — продолжал Уинтроу. Он хотел произнести эти слова просто и с достоинством. Получилась капризная детская жалоба. — Я оставил этот дом и ушел прочь с чужим человеком. Путь до монастыря был долгим и трудным, а когда наконец я попал туда, все кругом было чужое. Но я стал там жить. Я делал все, что от меня зависело. По крайней мере, пытался. А потом прошло время, и монастырь стал моим домом. Моим истинным домом. И я понял, что вы правильно распорядились моей судьбой… — Воспоминания о начальном этапе жреческой жизни были горькими и сладкими одновременно. Уинтроу заново ощутил всю тогдашнюю странность и чужеродность для себя этой жизни — и пришедшее потом ощущение ее единственной верности. Слезы обжигали ему глаза, когда он проговорил: — Я полюбил служение Са. Я столько постиг. Я вырос… Мне трудно объяснить это словами. И вы знаете не хуже меня, что я стою еще в самом начале пути. Бездны премудрости только-только начали раскрываться передо мной. Это все равно что… ну… — Он помедлил, подбирая слова. — Когда я был младше, это казалось мне чудесным подарком, упакованным в цветную бумагу и перевязанным ленточкой. И я был в восторге, хотя видел и понимал только обертку. Но за последний год или около того я начал наконец постигать, что там, под оберткой, находится нечто еще более значительное и прекрасное. Я только-только начал проникать в глубину… в самую суть вещей. Я приник к краю познания. И остановиться уже не могу.

— Все было неправильно, — внезапно подал голос отец. Сердце Уинтроу так и подпрыгнуло. «Неужели?!!» — но капитан Хэвен мигом похоронил проснувшуюся было надежду: — Я-то знал все эти годы, что тебя зря отправили в монастырь. Я, правда, помалкивал, поскольку знал, как это важно для твоей матери. Сельден был тогда еще малышом, но он обещал вырасти славным парнишкой, и я знал, что у меня всяко будет сын. Наследник.

Он выбрался из-за стола и пересек комнату, чтобы уставиться за окно — точно так же, как в то далекое утро.

— Надо было мне, однако, больше слушать свой внутренний голос и не потакать всякой придури, — Кайл Хэвен медленно покачал головой. — Я знал, что было принято неправильное решение, и так оно в итоге и оказалось. Настал момент, когда мне и всей этой семье понадобился сын, способный занять место на фамильном корабле, и мы оказались не готовы. Сельден еще слишком мал. Года через два… может, даже пораньше, через годик… я его, пожалуй, возьму в качестве юнги. — Он оторвал взгляд от окна и посмотрел на сидевших в комнате. — Мы вообще-то сами это на себя накликали. Мы все. Потому всем нам придется, не ноя и не жалуясь, вместе потрудиться над исправлением допущенной когда-то ошибки. Это значит, что вам, женщинам, придется самим хозяйничать здесь еще по крайней мере год. Надо как-то заставить наших кредиторов подождать, и от вас будет зависеть, удастся ли выжать хоть какую-то выгоду из наших владений. Те, что не будут приносить дохода, придется продать, чтобы сохранить остальные. А я буду этот год трудиться в море. Придется быстро совершать переходы и брать грузы, приносящие наибольший барыш. Что же до тебя, Уинтроу, — в течение этого года мне придется обучить тебя всему, что ты должен был выучить за минувшие пять. Придется тебе всего за год выучиться быть мужчиной и моряком…

Говоря так, он не переставая ходил по комнате, отсчитывая на пальцах распоряжения. И цели, которых предстояло достигнуть. Уинтроу неожиданно понял: а ведь именно так его отец разговаривал со старпомом на борту корабля, давая указания и назначая работы. Перед ним был капитан Хэвен, привыкший к нерассуждающему повиновению. Как, должно быть, изумит его то, что сейчас произойдет…

Уинтроу аккуратно отставил свой стул и поднялся.

— Я возвращаюсь в монастырь, — сказал он негромко. — Вещей у меня очень немного, а все, что я мог сделать здесь, я уже сделал. Я уеду прямо сегодня. — Он оглядел стол. — Сегодня утром я попрощался с Проказницей и пообещал ей, что вместо меня с ней остаток дня будет кто-то другой из семьи. Может, вы разбудите Альтию и скажете ей, чтобы шла на корабль?

Лицо отца налилось кровью мгновенной ярости.

— А ну-ка сядь и прекрати нести чушь! — рявкнул он. — Ты будешь делать то, что я тебе прикажу! И это только первый урок, который ты должен усвоить!

Сердце Уинтроу колотилось с такой силой, что, казалось, сотрясалось все тело. «Неужели я испугался собственного отца?… А ведь верно. Испугался…» Он собрал в кулак все свое мужество и остался стоять. Сказать ему было больше нечего. Но, когда отец в гневе уставился на него, он не опустил глаз. Просто стоял и смотрел, глядя, как стремительно подходит рослый, крупный, до предела разъяренный мужчина. И некий островок сознания, оставшийся спокойным и способным рассуждать, наблюдал за происходившим как бы со стороны: «Да, я испугался. Но это всего лишь телесный страх, страх физической расправы…»

Он даже не очень услышал, когда его мать внезапно залилась слезами и буквально провизжала:

— Кайл, Кайл, пожалуйста, прошу тебя, не надо, Кайл, ну пожалуйста, поговори с ним, ну попробуй его убедить, Кайл, не надо, пожалуйста, не надо!..

А бабушка возмущенно возвысила голос:

— Ну вот что! Это пока еще мой дом, и ты не…

И в это время на его скулу обрушился тяжелый кулак. В ушах отдался ужасающий хруст, и Уинтроу полетел на пол. Ему казалось, он падал медленно-медленно. Даже успел удивиться и устыдиться, — как вышло, что он не попробовал ни защититься, ни убежать?… И где-то внутри продолжал философствовать рассудительный жрец: «Да, это всего лишь телесный страх, но существует страх и другого рода, и что же, интересно, надо сделать со мной, чтобы я его ощутил?»

Потом навстречу ему опрокинулся каменный пол, твердый и очень холодный, несмотря на царившую снаружи дневную жару. Уинтроу потерял сознание; ему показалось будто он начал впитываться в этот пол, исчезать в нем, сливаться — примерно так же, как было с кораблем, только в мыслях каменных плит была одна чернота.

И в голове юного послушника воцарилась точно такая же чернота.

Глава 10

Противостояние

— Кайл! Я этого не потерплю!

Голос матери прозвучал очень ясно и эхом раскатился по залу. Этот звук вызвал у Альтии резкий спазм головной боли, а с ним и желание убраться подальше — и как можно скорей. Вместе с тем имя Кайла породило стремление очертя голову кинуться в битву. «Осторожно! — напомнила она себе. — Первым делом надо понять, что у них там происходит…» И она замедлила шаг, остановившись почти на пороге столовой.