Цинковые мальчики - Алексиевич Светлана Александровна - Страница 17

Если по телевизору шла передача об Афганистане, он уходил в другую комнату… За неделю до отъезда у него тоска в глазах появилась, она из них выплёскивалась. Может, это мне сейчас так кажется? А тогда я была счастливая: сын в тридцать лет майор, с орденом Красной Звезды приехал. В аэропорту смотрела на него и не верила: неужели этот красивый молодой офицер – мой сын. Я им гордилась.

Через месяц пришло письмо. Он поздравил отца с Днём Советской Армии, а меня благодарил за пироги с грибами. После этого письма со мной что-то случилось… Не могу спать… Вот лягу… Лежу… До пяти утра лежу с открытыми глазами…

Четвёртого марта вижу сон… Большое поле и по всему полю белые разрывы… Что-то вспыхивает… И тянутся длинные белые ленты… Саша мой бежит, бежит… Мечется… Негде ему спрятаться… и там вспыхнуло… И там… Я бегу за ним… Хочу его обогнать… Хочу, чтобы я впереди, а он за мной… Как когда-то в деревне попали мы в грозу… Я его прикрыла собой, он подо мной тихонько скребётся, как мышонок: «Мамочка, спаси меня!» Но я его не догнала… Он такой высокий, и шаги у него длинные-длинные… Бегу изо всех сил… Вот-вот сердце разорвётся… А догнать его не могу…

…Стукнула входная дверь. Заходит муж. Мы с дочкой сидим на диване. Он идёт к нам через всю комнату в ботинках, пальто, шапке. Такого никогда не было, он у меня аккуратный, потому что всю жизнь в армии, везде у него дисциплина. Подошёл и опустился перед нами на колени:

– Девочки, у нас беда…

Тут я вижу, что в прихожей ещё люди есть. Заходят медсестра, военком, учителя из моей школы, знакомые мужа…

– Сашенька! Сыночек!!!

Уже три года… А мы до сих пор не можем открыть чемодан… Там Сашины вещи… Привезли вместе с гробом… Мне кажется, что они Сашей пахнут.

Его сразу ранило пятнадцатью осколками. Он только успел сказать: «Больно, мамочка».

За что? Почему он? Такой ласковый. Добрый. Как это его нет? Медленно убивают меня эти мысли. Я знаю, что умираю, – нет больше смысла жить. Иду к людям, тащу себя к людям… Иду с Сашей, с его именем, рассказываю о нем… Выступала в политехническом институте, подходит ко мне студентка и говорит: «Меньше бы этого патриотизма в него напихали, был бы жив». Мне плохо стало после её слов. Я там упала.

Я ради Саши ходила… Он не мог исчезнуть просто так… Теперь говорят, что роковая ошибка, что никому это не надо было – ни нам, ни афганскому народу. Раньше я ненавидела тех, кто Сашу убил… Теперь ненавижу государство, которое его туда послало. Не называйте имени моего сына… Он теперь только наш… Никому его не отдам… Не отдам даже его имя…»

Мать

«Вспышка… Фонтан света… И все… Дальше ночь… Мрак… Открыл один глаз и ползаю по стене: где я? В госпитале… Дальше проверяю – руки на месте?.. Ниже… Трогаю себя руками… Что-то я быстро кончаюсь… Короткий какой-то… Ясно: обеих ног нет…

Истерика… Паршивенькие мысли: смерть была бы лучшим убежищем, чем эта палата… Пусть бы в брызги, в ничто… Не видел бы себя… И другие не видели… Здесь вдруг – стоп! Ничего не помню…

Я забыл все, что было раньше… Тяжелейшая контузия… Всю свою жизнь забыл… Открыл паспорт и прочитал свою фамилию… Где родился… Тридцать лет… Женат… Двое детей… Мальчики…

Теперь надо вспомнить лица… Лиц не помню…

Первая приехала мама… Говорит: «Я – твоя мама…» Она рассказывала моё детство… Школу… Даже такие мелочи, какое у меня было пальто в восьмом классе, какие оценки… Что больше всего любил гороховый суп… Я её слушал и как будто сам себя видел со стороны… Наблюдал…

…Дежурная в столовой зовёт:

– Садись в коляску… Повезу… К тебе жена приехала…

Стоит возле палаты какая-то красивая женщина… Глянул: стоит, пусть себе и стоит. Где жена? А это была моя жена.

Она рассказала нашу любовь… Как познакомились… Как первый раз её поцеловал… Свадьбу… Как мальчики родились… Я слушал и не вспоминал… а запоминал… Когда хотел что-нибудь вспомнить, начинались сильные головные боли…

Сынишек вспоминал по фотографии. Приехали другие… Мои и не мои… Беленький стал тёмненьким… Маленький стал большим… Глянул на себя в зеркало: похожи!

И войну забыл… Все два года… Только зиму сейчас не люблю… А мама говорила, что в детстве больше всего любил зиму… Снег… Про войну ребята рассказывают… Фильмы смотрю…»Почему, – думаю, – я там был?» Мальчишек посылали… А я – офицер… Профессионал… Сам подал рапорт… Врачи говорят, что память может вернуться. Тогда у меня будет две жизни… Та, что мне рассказали… И та, что была…

Капитан, вертолётчик

«А ДРУГОЙ УМИРАЕТ С ДУШОЙ ОГОРЧЁННОЮ…»

Автор. Сегодня он снова позвонил. Теперь я зову его «мой главный герой».

Главный герой. Я не думал звонить… Зашёл в автобус и услышал, как две женщины обсуждали: «Какие они герои? Они там детей, женщин убивали. Они же ненормальные… А их в школы приглашают… Им ещё льготы…» Выскочил на первой остановке, стоял и плакал. Мы солдаты, мы выполняли приказ. За невыполнение приказа в условиях военного времени – расстрел! А мы жили тогда по условиям военного времени. Конечно, генералы не расстреливают женщин и детей, но они отдают приказы. А сейчас мы во всем виноваты… Солдаты виноваты… Нам говорят: преступный приказ выполнять – преступление. А я верил тем, кто отдавал приказы. Сколько я себя помню, меня все время учили верить. Только верить! Никто не учил меня: думай – верить или не верить, стрелять или не стрелять. Мне твердили: только крепче верь!

Автор. Это было со всеми нами.

Главный герой. Да, я убивал, я весь в крови… Но он лежал… мой друг, он мне братом был… Отдельно голова, отдельно руки, ноги… Сдёрнутая кожа… Я попросился сразу опять в рейд… Увидел в кишлаке похороны… Было много людей… Тело несли в чем-то белом… Я хорошо в бинокль их всех видел… И я приказал: «Стрелять! Прямо по похоронам – огонь!!»

Да, я убивал, потому что хотел жить. Хотел вернуться…

Нет, зачем? Зачем ты из меня это тащишь? Я только недавно перестал ночью думать о смерти. Три года каждую ночь выбирал, что лучше: пулю в рот или на галстуке повеситься?.. Опять эта резкая вонь колючек… От неё можно сойти с ума… – и гудок в трубке…

Автор. Почему мне кажется, что я его знаю давно? Что я уже слышала этот голос?

«Как во сне… Как будто я где-то это смотрел… В каком-то фильме… Такое теперь ощущение, что никого не убивал…

Сам поехал. Попросился добровольно. Хотел испытать себя, на что я способен. У меня большое «я». Учился в институте, там себя не покажешь, не узнаешь, кто ты. Хотел стать героем, искал случая стать героем. Ушёл со второго курса. Говорят: мужская война… Мальчишеская война… Воевали одни мальчики… Недавние десятиклассники… Для нас это как игра. Очень важно было твоё самолюбие. Твоя гордость. Смогу или не смогу. Он смог. А я? Мы этим были заняты, а не политикой. Я с детства готовил себя к каким-то испытаниям. Джек Лондон – мой любимый писатель. Настоящий мужчина должен быть сильным. Сильными становятся на войне. Моя девушка отговаривала: «Представь себе, чтобы что-нибудь подобное сказал Бунин или Мандельштам». Из друзей никто меня не понял. Кто женился. Кто восточной философией занялся. Кто – йогой. Один я – на войну.

…Вверху выгоревшие на солнце горы… Внизу девочка покрикивает на коз… Женщина вешает бельё… Как у нас на Кавказе… Даже разочаровался… Ночью – выстрел в наш костёр: поднял чайник, под чайником пуля лежит. В переходах жажда, мучительная, унизительная. Кажется, у тебя полный рот песка. Лизали росу, лизали собственный пот… Мне жить надо. Я жить хочу! Поймал черепаху. Острым камешком проткнул горло. Пил кровь черепахи. Другие не могли. Никто не мог.

Понял, что способен убить. В руках – оружие. В первом бою видел, как у некоторых бывает шок. Теряют сознание. Некоторых рвёт даже при воспоминании, как они убивали. Разрывается человеческий мозг… По человеческому лицу течёт человеческий глаз… Я выдерживал! Был среди нас охотник, хвастался, что до армии убивал зайцев, валил диких кабанов. Так вот, его всегда рвало. Животное убить одно, человека – другое. В бою становишься деревянным… Холодный рассудок… Расчёт… Мой автомат – моя жизнь… Автомат прирастает к телу… Как ещё одна рука…