Убить меня - Хмелевская Иоанна - Страница 43

– Что ж, у каждого из нас найдется что скрывать. Знакомство с этой дамой никоим образом не связано с преступлением, это мое сугубо личное дело, и я счел себя вправе умолчать о нем. Вижу, однако, что для вас, инспектор, этот момент моей биографии представляет какую-то ценность. И хотя меня он компрометирует, скрывать я ничего не стану. Да, мы знакомы.

Инспектор не стал спрашивать, почему ван Вейн не внес эту даму в список своих знакомых. Причина была яснее ясного.

– В таком случае прошу вас сообщить следствию, кто такой Герхард Торн, гражданин Швеции, – еще вежливей поинтересовался инспектор.

Ван Вейн вздохнул и с обезоруживающей искренностью признался:

– Понятия не имею. Полагаю, живет на свете такой человек, поскольку мне как-то довелось мельком видеть его визитную карточку. И имя застряло в памяти. Инспектор, неужели я в самом деле вынужден исповедаться полиции в маленьких тайнах своей личной жизни? Но меньше всего мне хотелось бы, чтобы моя исповедь записывалась на магнитофон.

– Вы вправе позвонить своему адвокату.

– У меня нет ни малейшего желания еще и его приобщать к сугубо приватным вопросам. Не вижу необходимости. Я вправе отказаться отвечать вам, но мне хватает ума предвидеть последствия такого отказа… Позвольте подумать.

Следователь позволил, но совсем недолго, и после паузы напомнил, что расследует убийство. Что же касается личной жизни свидетелей, то не в привычках полиции разглашать ее, если она никак не связана с расследованием.

И ван Вейн поведал, что обладает очень странной чертой характера. А именно? Тяжело признаваться, но он… боится женщин. Не всех, нет, а таких… темпераментных, агрессивных, нахальных, которые присваивают тебя целиком, с потрохами, и распоряжаются тобой, как собственностью. Вот и познакомившись с Натальей, он почувствовал такую агрессивность, а потому представился чужим именем. Хотя как женщина она ему нравилась, и какое-то время они были близки. Какое время? Ну, несколько лет. И даже потом подружились, да-да, любовные отношения постепенно сменились чисто дружескими. Для Натальи Штернер он так и остался шведом Герхардом Торном. И он умоляет полицию не выводить его на чистую воду, иначе пострадает его доброе имя. Он ведь известный адвокат…

Инспектор понял, что знаменитый юрист просто-напросто трусливый бабник.

Тем не менее он еще долго мурыжил несчастного, заставляя вспоминать, когда, где и при каких обстоятельствах тот видел визитную карточку Герхарда Торна.

Ван Вейн изо всех сил напрягал память, но вспомнил лишь, что это было в каком-то многолюдном обществе, то ли на вернисаже, то ли на конференции, и точно до знакомства с Натальей Штернер. Должно быть, лет пять назад. Вот и все. Больше он ничего не помнит, в том числе и самого Торна. Возможно, его не видел вовсе. И его именем он воспользовался лишь однажды – при знакомстве с Натальей.

Инспектор Рейкееваген был само хладнокровие, хотя внутри у него все так и бушевало. Еще одна версия сгорела дотла. И инспектор принял решение. Пусть он и не любитель подобных мер, но ничего другого не остается…

– Ты где? – нервно спросила телефонная трубка голосом Мартуси.

– В Песках, – сообщила я в ответ чистую правду. В отличие от подруги я пребывала в состоянии благостном. – А что?

– Ну вот, еще дальше уехала от меня! Теперь с тобой уж точно только по телефону пообщаешься. Я не знаю, что делать!

– А что случилось? – все так же доброжелательно поинтересовалась я.

– Тут до меня по цепочке дошло… Знаешь, они все просто недоразвитые какие-то…

– Кто?

– Да все эти девчонки. Взять ту же Наталью из Штутгарта. Оказывается, все было наоборот, так почему сразу не сказать?

– Погоди. Успокойся. Мне надо сесть.

– А ты где? Знаю, в Песках, но где конкретно?

– Конкретно на пляже, и тут поблизости вижу бревно… Ну вот, хорошо, села, теперь и поговорить можем. Ой, сучковатое какое! Ну да ладно. Продолжай, но постарайся спокойно.

Я поудобнее устроилась на сосновом бревнышке, выброшенном морем. Какое все же это наслаждение – море! Волны лениво плескались у самых ног, северо-восточный ветер дул едва-едва. Если он сменится на южный, то на берег может нанести всякого янтарного мусора – водорослей, деревянной трухи, рыбьих останков и прочей гадости, в которой ненароком запутался кусочек янтаря. Я любовалась морем, но Мартусю слушала внимательно.

– Представь себе, – тараторила подруга, – эта кретинка только сейчас одумалась. Оказывается, это не она растрезвонила о машине Эвы Кузьминской. А этот ее швед вовсе никакой не швед! Хотя она и раньше про шведа догадывалась, потому что ее муж знает его, но совсем под другим именем. Но ей плевать, поскольку она его обожает. Подумаешь, имя сменил, значит, надо было. И про машину это не она ему сказала, а, наоборот, он ей! А на вечеринке одноклассниц она вспомнила его идею и пересказала Малге, которая как раз собиралась к Эве в Лондон. В общем, они теперь не могут решить, как поступить. Рассказывать полиции или не рассказывать!

– Думаю, Юрек-Вагон должен узнать об этом немедленно. Но ты лучше сама ему не звони, а то будешь тарахтеть, как сейчас, и он ни слова не поймет.

– Ну, знаешь! – возмутилась Мартуся. – Почему это не поймет? Ты не говорила, что он дурак.

– А он и не дурак.

– Ив чем тогда дело?

– Послушай, давай я попытаюсь толково изложить твою информацию. Разумеется, речь шла о машине Эвы, которая Томпкинс…

– А разве я не имею права на нервной почве позабыть, за кого она вышла замуж?

– Имеешь, имеешь. За Томпкинса она вышла. И когда Малга гостила у Эвы в Лондоне, они беседовали о любовнике Эвы, об их совместной поездке, и Малга посоветовала ей…

– Да нет же! Неужели я так сумбурно тебе все изложила?

– Да, есть немного, – вежливо ответила я, хотя в любых других обстоятельствах выразилась бы куда как крепче.

Но так уж благотворно влияет на меня море, тут я становлюсь сущим ангелом.

– Лучше я тебе сразу суть сообщу, – обиженно сказала Мартуся. – И ты права, с инспектором лучше мне не разговаривать. Так вот, этот ее Двуличный… В общем, они встретились, Наталья и ее любовник с двойным именем, сразу после того как она вернулась с вечеринки. И этот самый Двуличный…

– Послушай, а ты не могла бы называть его по имени?

– Так ведь у него два имени, откуда я знаю, какое правильное. А если честно – оба позабыла. И вообще, Двуличный мне больше нравится.

Я все же напомнила, что любовника Натальи именуют Герхард и Мейер, но, откровенно говоря, мне понравилось прозвище, которое дала ему Мартуся.

– Ну ладно, пусть будет Двуличным. Встретились они и…

– И поболтали о ее поездке в Краков. Наталья никак не могла вспомнить, каким образом разговор перекинулся на машины, но это именно Двойник посоветовал на время спрятать машину в знакомом гараже. Наталья уверена, она упомянула Эву. Дескать, что ей, Эве, делать с машиной, не ехать же с хахалем на двух машинах, а Двуличный, значит, и посоветовал… Слушай, теперь я толково говорю?

– Очень толково, по порядку и весьма неглупо, – похвалила я.

Воодушевленная похвалой Мартуся продолжала:

– Двуличный даже удивился – в чем проблема? А для чего существует гараж хахаля? И Наталье идея так понравилась, что она сразу позвонила Малге, а Малга как раз собиралась ехать к Эве, и Эве идея тоже понравилась. И выходит, не Наталья разболтала, а наоборот. И вспомнила она все это по очень страшной причине…

Тут Мартуся замолчала – видно, решила потомить меня, отомстить за то, что я вечно ее шпыняю. Но я нисколько не рассердилась.

Море! Вот если бы я находилась в горах, уж наверняка перегрызла бы горло первому, попавшемуся под руку.

– Ну! – почти нежно поторопила я. – Выкладывай свою страшную причину.

– Наталья в те дни встречалась и со вторым своим хахалем, Деккером Как-то-там. Вот она немного и сомневается, на тысячные доли процента, но сомневается – а не с ним ли она беседовала на эту тему… В общем, мог быть это вовсе не Двуличный, а Деккер! Но главное, что идею про гараж подкинул кто-то из них.