Алмазная история [Великий алмаз, Большой алмаз] - Хмелевская Иоанна - Страница 24

Никаких истерик графиня не учиняла, кончину супруга перенесла мужественно, да и то сказать, граф был уже в том возрасте, когда смерть становится естественным событием, а кроме того, будучи человеком глубоко верующим, Клементина сразу подумала о скорой встрече на небесах. Кончина графа имущественных проблем не вызвала, так как ему принадлежал только восстановленный Нуармон.

Всем остальным с юридической точки зрения владела Клементина, да и сам Нуармон переходил к сыну только после её смерти, так что никаких изменений не произошло.

Кроме одной мелочи.

Ни умирающий граф, ни занятая им Клементина не заметили опасности, высунувшейся из-за портьеры, прикрывавшей дверь в гардеробную графа.

Молодой лакей, отвечавший за одежду хозяина, намеревался о чем-то спросить и позволил себе заглянуть в спальню, чтобы убедиться, уместно ли будет побеспокоить господ стуком в дверь. Тактичность он проявил потрясающую, на чем, собственно, его достоинства и закончились.

Книги, лежащей на одеяле графа, лакей хорошенько не разглядел, заметил только, что там что-то лежит, зато алмаз Клементина держала на раскрытой ладони, и блеск его буквально ослепил слугу.

Огромный сверкающий камень в руке графини так прочно приковал лакея к месту, что он спохватился слишком поздно, чтобы выследить тайник.

Однако этим история с подглядыванием не закончилась. Следующим в цепочке оказался польский слуга графини. Самый обыкновенный деревенский Флорек удостоился чести, во многом случайной, но в то же время абсолютно им заслуженной.

Доминике, дочери Клементины, требовалась мамка для ребёнка. Выбрана была в собственной деревне крепкая баба, чьё потомство отличалась необычайной живостью и здоровьем. Старшим же в этом потомстве был как раз Флорек. Благодаря высокому положению, занятому матерью, ему представилась возможность учиться. Мальчик оказался способным и даже вскоре овладел иностранным языком, на котором говорили господа. Мало того.

Барышню, которую выкармливала его родительница, он считал близким человеком и полагал необходимым оберегать как зеницу ока. И оберегал, благодаря чему оказался в нужное время в нужном месте. Четырехлетняя девчушка — ребёнок бешено активный — угодила в пруд, достаточно глубокий, чтобы там утонул и взрослый. Флорек же спас её из пучины. С того самого момента взаимные связи стали неразрывными, а Флорек, вероятно, за то, что ему позволили отличиться, полюбил всю семью барышни, которая оказала ему такую любезность.

Позднее в придачу ещё обнаружилось, что родная бабка барышни — графиня де Нуармон — лично во время последнего восстания кормила в лесу его родного деда, собственными благородными ручками перевязывала тому раны. И если бы не её сиятельство графиня Клементина, отца Флорека и вовсе на свете не было бы, не говоря уж о нем самом. А посему преданность Флорека графине Клементине превосходила не только человеческую, но даже, пожалуй, и собачью. Будучи последний раз в Польше, графиня забрала верного слугу с собой, и Флорек получил новую возможность проявить свои таланты.

Фигаро он явно переплюнул, достигнув в служебной иерархии должности доверенного человека.

За лакеем-французом Флорек и не думал следить специально, но то, что случайно увидел, заставило его серьёзно забеспокоиться. А увидел он выражение лица, на котором явно читалась алчность и звериная жестокость. Суть дела прояснилась сразу. Лакей заглянул в спальню, где как раз умирал господин граф, отдавая последние распоряжения графине. Не иначе как открыл ей какую-то семейную тайну, которую можно было подсмотреть, ну и лакей это увидел, а что могло навести на его рожу жадность, как не какое-нибудь сокровище?

Выждав неделю после похорон графа, верный слуга отправился к госпоже графине.

— Я, ваше сиятельство, больше молчать не могу, — твёрдо заявил он, слегка понизив голос. — Понимаю, что сейчас ещё слишком рано и, прошу прощения, вашему сиятельству сейчас не до этого, но может выйти несчастье, поэтому я осмелился…

— Незачем извиняться, говори прямо, в чем дело, — ответила Клементина, которая весьма высоко ценила Флорека и понимала, что из-за ерунды тот беспокоить не станет.

— Точно не знаю, важно оно иль нет, но только вижу, как этот пройдоха вынюхивает. Арманд. Что при гардеробной светлой памяти графа состоял. Вашему сиятельству только рану растравлю, но все равно скажу. Когда господин граф умирал, вы с ним разговаривать изволили, а этот в спальню заглядывал. Что увидел, того не знаю, а только весь с лица аж изменился. Это я своими глазами видел. А теперь, выходит, я на всякий случай глаз с него не спускаю — что шарит, как бы чего ищет, все больше по книгам в библиотеке. Пока я его близко-то не подпускаю, ночью не войдёт, я сам замок поставил, но как дальше будет, не знаю. Может, для вашего сиятельства оно и важно, а если нет, так не буду зря голову морочить.

Клементина спокойно выслушала слугу, только чуть побледнела. Пока что единственным найденным ею документом, да и то случайно, и не среди книг, а в бюро графа, было письмо от её отца к зятю, содержащее дополнения к ранее полученному письму. Из этого послания она смогла понять только одно: алмаз краденый, а обладание им является, или, возможно, являлось, страшным позором для владельца. Граф Дембский, правда, имел в виду полковника Блэкхилла, но откуда его дочери было об этом знать, ведь имени он не называл, просто продолжал тему, поднятую в предыдущем письме и зятю отлично известную. Клементина страшно испугалась и подумала о муже.

Ни одна секунда, проведённая при смертном одре графа де Нуармона, не стёрлась из её памяти, и не было ни малейших сомнений по поводу того, что именно увидел лакей. Кражи она не боялась.

Алмаз, конечно, поразил её воображение, но алчности не возбудил. Пусть уж лучше украдут, черт бы его побрал, она легко пережила бы утрату камня, но существовала опасность, что дело получит огласку. Доберётся лакей до сокровища или нет, но может разболтать, что видел, а тогда этот страшный позор обрушится на её покойного мужа, который уже не в состоянии себя защитить. Этого она ни за что не должна допустить!

Клементина думала, а мысли отражались в её глазах. Флорек ждал ответа, следил за взглядом госпожи, и ему становилось поочерёдно то жарко, то холодно. Верный слуга убедился, что поступил правильно, придя с доносом, а может, даже не следовало дожидаться похорон господина графа…

— Лучше уж мне тогда не жить! — вырвалось у Клементины. — Но тогда нельзя жить и моим детям, и внукам…

Слуга осмелился высказать своё мнение:

— Вижу, дело не из лёгких.

— Тяжелее не бывает. Погоди, мне надо подумать.

— Это как вашему сиятельству будет угодно. А себе позволю кое-что понять. Вы уж будьте покойны, ваше сиятельство, и на меня не обращайте внимания.

Они посмотрели друг другу в глаза и сочли всякие разговоры излишними. Взаимопонимание было достигнуто.

Честь мужа или человеческая жизнь? Клементина моментально сделала выбор — прямо противоположный выбору Арабеллы.

Казалось бы, обычнейшая и самая что ни на есть натуральная вещь: свидание кухонной девки со своим деревенским ухажёром за стенами замка. Де Нуармоны нападения на замок не опасались, а посему во время ремонта стены оставили в живописном беспорядке. Перелезать через них, правда, было не слишком удобно, так как процесс разрушения продолжался и камни иногда летели из-под ног прямо в пересохший ров. Однако кухонная девка, крутившая любовь весьма интенсивно, знала безопасные перелазы.

К тому же ров, хоть и сухой, не приведённый в порядок, заросший густой травой и всевозможными весьма пахучими полевыми цветами, представлял собой замечательное место для романтических свиданий. Гораздо менее романтичной показалась влюблённой парочке находка, неожиданно обнаруженная в густых зарослях на дне рва.

Девка, понятное дело, завопила так, что подняла на ноги всю прислугу в замке. Ухажёр, не успев вовремя заткнуть ей рот, весьма предусмотрительно смылся, а на его место сбежалась толпа, гораздо менее интересующаяся девкиными прелестями. О происшествии незамедлительно стало известно Клементине.