Кого не ждали - Свительская Елена Юрьевна - Страница 18

Селянин задумался.

— Девица, а ты на что это меня толкаешь?

— Да я хочу, чтоб жили вы в спокойствии, хлеб растили и о ворогах забыли и вы, и дети ваши.

— Говоришь складно, да кто тебя послушает? Молода ещё стариков учить. Проку с того не будет. Поела? Иди отсюда.

Зашла в другие избы, повела речь о мире, но сочувствия не было. Испугавшись косых взглядов, ушла в лес, уселась под деревом и задумалась, как доходчивее говорить с людьми.

Утром меня нашли в лесу несколько мужиков.

— Знаешь, мы бы им намекнули, что с их битвами у нас ни зерна, ни молока, ни сыра для них не останется, да говорить не умеем. Нам бы как-нибудь по-доброму всё решить, мирно, — пощипывая бороду, сказал один из жителей деревни.

Согласилась идти с ними в Средний город и говорить от имени всех с министром короля, самым важным в том городе. Попросила не брать с собой оружие, чтобы в Среднем городе не подумали, будто мы устроили мятеж. Не послушали, вооружились мечами. Мне велели идти впереди всех. Запоздало поняла, какую опасность на себя навлекла: скажу что-нибудь не так, и между стражниками и селянами вспыхнет потасовка. Нужно было подбирать слова, которые не приведут к драке, но донесут до королей мысль, что народу не хватает мира, спокойствия. Но поздно ругать себя. Надо постараться вернуть мужчин, шедших за мной, домой целыми и невредимыми.

К обеду мы дошли до Среднего города. Мужчины перекусили прихваченной с собой провизией и двинулись к главным воротам. Я пересчитала моих спутников. Пятьдесят. Кто-то из ближайших деревень примкнул. С таким числом спутников могут заподозрить, будто мы пришли беспорядки устраивать или горожан на мятеж подбивать.

— Что надо? — хмуро спросили стоявшие у ворот стражники.

— Мы хотим видеть министра, чтобы передать прошение королю, — я выступила вперёд.

Стражники пошептались, один ушёл. Вернувшись, предложил нам пройти на городскую площадь.

— Пойдём? — спросили стоявшие рядом спутники.

Думаю, к нашему приходу подготовились. И стражников хватает, и вооружённых горожан. Одно лишнее слово — и прольётся кровь, но не вражеская, а кровь соплеменников. Пойди я одна, одна и пострадаю. Это плохо, но ещё хуже пойти вместе с селянами и устроить там кровопролитие. Или взять кого-то из них с собой?

— Пусть меня проводят двое или трое, остальные же остаются здесь.

Мои спутники переглянулись. Со мной идти никто не захотел: им спокойнее приходить вместе или вовсе не приходить. Тогда решилась пойти одна. Без этих осторожных мужчин.

Меня провожали двое стражников. Один как бы невзначай говорил о поисках невесты, другой расспрашивал, как нынче живут в сёлах, голодают ли, много ли полей пострадало из-за чернореченцев, сколько зерна соберут. Заодно уточнил, много ли грибов в лесу, граничащем с Эльфийским лесом.

«Нет там грибов, и никогда они там не росли! — вовремя подсказала Мириона. — Пострадали три поля. И он обо всём этом знает».

С подсказками всезнающего мира я отвечала на вопросы стражника. Через пять улиц он переглянулся со вторым и замолчал.

«Зачем он спрашивал, Мириона?»

«Проверял, не враги ли тебя подослали, чтобы селян восстать подговорила. Теперь понял: ты отсюда».

«Это хорошо?»

«Посмотрим» — задумчиво отвечала она.

Кто-то выглядывал из окна, присматривался к нам, кто-то не обращал внимания на нас, проходил мимо или продолжал заниматься своими делами.

На большой площади между двух маленьких фонтанов нас поджидал коренастый мужчина, одетый в черную атласную одежду и около восьмидесяти вооружённых стражников.

— Где остальные? — недоумённо спросил тот, кого позвали стражники.

— Ждут у ворот, — объяснил стражник.

Мужчина заметно повеселел:

— Я - граф Дворцовый, часто бываю в столице у короля. Если вы сообщите нечто важное, я обязательно ему это передам, — он говорил будто бы доброжелательно, но было и в его голосе и в блеске глаз что-то холодное.

Я рассказала, к чему привела страну и людей непрекращающаяся вражда с соседями и к чему приведёт, если будет продолжаться. И граф, и стражники, и случайные прохожие вначале слушали меня несколько насмешливо, потом, похоже, задумались над моими словами.

— Не беспокойтесь, я всё объясню королю, — заключил мужчина, дослушав меня. — А теперь вы можете возвращаться. Проводите её. Иногда у нас на улицах неспокойно.

Те же стражники, которые привели меня на площадь, пошли со мной к воротам. Лучше идти с ними, чем оставаться здесь.

Поворачиваясь к графу спиной, заметила выскользнувшего из-за фонтанов старика, который слишком внимательно меня разглядывал и слишком старательно вслушивался в каждое моё слово. Откуда-то появилась уверенность: от старика следует ждать неприятностей. Сердце на миг замерло, потом забилось ровно. Вроде бы ко мне прислушались. Мириона молчала, вероятно, наблюдала за оставшимися на площади людьми.

Стражники вышагивали, как заведённые, широкие и узкие улицы тянулись одна за другой.

Мы уже вышли на улицу, ведущую к воротам, когда знакомый голос предупредил:

«Беги! Направо. Как можно быстрее. Быть может, успеешь выскочить в другие ворота!»

Из левого закоулка выскочили семь стражников. Один из них крикнул, чтобы меня схватили. Я побежала, но меня догнали, связали руки.

— Ведите её в тюрьму. Граф пошлёт гонца королю. Тот, кажется, уже разыскивает её, — объяснил кто-то из семерых тем двум, которые сопровождали меня к городским воротам, а теперь повели к тюрьме.

«Но почему?» — в отчаянье я подняла глаза к небу.

«Министр, которого ты встретила у ворот королевского дворца, убедил короля разыскать тебя. Решил, что твои слова могут быть опасными, приведут народ к неповиновению».

«И ты не предупредила меня?»

«Ты не спрашивала ни о чём. Не спросила, стоит ли идти одной, сама так решила. Люди сами должны всё решать — это правильно. И какие глупости бы вы не затевали, мне остаётся лишь смотреть на вас!» — с отчаянием сказала она. Наверное, это невыносимо: следить за всем и ничего не менять, верить в кого-то и разочаровываться в нём.

«Мы всегда верим», — возразила Мириона. Не ясно, кто эти «мы». Тайны, тайны…

Меня заперли в сыром и мрачном подвале. Почти под самым потолком было крохотное окошко, в которое проникал воздух, шум города и его пыль, слабые лучи солнца и изредка капли дождя. У меня отобрали мою сумку, не оставив ни кусочка того хлеба, что я купила в селе.

День просидела на начавшем плесневеть сене. На душе было мерзко. Ни о чём не думалось. Тюремщик, заглядывая в дверной глазок, язвительно утверждал, что короли простыми людьми не интересуются, прочил мне дворцовую жизнь и смиренно умолял не оставить его моими милостями, когда вознесусь.

С королём стоило увидеться, но вряд ли Ростислав стал бы меня слушать. Или всё зависело от того, что я скажу? А я не представляла, что можно сказать жестокому, самодовольному, по слухам, человеку на троне. И мнения его, видимо, исходят от советников вроде того министра, который воевал с воронами.

На второй день пришло отчаяние: я — сумасшедшая. Мечтаю примирить страны, враждующие полвека. Я же песчинка. Время затопчет меня, даже не заметив моей жизни. Как и жизней многих других, бывших до меня, но не отмеченных ни в летописях, ни в памяти человеческой. А ведь и в их сердцах горели желания, и они не бесцельно жили, стремились что-то сделать или изменить. Удавалось ли? Не ведаем. Память не вечна и тоже рано или поздно уходит за Грань.

«За Грань уходит память о мелком и незначительном. Сохраняется в веках память о светлых и зловещих деяниях и именах».

«Расскажи мне о них, пожалуйста. Сама понимаю, обо всех знать не смогу, но хотя бы о ком-то!»

Весь день и часть ночи слушала её. Узнала о том, что бы пригодилось и мне. Вместе с ней восхищалась делами кого-то. Успокоилась, убедившись: не обо всех помнят, но это не значит, что их не было…

Через шесть дней пришли молодые воины и вывели меня из подвала. Мои руки опять связали, меня, словно мешок со свёклой, закинули в телегу. Возница тронул вожжи, лошадь вяло застучала копытами, верховые закачались возле телеги. Покормить перед дорогой забыли. Почти все шутки, которыми они перебрасывались, касались меня. Сначала их пошлости задевали, потом пропускала мимо ушей. Иными эти парни стать не могли, ведь им не говорили, что можно вести себя по-другому. Около часа продолжали они шутить, прогоняя скуку, потом, не дождавшись ни возмущения, ни слов моих, истощив своё остроумие, замолчали.