Ровно в полдень - Робертс Нора - Страница 71

— Ну что, мы едем или ты предпочитаешь еще подискутировать на эту тему?

— Я не собираюсь ехать туда в «Порше», да еще и с богатым парнем, который носит костюм от Армани.

— Во-первых, вот, — отступив назад, он махнул рукой в сторону черного седана, припаркованного у края тротуара. — Во-вторых, это Хьюго Босс, а может быть, и Кельвин Кляйн. Хотя, если честно, я не силен в этих вещах, так что по здравом размышлении это действительно может быть Армани. И вот еще что. Да, я действительно богат, но детство мое прошло в паре шагов от того места, где жил этот несчастный парнишка. А вовсе не в особняке на Джонс-стрит. Так что не стоит распаляться, радость моя.

После секундной паузы Фиби в задумчивости произнесла:

— Знаешь, пару минут назад я даже не улыбнулась тому, что, по идее, должно было бы рассмешить меня Зато сейчас вся ситуация представляется мне на редкость забавной.

Она отогнула полу его пиджака, чтобы найти ярлык.

— Я была права насчет дизайнера. Не стоит проверять на сообразительность мать маленькой модницы.

— Пара очков в твою пользу.

— Скорее в твою.

Усталость и раздражение, думала она. Уж ей-то были известны эти признаки.

— Спасибо, что решил составить мне компанию. Я так переживала из-за этой истории, что совсем забыла одну вещь.

— Какую?

— Все это не имеет отношения к моей жизни. — Она сошла со ступенек. — Оказывается, у тебя есть еще и черный седан.

— Сначала я хотел взять пикап, но затем понял, что это не самое удачное решение, — Дункан пожал плечами. — Я мужчина, и машины для меня — одно из любимых развлечений.

— Поскольку моя машина уже близка к тому, чтобы стать кучей металлолома, не могу не оценить твою любезность, — заметила Фиби, усаживаясь в автомобиль. — Я все и всегда делала в одиночестве и в конце концов решила, что так оно и должно быть. Но мне не всегда по душе подобная самостоятельность, и я рада, что ты первым это понял.

Наклонившись, Дункан коснулся губами ее губ.

— Рад, что ты это оценила.

Дом, где проходило прощание с Чарли, был совсем маленьким, и стоянка возле него уже была заполнена машинами. Неподалеку Фиби увидела репортеров. Некоторые уже брали интервью, другие только искали подходящую жертву.

— Может быть, здесь есть другой вход? — предположил Дункан.

Поскольку встреча с прессой не входила в планы Фиби, она заранее продумала возможные варианты.

— Здесь есть боковая дверь, я узнавала. Думаю, я смогла бы проскользнуть через нее внутрь, а затем точно так же выбраться обратно. Каких-нибудь пять минут, и все. Полагаю, там будут представители от полицейского управления. Ну а я здесь, собственно, неофициально.

— Пусть так. — Он припарковался у тротуара, затем взглянул на ее каблуки. — Можешь пройти на них целый квартал?

— Я ведь женщина. Это одно из наших развлечений.

Они вышли из машины, и Дункан взял ее за руку. Взглянув на него, Фиби второй раз с момента их встречи подумала: «Проклятье. Неужели?»

— Что такое?

— Ничего, — она отвела взгляд.

И надо же, чтобы ее сердце забилось так именно в эту минуту! Ведь они шли всего-навсего выразить свое уважение матери погибшего мальчика. А она опять с головой окунулась в состояние влюбленности.

И где ее здравый смысл?

— Уверена, что тебе этого хочется?

Ясное дело, нет. Если она не могла без содрогания подумать о том, чтобы завести щеночка, то уж это внезапное чувство и вовсе было некстати. Но поскольку Дункан вряд ли мог читать ее мысли, то и спрашивал он явно о другом.

— Я должна это сделать — ради Чарли и его матери. Да и мне самой необходимо пройти через этот ритуал. Думаю, он поможет мне быстрее справиться с чувством горечи и бессилия.

Проскользнуть в боковую дверь оказалось достаточно просто. Не успела она, однако, порадоваться тому, что удалось избежать неприятностей перед парадным входом, как ей пришлось столкнуться с неприятностью внутри.

В маленькой гостиной, куда они попали с улицы, находилась целая группа людей. Скрип двери заставил их обернуться. Все разговоры мгновенно утихли.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Они с Дунканом были не единственными белыми здесь, отметила Фиби. Однако ее лицо успело примелькаться на экране. Было очевидно, что ее узнали. Более того, ее визиту здесь явно не обрадовались.

От толпы отделился высокий мужчина.

— Вам здесь нечего делать. С чего вы решили…

— Не смей говорить за меня, — Опал выступила вперед. Казалось, что за эту неделю она постарела на десять лет. — Не смей говорить за меня или моего мальчика.

— Но это прощание для близких. И для соседей.

— И ты еще говоришь мне о близких, братец? Где были мои близкие, когда я так нуждалась в них? Вы были у себя. Никто не появился здесь, по соседству. Так что не смей говорить за меня. — Она выпрямилась. — Лейтенант Макнамара.

— Миссис Джонсон, простите меня за это вторжение. Я только хотела выразить свое уважение вам и Чарли. Я сейчас уйду.

— Лейтенант Макнамара. — Опал шагнула вперед и обняла Фиби. — Спасибо, что пришли, — сказала она тихо, — спасибо, что не забыли.

Фиби чувствовала, что еще немного, и эмоции хлынут через край.

— Разве я могу об этом забыть?

— Пройдемте со мной. — Взяв Фиби за руку, Опал повернулась и оказалась лицом к лицу с мужчиной, который по-прежнему преграждал путь в комнату. — Не позорь меня. Не позорь меня, иначе больше мы с тобой не увидимся.

— Опал, твои сыновья мертвы.

— Мои сыновья мертвы. И я хочу кое-что сказать? — Повернувшись, она направилась к входной двери. Пальцы ее плотно сжали руку Фиби.

— Опал…

— Я все время чего-то боялась, — сказала Опал. — Почти всю свою жизнь. Может, будь я посмелее, все пошло бы иначе. Я не знаю и не могу знать. Но сейчас я хочу кое-что сделать. Может, после этого я уже не буду так бояться.

Стоило ей выйти на улицу вместе с Фиби, как тут же раздались крики репортеров, и все камеры повернулись в их сторону. Все это явно было не по правилам. Но этой женщине, которая потеряла двух сыновей и цеплялась сейчас за руку Фиби, сейчас не было дела до любых правил.

— Я хочу кое-что сказать, — произнесла Опал дрожащим голосом. Наступила тишина. — Вы все время звонили мне и моей матери. Звонили туда, где я работаю. Я просила вас оставить меня в покое, но вы не слушали. Мне было так больно, и я просила вас уважать мое горе. Но вы не слушали. Вы шныряли вокруг моего дома, вокруг дома моей мамы и продолжали обрывать телефон. Хотели, чтобы я рассказала вам, что я думаю, что чувствую. А некоторые из вас даже предлагали мне за это деньги.

Со всех сторон посыпались вопросы: «Что вы… Как вы… Почему…»

Опал взглянула на Фиби своими темными, запавшими глазами. Рука ее дрожала.

— Лейтенант Макнамара.

— Давайте вернемся внутрь, — тихонько сказала Фиби. — Давайте я отведу вас в дом, к вашим близким.

— Останьтесь со мной, прошу вас. Это поможет мне решиться.

Опал закрыла глаза, затем произнесла, пытаясь заглушить выкрики репортеров:

— Я хочу кое-что сказать, совершенно бесплатно, и советую вам помолчать, если вы хотите это услышать. Мои сыновья мертвы.

В наступившей затем тишине Фиби услышала, как Опал с трудом сдерживает рыдания.

— Мои мальчики мертвы. Убиты. Пули поразили их тела, но было еще кое-что, что поразило их прежде. У них не было надежды. В них кипели ненависть и гнев, но не было надежды, чтобы охладить все это. Мне очень хотелось дать им надежду, но оказалось, что мне это не по силам.

Вы хотите, чтобы я стала искать виноватого. Хотите, чтобы я тыкала в кого-то пальцем, кричала и проклинала. Но вы этого не дождетесь. Надеетесь, что я буду обвинять наши группировки? Они уже получили свое. Полицию? То же самое. Я и мои умершие мальчики — мы все получили свое. Все вокруг только и делали, что искали виноватых и тыкали пальцами. Но мне нет до этого дела.

Достав из кармана платок, она промокнула слезы.

— Я слышала, как женщина, что стоит сейчас рядом со мной, разговаривала с моим мальчиком. Несколько часов она разговаривала с ним и слушала его. А когда случилась эта ужасная вещь, навсегда забравшая у меня сына, она бросилась прямо к нему. Ей было плевать, кого во всем этом обвинят. Она бросилась к нему, чтобы помочь. И когда я снова смогла видеть, я увидела, как она держит моего мальчика. И это единственное, что имеет для меня значение. Больше мне нечего вам сказать.