Игра для героев - Хиггинс Джек - Страница 22

Глава 8Земля ходячих трупов

То, что Радль неправильно определил характер операции, стало очевидным лишь тогда, когда дверь старого склада боеприпасов открылась и появились двое эсэсовских парашютистов. Не слишком приветливо они приказали нам выметаться поживей. Во дворе стоял в ожидании полугусеничный бронетранспортер; нас бесцеремонно затолкали в кузов и повезли в бухту.

Народу там было много. Тридцать – сорок немцев-военных, все саперы, и примерно такое же количество рабочих «Тодта», которые дрогли в своих заношенных робах и жались к стенам в надежде укрыться от промозглого дождя.

Сама бухта осталась такой же, какой мне запомнилась, кроме бросающихся в глаза следов недавних бомбежек и прошлогоднего обстрела с моря. С подветренной стороны волнолома и в центре Новой бухты стояли на якоре около двадцати рыбацких судов разных типов; чуть-чуть выступала над водой дымовая труба немецкого тральщика. Он был потоплен попаданием бомбы на стоянке в бухте полтора года назад. Было и еще кое-что, чего Джо Сент-Мартин в своих сообщениях не упоминал.

Выходя из транспорта, я увидел Штейнера на нижней пристани. На нем был черный резиновый костюм подводного диверсанта; рядом с ним стояли еще четверо, так же как и он, в водолазных костюмах. Все они были из дивизии «Бранденбург» – те, кто уцелел из первоначального состава группы, обеспечивавшей проект «Черномазый».

У пристани болтались две лодки типа «Роб Рой», очевидно выловленные из бухты; надо думать, Фитцджеральд и его люди следовали обычному порядку и утопили их вместе со снаряжением, когда поняли, что плен неизбежен.

Шесть мин-присосок были выложены аккуратно в ряд; бранденбуржцы, очевидно, собирались их обезвредить. Вели себя они так же, как и всякие другие элитные служаки в любой армии: немного надменно и самоуверенно, а точнее, независимо, так как привыкли к опасности и умели полагаться только на себя. В водолазных костюмах они легко могли сойти и за британских коммандос, и за американских рейнджеров. И только речь, доносившаяся сквозь шум дождя, указывала на их национальную принадлежность.

Мне суждено было узнать их всех поближе после того первого дня. Ланц и Обермейер – двое унтеров, которые вместе учились музыке в Берлине до войны. Фельдфебель Хилльдорф – бывший школьный учитель в деревне под Гамбургом; Штейнер, работавший в Венском банке, потому что он не в состоянии был заработать себе на жизнь как писатель.

Ланц с сигаретой в углу рта, нагнувшись, осторожно извлекал взрыватель одной из мин. Когда он закончил, Обермейер сделал замечание, которое я не мог расслышать, но после которого послышался взрыв смеха. Штейнер обернулся, увидел меня и что-то сказал. Ланц поднял голову, по лицу его скользнула легкая улыбка, потом он принялся за следующую мину. Все остальные стояли так далеко сзади, как и положено, и я заметил с краю в толпе майора Брандта, наблюдавшего за происходящим. Он случайно обернулся, заметил нас и подошел.

– Доброе утро, полковник, – уставным тоном приветствовал он меня.

– Зачем мы здесь? – спросил я.

– Приказ полковника Радля. Он и сам скоро будет.

Снизу опять донесся смех, Брандт кивнул в сторону водолазной группы.

– С ума сошли эти бранденбуржцы, – сказал он и хлопнул себя по лбу. – Для такой работы достаточно одного, остальные торчат там за компанию. Ошибка – и от них только дым останется. На кой черт рисковать?

– Боюсь, вы не поймете, даже если бы я попытался растолковать.

Я достал свою жестянку с сигаретами. Оставалось только восемь штук. Я закурил одну, бросил спичку и пошел ближе к ступеням, ведущим к нижней пристани, при этом цепь моих кандалов музыкально позвякивала. Зачем я это делал? Право, не знаю. То ли назло, то ли поддавшись внутреннему побуждению.

Послышался резкий металлический щелчок затвора пистолета-пулемета, взведенного одним из эсэсовцев, а Брандт поспешно крикнул:

– Полковник Морган, прошу вас! Стойте на месте!

Я остановился в трех шагах от края и оглянулся. Парашютист навел на меня оружие и был готов стрелять.

– Если вы полагаете, что я могу удрать, пусть лучше стреляет, – крикнул я в ответ Брандту. – Все равно конец один. Но вряд ли мне удастся далеко уйти с цепью на ногах.

Я пошел к ступеням, и Брандт отчеканил по-немецки:

– Отставить, пусть идет!

Я стал спускаться вниз осторожно, поскольку с непривычки все еще не мог точно определить величину своего шага, ограниченного, а споткнуться здесь значило сломать шею. Я прошел полпути, когда надо мной появился Фитцджеральд.

Я подождал внизу, и он, спустившись, сказал:

– Вместе с вами, если можно, сэр. Остальным я велел оставаться на месте.

Я посмотрел вверх и увидел, что Грант и Хаген появились у начала спуска.

– Я всегда говорил, что янки не соблюдают дисциплины.

Он в первый раз за все время дружески улыбнулся моим словам, и в его глазах мелькнула хитроватая искорка.

– Вы совсем не боитесь, да? Похоже, нисколько.

– Как вы, американцы, говорите, бояться невыгодно, – сказал я. – И вот вам еще одна выдержка из By Чжи. Поле боя – это земля ходячих трупов. Те, кто решил умереть, будут жить. Те, кто надеется спасти свою жизнь, умрут.

Не думаю, что он все понял, но он готов был принять это как еще одну из моих странностей.

– Подойдем поближе? – предложил он.

Ему с трудом удавалось сдержать волнение, и в первый раз я полностью понимал его настолько, насколько один человек способен понять другого. Я спустился на пристань вопреки доводам разума, вопреки тому, как поступил бы любой другой.

В глазах Фитцджеральда это был героический жест, исполненный высокого драматизма. Отважные люди смело смотрят смерти в лицо и презирают ее. Я тогда уже подозревал, и мои подозрения подтвердил дальнейший ход событий, что для него война поистине была великим героическим поприщем. Я говорил Генри, что считаю Фитца человеком, который готов погибнуть с мечом в руке под слабые звуки фанфар. Я был недалек от истины.

Штейнер поджидал нас, стоя руки в боки, окруженный своими людьми, – всеми, кроме Ланца, который стоял нагнувшись на прежнем месте и придерживая мину, лежавшую у него под ногами.

– Привет, – крикнул я по-немецки. – Забавляетесь?

Штейнер усмехнулся и бросил что-то через плечо своим.

– Как посмотреть, – откликнулся он. – Эта штука – новый образец. Ланц считает, что взрыватель неизвлекаемый: сдвинешь крышку – и рванет.

Ланц не обращал внимания на сигарету, которая прилипла у него к нижней губе. Лицо его было бесстрастным, отчетливо выступили сухожилия на правой руке, которой он пытался открутить крышку коробки. Как раз в этот момент подошел Грант с тремя рейнджерами, и все мы стояли и смотрели. Первым нарушил молчание сержант Хаген:

– Что он пытается сделать, Боже мой? Всех нас взорвать, что ли? – Он присел на корточки рядом с Ланцем и тронул его за плечо. – Не так, друг. Дай-ка я.

Фитцджеральд не сделал попытки остановить его. Хаген аккуратно повернул крышку и поднял ее.

– Здесь надо нащупать справа пружину. Значит, с первой, слева, тебе просто повезло.

Он стоял, держа в руках мину с открытой крышкой коробки взрывателя, и Ланц аккуратно извлек взрыватель. Немец усмехнулся и похлопал по плечу американца. После этого все, в том числе и Фитцджеральд, взялись за дело.

Я стоял и наблюдал, как они, нагнувшись, работали вместе – бранденбуржцы и рейнджеры, а Штейнер подошел ко мне.

– Вы знаете «Алису в Стране чудес»?

– Знаю, – ответил я. – «Все страньше и страньше, – сказала Алиса. – Приходится задумываться».

Мы отошли шага на три от них.

– Симону допрашивать не будут? – тихо спросил я. – Уверены в этом?

Он отрицательно покачал головой:

– Я сказал Радлю, что она была со мной. Вот что он имел в виду, говоря, что вы ни с кем из жителей острова не могли встречаться вчера вечером, поскольку все они так или иначе были под наблюдением.