Спартак - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло) - Страница 29

Когда ей удалось обманом заманить Спартака в дом, она пустила в ход все средства обольщения, какие подсказывали ей утонченная развращенность и порочная натура, но, к своему удивлению, увидела, что рудиарий равнодушен ко всем ее чарам; ей пришлось убедиться, что существует человек, способный отвергнуть ее ласки, тогда как все другие так жадно искали и добивались их. Как раз этот презревший ее гладиатор был единственным человеком, к которому она питала какое-то чувство, и тут прихоть куртизанки постепенно и безотчетно разрослась в настоящую страсть, страшную и опасную, потому что она горела в порочной душе.

Став ланистой в школе гладиаторов Суллы, Спартак вскоре уехал в город Кумы, в окрестностях которого у диктатора была роскошная вилла; там Сулла поселился со всем своим двором и семьей.

Самолюбие Эвтибиды было глубоко оскорблено, чувство ее осталось без ответа, и она догадывалась о тайных причинах такого пренебрежения: несомненно, у нее была соперница, какая-то другая женщина завладела любовью Спартака. Гречанка инстинктивно чувствовала, что только другая любовь, образ другой женщины могли остановить Спартака, и лишь поэтому он не бросился в ее объятия. Она употребила все усилия, чтобы забыть рудиария, изгнать из памяти всякое воспоминание о нем, но все было напрасно. Так уж создано человеческое сердце, и так было всегда: то, что не дается, становится особенно желанным, и чем больше препятствий на пути к исполнению желания, тем упорнее мы стремимся удовлетворить его.

До этого дня Эвтибида была счастлива и беззаботна, а теперь оказалась самым несчастным созданием, влачившим жалкое существование среди богатства, удовольствий и поклонения ей.

Читатели видели, с какой радостью Эвтибида ухватилась за возможность отомстить любимому и в то же время ненавистному ей человеку и своей счастливой сопернице.

В то время как Эвтибида, запершись у себя в комнате, давала волю злым порывам порочной души, а Метробий мчался на прекрасном скакуне в Кумы, в таверне Венеры Либитины происходили не менее важные события, грозившие большой опасностью Спартаку и делу освобождения угнетенных, за которое он решил бороться.

В сумерки семнадцатого дня апрельских календ (16 марта) 676 года римской эры в таверне Лутации Одноглазой собралось довольно много гладиаторов, чтобы угоститься сосисками, жареной свининой и выпить велитернского и тускуланского вина. Ни у кого из двадцати гладиаторов, сидевших за столом, не было недостатка в хорошем аппетите, в желании выпить и повеселиться.

На почетном месте за столом сидел гладиатор Крикс, распорядитель пиршества. Сила и храбрость Крикса, как мы уже говорили, снискали ему авторитет среди товарищей, а также доверие и уважение Спартака.

Стол для гладиаторов был накрыт во второй комнате таверны. Они чувствовали себя здесь свободно, уютно и могли без опаски вести откровенную беседу, тем более что рядом, в большой комнате, посетителей в этот час было немного, да и тот, кто заходил, выпивал поспешно тускуланского и тут же уходил.

Усевшись за стол со своими товарищами, Крикс заметил, что в углу комнаты на небольшом столе стояли тарелки с остатками еды, — очевидно, за этим столом недавно кто-то ужинал.

— Скажи-ка, Лутация Кибела, мать богов… — обратился Крикс к хозяйке, хлопотавшей у стола и подававшей кушанья.

— Правильно, я мать, да и только не богов, а неблагодарных мошенников-гладиаторов, таких вот, как вы! — прервала его Лутация.

— А ваши боги разве не были гладиаторами, да к тому же хорошими?

— О, да простит мне великий Юпитер! Какие богохульства приходится мне выслушивать! — в сердцах воскликнула Лутация.

— Клянусь Гезом, я не лгу и не богохульствую! Я не буду говорить о Марсе и его деяниях, напомню лишь о Бах усе и Геркулесе; уж если они оба не были отличными и храбрыми гладиаторами и не совершали дел, достойных амфитеатра и цирков, то пусть молнии Юпитера поразят тут же на месте нашего прекрасного ланисту Акциана!

За столом грянул дружный хохот, и со всех сторон послышалось:

— Если бы!.. Если бы!.. Было бы только небу угодно!..

Когда шум прекратился, Крикс спросил:

— Скажи, Лутация, кто ужинал за этим маленьким столом?

Лутация обернулась и с удивлением воскликнула:

— Куда ж он делся?.. Вот так так! — и, поглядев вокруг, она добавила: — О, да поможет мне Юнона Луцина!..

— Поможет при родах твоей кошки! — пробормотал один из гладиаторов.

— Он ушел! Не заплатил по счету! — ужаснулась Лутация и бросилась к опустевшему столу.

— Он? Да кто ж этот неизвестный? Кто скрывается под именем он? — спросил ее Крикс.

— Ах! — воскликнула Одноглазая, вдруг успокоившись. — Напрасно я на него наговорила! Я ведь знала, что он порядочный человек. Вот, глядите, — оставил мне на столе восемь сестерциев в уплату по счету… даже больше, чем надо. Ему полагается сдачи четыре с половиной асса.

— Чтобы тебя разорвало! Скажешь ты наконец?..

— Ах, бедняга! — продолжала Лутация, убирая со стола. — Он забыл стиль и дощечку с записями.

— Пусть Прозерпина съест сегодня вечером твой язык под кисло-сладким соусом, старая мегера! Скажешь ты наконец имя твоего посетителя? — вскричал Крикс, выведенный из себя болтовней Лутации.

— Скажу, скажу, дураки! Вы любопытнее всякой бабы! — ответила, рассердившись, Лутация. — За тем малым столом ужинал торговец зерном из Сабинской земли; он приехал в Рим по своим делам и приходит сюда уже несколько дней подряд, всегда в одно и то же время.

— Покажи-ка, — сказал Крикс и, взяв из рук Лутации деревянную дощечку, покрытую воском, и костяную палочку, оставленные на столе, стал читать записи торговца.

В этих записях действительно были отмечены закупленные партии зерна, цена, на которой сторговались, и имена людей, продавших хлеб; по-видимому, они получили от скупщика задатки, так как против их имен стояли цифры.

— Вот только никак не пойму, — говорила Лутация Одноглазая, — когда он ушел, этот купец? Готова поклясться, что когда вы входили, он еще был здесь!.. А-а, понимаю! Наверно, он меня позвал, а я была занята, готовила для вас сосиски и свинину. Он звал, звал, да и ушел — должно быть, очень торопился, — а деньги на столе оставил. Вот благородный человек!

И Лутация, отобрав у Крикса дощечку и стиль, ушла, бормоча себе под нос:

— Завтра он придет… обязательно придет. Я все и отдам ему в целости.

Проголодавшиеся гладиаторы ели, почти не разговаривая, и только через некоторое время один из них спросил:

— Так как же? О солнце,[126] значит, ничего не слышно?

— Солнце за тучи спряталось,[127] - ответил Крикс.

— Однако странно, — сказал один из гладиаторов.

— Непонятно, — прошептал другой.

— А что слышно о муравьях?[128]

— Число их увеличивается, и они усердно занимаются своим делом, ожидая наступления лета.[129]

— Пусть же скорее придет лето и пусть солнце, сверкая всемогуществом своих лучей, обрадует трудолюбивых пчел и опалит крылья злым трутням.[130]

— Скажи мне, Крикс, сколько звезд в поле зрения?[131]

— Две тысячи двести шестьдесят на вчерашний день.

— А новые появляются?

— Все время. Они будут появляться до тех пор, пока над миром не засверкает лучезарный свод небес, покрытый мириадами звезд.

— Гляди на весло,[132] - сказал гладиатор, увидев, что вошла Азур, рабыня-эфиопка, принесшая вино.

Когда она вышла, гладиатор-галл сказал на ломаном латинском языке:

— Мы ведь здесь одни и можем говорить свободно, не затрудняя себя условным языком, я примкнул к вам недавно и еще не научился ему как следует. Я попросту спрошу вас: увеличивается ли число сторонников? Каждый ли день мы растем? Когда наконец мы сможем подняться и начать настоящее сражение? Когда покажем нашим высокомерным и безмозглым господам, что и мы тоже люди храбрые, а может, и храбрее их?..