Пристрастие к смерти - Джеймс Филлис Дороти - Страница 17

— Нам обязательно говорить сейчас, и времени у нас мало. Коммандер Адам Дэлглиш приедет ко мне, как только они покончат с тем, чем занимаются сейчас там, в церкви. Предположительно он захочет побеседовать и с Барбарой. Рано или поздно они доберутся и до вас. Я должна знать, что вы собираетесь им сказать.

— Этот Адам Дэлглиш, он не поэт? Странное хобби для полицейского.

— Если он такой же хороший полицейский, как поэт, то он опасный человек. Не нужно недооценивать полицию, основываясь на том, что пишут в великосветских журналах.

— Я не недооцениваю полицию, но у меня нет причин ее бояться. Я знаю, что полицейские сочетают в себе страсть настоящего мужчины к избирательному насилию с твердой приверженностью морали среднего класса, но вы же не предполагаете, что они заподозрят меня в том, что я перерезал Полу горло, потому что сплю с его женой? Они, может, и оторваны от реальности, но не настолько же.

«Вот это уже ближе к делу, вот такой ты настоящий», — подумала она, но сказала спокойно:

— Я не говорю, что они вас заподозрят. Не сомневаюсь, что вы сможете представить удовлетворительное алиби на вчерашний вечер. Однако будет меньше неприятностей, если ни вы, ни она не станете скрывать своих отношений. Я бы тоже предпочла не лгать по этому поводу. Разумеется, я не стану говорить на эту тему по собственному почину. Но не исключено, что меня спросят.

— Но почему, леди Урсула?

— Потому что коммандер Дэлглиш свяжется со специальной службой.[9] Мой сын был министром короны, хоть и недолго. Неужели вы думаете, что есть хоть что-то в частной жизни министра, особенно министра такого департамента, что было бы неизвестно людям, чья работа в том и состоит, чтобы выискивать и заносить в досье все касающееся потенциальных скандалов? Вы отдаете себе отчет, в каком мире мы живем?

Стивен встал и начал медленно расхаживать перед леди Урсулой.

— Наверное, мне следовало об этом подумать. Да, надо было подумать, учитывая ситуацию. Смерть Пола оказалась таким чудовищным шоком. Видимо, я все еще медленно соображаю.

— Тогда призываю вас начать соображать поскорее. Вы с Барбарой должны согласовать свою версию. А еще лучше — условиться говорить правду. Насколько я понимаю, вы с ней были любовниками уже тогда, когда познакомили ее с Хьюго, и продолжали поддерживать отношения после того, как Хьюго убили и она вышла замуж за Пола.

Он остановился и повернулся к ней:

— Поверьте, леди Урсула, в этом не было умысла, просто так получилось.

— Вы хотите сказать, что благородно решили воздерживаться от сексуальной связи по крайней мере на период медового месяца?

Он подошел, встал напротив и посмотрел на нее сверху вниз.

— Думаю, мне следует кое-что сказать, но, боюсь, это прозвучит не по-джентльменски.

«Теперь это слово стало бессмысленным, — подумала леди Урсула. — А в твоем случае, возможно, и всегда было. До 1914 года можно было сказать нечто подобное, и это не прозвучало бы ни смешно, ни фальшиво, но не теперь. Это слово и мир, коему оно принадлежало, исчезли навсегда, втоптаны в грязь Фландрии». Но вслух она сказала:

— Моему сыну перерезали горло. Не думаю, что в свете этой жестокости нам стоит заботиться об учтивости, ложной или истинной. Это, разумеется, касается Барбары?

— Конечно. Есть кое-что, что вам нужно понять, если вы еще не поняли. Да, мы с ней любовники, но она меня не любит. И ни в коем случае не хочет выйти за меня замуж. Я удовлетворяю ее настолько, насколько может удовлетворять женщину мужчина. Она со мной лишь потому, что я понимаю ее нужды и не имею никаких претензий. Почти не имею. Какие-то претензии есть у всех. И конечно, я люблю ее, настолько, насколько вообще способен любить кого бы то ни было. Это ей необходимо. Со мной она чувствует себя защищенной. Но она не стала бы избавляться от идеального мужа и титула, чтобы выйти за меня. Ни через развод, ни, тем более, организовав убийство. Вам придется в это поверить, если вы собираетесь продолжать жить вместе.

— По крайней мере откровенно, — заметила леди Урсула. — Вы, похоже, хорошо друг другу подходите.

Он стерпел легкое оскорбление, скрывавшееся за ее иронией, и печально согласился:

— О да, мы друг другу подходим. Подозреваю, что она и вины-то за собой никакой не чувствует. Как ни странно, даже меньше, чем я. Трудно принимать всерьез адюльтер, если не получаешь от него большого удовольствия.

— У вас очень тяжелая роль, не приносящая к тому же удовлетворения. Восхищаюсь вашим самопожертвованием.

На его лице появилась вызванная каким-то одному ему ведомым воспоминанием улыбка.

— Она такая красивая. Идеально красивая, не правда ли? Ее красота даже не зависит от того, здорова ли она, счастлива или нет, устала ли и что на ней надето. Красота всегда при ней. Вы не можете меня винить.

— Могу, — твердо возразила леди Урсула. — И виню.

Но в душе она понимала, что не совсем честна. Всю жизнь ее околдовывала красота, мужская и женская. Она ею жила. Когда в 1918 году, после гибели брата и жениха, она, дочь графа, поступила на сцену, бросив вызов традициям, что еще могла она предложить? Большого актерского таланта, с безжалостной честностью мысленно призналась она, у нее не было. От любовников ей подсознательно требовалась лишь физическая красота, а к красоте подруг она относилась сверхтерпимо, без всякой ревности. Тем более они удивились, когда в тридцать два года она вышла замуж за сэра Генри Бероуна, оценив, должно быть, его менее очевидные достоинства, и родила ему двоих сыновей. Ей не раз доводилось наблюдать, как ее сноха неподвижно стоит перед зеркалом в вестибюле. Барбара вообще не могла пройти мимо зеркала, нарциссически не задержавшись перед ним и не окинув себя спокойным задумчивым взглядом. Что она там разглядывала? Первые морщинки в уголках глаз? Их постепенно блекнущую синеву? Сухую складку на коже? Начинающую морщиться шею? Все, что свидетельствует о том, насколько преходяще это переоцениваемое людьми совершенство.

Стивен между тем продолжал мерить шагами комнату и говорил без умолку.

— Барбара любит чувствовать, что она объект внимания, особого и безраздельного. Это приходится учитывать в интимных сношениях. Она нуждается в том, чтобы мужчина желал ее. Ей даже не особенно нужно, чтобы он к ней прикасался. Если бы она заподозрила, что я приложил руку к убийству Пола, она бы меня не поблагодарила. Думаю, она бы мне этого никогда не простила. И уж точно не стала бы защищать. Извините. Я был слишком откровенен. Но думаю, это нужно было сказать.

— Да, нужно. А кого бы она стала защищать?

— Своего брата, вероятно, но только если бы это не представляло риска для нее самой. Они никогда не были особо близки.

— От нее не потребуется никакой родственной лояльности, — сухо заметила леди Урсула. — Доминик Суэйн провел весь вчерашний вечер здесь, в этом доме, с Мэтти.

— Это он или она утверждает?

— Вы обвиняете его в причастности к убийству моего сына?

— Разумеется, нет. Было бы смешно. И если Мэтти говорит, что он был с ней, не сомневаюсь, что так оно и есть. Всем известно: Мэтти — образец честности. Просто вы спросили меня, есть ли человек, которого Барбара стала бы защищать, так вот: я никого другого не вижу. — Он прекратил расхаживать взад-вперед, снова уселся напротив нее и добавил: — Насчет того, зачем вы меня вызвали. Вы сказали, что нам нужно обсудить две вещи.

— Да. Я должна быть уверена, что ребенок, которого носит Барбара, мой внук или внучка, а не ваш внебрачный.

Его плечи напряглись. Какой-то миг, не более секунды, он сидел неподвижно, уставившись на свои сцепленные руки. В мертвой тишине было слышно, как тикают настольные часы. Потом он поднял голову. Стивен был совершенно спокоен, но леди Урсула заметила, что он побледнел.

— О, в этом можете не сомневаться. Ни минуты. Три года назад я прошел стерилизацию. Для отцовства я непригоден, и у меня нет ни малейшего желания выставлять себя на посмешище, подвергаясь тестам на ДНК. Могу дать вам координаты своего хирурга, если хотите удостовериться. Это проще, чем полагаться на анализ крови после его рождения.