Святой конунг - Хенриксен Вера - Страница 50

Она почувствовала неуверенность.

Что, если Кальв прав? Что, если в ее борьбе не было необходимости? Что, если нужно было поступать так, как делал он: исповедоваться в случае совершения греха, принимать как должное слова священника и не забивать себе голову размышлениями? Она чувствовала себя уставшей от этой борьбы, уставшей от раздражения Кальва по поводу ее стараний, уставшей от неприятия Суннивой ее доброжелательных, богобоязненных советов.

Она ощутила внутреннюю потребность в мире, в мире с Кальвом, самой собой и Богом; и, словно пузырьки, поднимающиеся на поверхность со дна водоема, эта потребность в мире выходила на поверхность ее мыслей. Однажды в стейнкьерской церкви она тоже почувствовала тягу к этому.

Но это стремление могло оказаться новой уловкой зла; возможно, дьявол пытался завладеть ими обоими…

И снова, как это часто бывало с ней после отъезда из Эгга, ей захотелось поговорить со священником Энундом.

— Так о чем же ты думаешь, Сигрид?

— Я лежу и думаю о том, что, возможно, ты был прав, говоря о христианстве.

— Тебе следовало давно понять это.

— Мне хотелось бы, чтобы здесь был священник, с которым можно об этом поговорить…

— А что, если поговорить с Трондом? — спросил он.

Она удивилась, почему ей самой не пришла в голову мысль об этом. Конечно, он не был священником, но уже два года он проходил учение в Икольмкилле, так что с ним вполне можно было посоветоваться.

Она прислонилась щекой к его щеке.

— Во всяком случае, сегодня мне хотелось бы поверить, что ты прав, — сказала она.

Она почувствовала, как тело его расслабляется; вздохнув, он положил голову ей на плечо.

— У меня нет слов, как мне не хватало тебя, Сигрид, — прошептал он.

— У тебя было, с кем утешиться, — вырвалось у нее.

— А на что ты рассчитывала, прогоняя меня из постели?

Она ничего не ответила. И он стал рассказывать о том, что ярл собирается к Магнусу.

— Об этом мне хотелось поговорить с тобой, — сказал он. — Я подумал, что тебе это понравится.

Она понимала, что, говоря это, он как бы просит прощения за свое поведение накануне вечером. Но она все же не ответила ему.

— Ты не отвечаешь? — разочарованно спросил он. Она боролась с собой, но в конце концов не вытерпела.

— Мне кажется, что ты предоставил другим возможность каяться за себя, Кальв. Ты не захотел отправиться в Рим, потому что Сигват уже побывал там. И вот теперь Торфинн решил отдать себя в руки Магнуса, что должен был сделать ты. Ты никогда не полагался на Бога…

Он прикрыл ладонью ее рот — и это было похоже на шлепок.

— Довольно! — сказал он. — Ты уже вдоволь наговорилась обо мне и конунге Магнусе.

— Ты еще не решил, как намерен поступить с Суннивой? — немного погодя спросила она. Суннива все еще продолжала ждать Хоскульда Флосисона; она назвала слова Сигрид клеветой, когда та сказала ей, что он намеревался бросить ее. После этого Сигрид рассказала обо всем Кальву.

— Девчонка стала просто невозможной, — сказал он. — В последний раз, когда я разговаривал с ней, она сказала, что убьет Ульва, если он ляжет к ней в постель. Я сказал об этом Гейродду. Но тот ответил, что Ульв так горячо желает обладать ею, что наверняка решится на это. Я попросил его дать мне еще немного времени, чтобы вразумить ее. И он сказал, что подождет до Рождества, после чего следует принять окончательное решение.

— Нет ничего хуже, чем ждать. Не лучше ли выдать ее замуж, хочет она того или нет?

В последнее время у Сигрид совершенно иссякло терпение по отношению к дочери.

— Мне бы не хотелось так поступать с ней, — серьезно ответил Кальв.

Сигрид порывисто обняла его за шею; он прижал ее к себе. И, прижимаясь к нему, она почувствовала, что он единственный, на кого она может опереться в этом ненадежном, неустойчивом мире.

И, ощущая тепло друг друга, они забыли на миг обо всем, что окружало их.

На следующий день Сигрид поговорила с Трондом. Но ей трудно было рассказывать сыну о своих неурядицах; это казалось ей унизительным.

— Я знаю не так уж много, — под конец сказал он, — но это правда, что я разбираюсь в этом лучше, чем ты. Если бы ты захотела следовать моему совету, я бы сказал, что тебе следует оставить Кальва в покое.

— Но, Тронд…

— Ни ты, ни я не можем осуждать священников за то, что они дали Кальву отпущение грехов, — перебил он ее. — Ведь в этом случае мы осуждаем не их самих, мы осуждаем церковь. Что будет, если каждый станет сам решать, как следует поступать священникам? И даже если Кальв неправ, верно одно: пока он связан с церковью и следует ее правилам, он в безопасности. Никто не попадает в ад из-за своей непонятливости или из-за отказа признать грехом то, что, по его мнению, грехом не является. Ты не должна быть такой самоуверенной, мама; тебе следует немного поступиться своей гордостью и предоставить все решать священникам.

Эти слова стрелой вонзились в сердце Сигрид. На протяжении стольких лет она старалась побороть в себе высокомерие, чтобы в один прекрасный день увидеть его в ином свете.

Опустив голову, она закрыла глаза и сложила руки в молитве. И он молча стоял рядом с ней.

— Спасибо, Тронд! — наконец тихо произнесла она. — Думаю, ты сказал мне то, что мне следовало узнать.

Чувствуя унижение и разочарование, она в то же время почувствовала облегчение.

Он положил руку на ее плечо.

— Ты уже решил, что тебе делать дальше? — через некоторое время спросила она. — Ты хочешь стать священником?

— Я не знаю, — ответил он. — Во всяком случае, я собираюсь провести в Икольмкилле еще одну зиму.

— Чем ты там занимаешься? — поинтересовалась Сигрид.

— Читаю, — ответил он. — Священник, перед которым я исповедовался, наложил на меня странное наказание: я должен выучить церковный язык, а потом читать старинные книги.

— Это самое странное наказание, о котором я когда-либо слышала.

— Я рассказал ему об отце, как ты рассказывала о нем; может быть, поэтому он и наложил на меня такое наказание. Я понял также, что хождение по святым местам мало чему меня научит.

Тронд усмехнулся.

— И ты уже выучил церковный язык?

— Вполне.

— И что же он хотел дать тебе прочитать?

— Книгу, которую написал много лет назад один святой. Его звали Августином, а книга называется «Исповедь».

— Ты получил от этого какую-нибудь пользу?

Тронд вдруг загорелся.

— Это все равно, что открыть новую землю! — сказал он. — Почти каждый день я узнавал то, о чем прежде не знал. И у меня появилось чувство обладания этим новым, подлинного понимания. Может быть, отец тоже чувствовал это, посещая святых отцов в Миклагарде.

— Он никогда ничего не говорил об этом. Но я знаю, что впоследствии он жалел, что не стал священником.

Тронд стал серьезным.

— Некоторые священники в Икольмкилле говорят, что я обязан стать священником ради моего отца, — сказал он.

Сигрид ничего не ответила; она была не уверена в том, что хочет видеть своего сына в рясе. Некоторое время она молчала. Что-то тревожило ее, она хотела спросить у него об этом, но не решалась. И слова, брошенные Кальвом Тронду, когда Арнор Скальд Ярлов навестил их, заставляли ее думать об это снова и снова.

— Тронд… — начала она. — Ты уверен в том, что у тебя… что ты не…

Она замолчала. Он вопросительно уставился на нее.

— Многие мужчины, которые становятся монахами, любят… — сказала она. Он уставился на нее, словно не веря своим ушам.

— Не хочешь ли ты сказать, что я люблю мужчин? — спросил он. Она смущенно глотнула слюну; ей не хотелось говорить об этом так прямолинейно.

— Нет, но… — замялась она. — Но их так много… — добавила она.

— В чем только не обвиняют монахов, — сказал он, — но я должен сказать, что такого я от тебя не ожидал. Трудно поверить, что ты воспринимаешь всерьез обличительную вису о Торвальде Страннике и его епископе: