Святой конунг - Хенриксен Вера - Страница 49

— В этом нет ничего удивительного, — сказал Тронд. — Если ты сравниваешь военные походы Магнуса с походами англичан и говоришь, что он более величественен, чем все остальные короли, что люди любят его почти как Бога, ты не можешь сказать подобное про конунга Харальда.

Но ярл засмеялся.

— Спасибо тебе, Арнор, — сказал он. — Все, что служит раздору между королями, идет мне на пользу.

Присутствующие заговорили о норвежских конунгах и о песне. Все были согласны в том, что обе драпы хороши, но песнь, посвященная королю Магнусу, все же лучше.

И скальд показал подарки, полученные им от королей; золотую цепочку от Магнуса и украшенное золотом копье от Харальда. К тому же, сказал он, конунг Магнус дал ему корабль, на котором он отплыл на Оркнеи.

Торфинн ярл ничего на это не сказал. Вскоре после этого он поднялся и отправился к себе домой.

Но уже на следующий день, рано утром, он снова пришел, чтобы переговорить наедине с Кальвом.

— Я думал о том, что ты сказал вчера по поводу примирения с Магнусом, — сказал он.

— О примирении с Магнусом? — с непонимающим видом произнес Кальв. — Когда я говорил об этом?

— Вчера вечером, — ответил Торфинн. Он сидел, подперев голову руками и глядя себе под ноги. При этом он то и дело бросал быстрые взгляды на Кальва. И он видел, с каким трудом Кальв пытается вспомнить, что говорил накануне вечером.

— Думаю, ты вчера немного перебрал, шурин, — сказал Торфинн. — Тебе следует умерить свою жажду, тогда, возможно, тебе будет легче вспомнить, что ты сам говорил.

Кальв отвернулся.

— У меня есть причины, чтобы иногда напиваться до бесчувствия, — сказал он.

— Тебе плохо живется у меня?

— Меня мучают воспоминания.

— Понимаю, — ответил Торфинн. — И я не забываю о том, что ради меня ты отказался от возможности вернуть себе все то, что потерял. И я пообещал тебе в тот раз, что ты всегда будешь жить у меня в достатке.

Кальв кивнул, ничего не сказав; ему было стыдно.

— Ты сказал, что Сигрид посоветовала тебе искать мира с Магнусом и отдаться на его суд, — пояснил Торфинн.

— Не стоит прислушиваться к тому, что говорит Сигрид, — сказал Кальв. — Она навешивает на человека сознание вины и греховности быстрее, чем рабыни короля Фрода навлекают на людей несчастья. Посмотри на Тронда! Он послушался ее советов. И в прошлом году, когда я брал его с собой в поход викингов, он смотрел на свой меч так, словно в руке у него была ядовитая змея. И лето еще не закончилось, как он заявил, что хватит с него грабежей и убийств, и отправился обратно к монахам в Икольмкилль. Какой позор! И это при его редких способностях! И с тех пор он даже не прикоснулся к мечу.

— Вчера ты чуть не заставил его выхватить меч, — сухо заметил Торфинн.

Кальв озабоченно взглянул на него.

— Я что-то сказал ему… — произнес он. — Напомни мне, что я сказал.

И он молча выслушал рассказа Торфинна о том, какой разговор произошел между ним, Сигрид и Трондом.

— Думаю, тебе нужно объясниться с Трондом, — сказал Торфинн, и Кальв тяжело вздохнул.

— Я так и сделаю, — ответил он.

— Я думал также о словах Тронда о том, что для короля мало чести мстить тому, кто добровольно сдался ему, — продолжал Торфинн. — Об этом я как раз и пришел поговорить с тобой. Ночью у меня созрел план. Если я приду переодетым к королю Магнусу и попрошу у него гостеприимства, он не должен отказать мне; и когда я открою ему, кто я, он не сможет убить меня.

И если я затем изложу ему мое дело и пообещаю поддержать его в походе на Данию, будет очень странно, если он не заключит со мной мира. Может быть, мне удастся договориться о мире между ним и тобой…

Кальв сидел, уставившись прямо перед собой.

— Может быть, — наконец произнес он, — но ни в коем случае не полагайся на Эйнара Тамбарскьелве!

В этот вечер Кальв выпил не так много, и когда подошло время спать, он был достаточно трезв. Но Сигрид чувствовала себя неуверенной, когда он направился в спальню и сделал ей знак, чтобы она следовала за ним.

После того, что произошло накануне, она не знала, как себя вести.

Раздумывая об этом в течение дня, она пришла к выводу, что этого и следовало ожидать. После сражения в Петтландском фьорде она не давала Кальву покоя своими разговорами о его отношении к церкви. Она видела угрозу в том, как Кальв обошелся с мирным предложением конунга Магнуса: это был указующий перст Божий Кальву в его жажде мести. И если раньше она сомневалась в том, что должна направить Кальва на путь истинный, то теперь она считала это своим священным долгом.

Но Кальв меньше, чем когда-либо был благодарен ей за помощь; он постоянно отдалялся от нее и давно уже не делил с ней постель.

Сигрид не хватало его, но она старалась держаться сурово. Она думала о том, что это дьявол отвращает его от попыток спасти свою душу.

В это время она стала еще более усердно посещать церковь, прилагая еще больше усилий для того, чтобы подчинить свою волю воле Бога; временами она брала на себя покаяние сверх того, что требовалось от нее. В конце концов она стала обретать мир в том, что заставляла себя страдать, теперь она не боялась даже боли. Но и в этом она видела пустоту…

Помедлив, она направилась за Кальвом в спальню.

Закрыв дверь, он обнял ее. Это произошло так неожиданно, что она вздрогнула. И вдруг заплакала.

— Сигрид, что с тобой? — попытался он утешить ее. Но она успокоилась не сразу.

— Просто… — всхлипнула она, — ты так давно не обнимал меня.

— Я не знал, что тебе этого не хватает, — сказал он. — Я думал, что тебе достаточно церкви и священников, — язвительно усмехнулся он.

— Человеку достаточно Бога, — торопливо произнесла она. — И человек не может желать в жизни большего, но…

— Но? — повторил он, когда она замолчала. И ответ ее прозвучал подавленно:

— В таком случае он остается одиноким.

Она снова заплакала. Он сидел и молча гладил ее по волосам, и вскоре она успокоилась.

— Ты всегда будешь приставать ко мне со своим христианством? — спросил он.

— Я делаю это потому, что люблю тебя, Кальв. И я считаю своим долгом делать это, даже если тебе это и не нравится.

Оба замолчали. Он по-прежнему обнимал ее, и она теснее прижалась к нему.

— Может быть, тебе и самой это не нравится? — спросил он.

— Я… я… — пыталась ответить она и замолчала. Его губы коснулись ее щеки.

— Ты хочешь сказать, что портишь нам обоим жизнь только потому, что считаешь своим долгом делать это? — сказал он. — Почему бы тебе не прекратить размышлять обо всем этом, предоставив это священникам? — продолжал он, видя, что она не отвечает.

— Священники здесь такие чужие, Кальв, и в разговорах с ними нет никакой пользы. И если у меня есть собственное мнение, они сердятся. К тому же мне трудно бывает понять их ирландское произношение. И если я чего-то не понимаю, они дают мне понять, что иного и ожидать не следует от невежды и к тому же женщины.

— А нужно ли тебе спрашивать у них обо всем? К серебру они не относились с таким пренебрежением, когда я заплатил им выкуп, нарушив их законы, и тут же дали мне отпущение грехов. Тебе это о чем-то говорит?

Она вздохнула. Несмотря на все ее попытки приобщить его к христианству, он в своем понимании не продвинулся дальше, чем в день крещения.

— Ты должна понять, что сводишь меня с ума своей болтовней! — раздраженно произнес он.

Она ничего не отвечала, просто лежала и наслаждалась тем, что чувствует его близость. И она поняла, насколько была одинока — и что снова может стать столь же одинокой, если оттолкнет его от себя.

Ей вдруг показалось, что она выстроила крепость из своей христианской веры, крепость, защищавшую ее, но в конце концов ставшую стеной, отделяющей ее от других людей. Ведь не только Кальва отталкивали ее разговоры о христианстве, но и многих других; они уважали ее, но держались на расстоянии.