Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Испытание - Алексеев Николай Иванович - Страница 8


8
Изменить размер шрифта:

Еще теплее стало на сердце у Николая, и мысли перенеслись в недалекое будущее. Вот он отслужил в армии и возвращается домой. Первым делом, конечно, идет к ней, к Фросе… Обнимает ее и говорит ей все то, что теперь собирается написать в письме…

Он снял с карандаша металлический наконечник и стал писать. Всю любовь к Фросе, всю тоску по ней вложил Николай в это письмо. «Кветачка мая алая, ластачка мая чарнакрылая, сэрца маё…» – так начиналось это письмо, а заканчивалось оно словами: «Чакай мяне и памятай – восенню вярнуся».

«Восенню вярнуся». Николай тут же усомнился. Как же он вернется осенью, когда невесть что делается за Бугом? Непонятное что-то творится на границе… И Николай задумался: оставить или вычеркнуть эти слова? «Эх, если бы было все спокойно!.. Если все будет спокойно, то…» А любовь нашептывала: «Конечно, конечно, все будет спокойно! Обязательно осенью отпустят…» И Николай оставил в письме эти дорогие для Фроси два слова.

Зарумянив небосклон, солнце уходило за рощу. Николай заклеил конверт, прислушался: звуки песни приближались. «Холера их взяла б, не дадут письма написать». Карандаш торопливо забегал по бумаге.

Из-за кустов показалась группа солдат, впереди шел гармонист. Увидев Николая, солдаты с припевками и прибаутками направились прямо к сараю.

– Глянь, Микола тут! – наперебой закричали бойцы. – Микола Кочетов!..

Один из них, коренастый рыжий Филька Прошин, голосисто запел:

Во субботу, день прекрасный,
Нельзя в поле, нельзя в полюшке… писать…

Он взмахнул рукой – и вся компания гаркнула под гармонь:

Эх, нельзя в полюшке писать!

Николай поднялся.

– Эх, Никола! – сказал Филька, надвинув Николаю на глаза пилотку и закрыв его маленький каштановый чубок – предмет постоянных укоров командира взвода. – Чего нос повесил? Грустишь, что ли?

Филька подмигнул гармонисту. Тот опустился на бревно, рванул меха гармони, и из нее полились задорные звуки польки.

– Долго ждать, Николашка… Поди, не раньше ноября отпустят, а то и задержат: ведь на границе находимся… Эх, рванем, что ли? – Он заложил два пальца в рот и громко свистнул. – Эй, орлы! Расступись! Ну-ка, Тарас, хвати, что-нибудь повеселее! «Бар-ры-ню»! – И потянул Николая за руку.

Николай вырвался, Филька пустил крепкое словечко и вылетел на середину.

Кто-то крикнул: «Шире круг!» – и пошли плясать… «Барыню», «Русского», «Лявониху», со свистом и с хлопаньем. Плясали от души, да так здорово, что невозможно было устоять на месте: ноги сами ходуном ходили.

Шум и песни подняли Железнова. За стеной сарая звучало:

До того плясал –
Сапоги протопал,
А в роту пришел –
Миску каши слопал…

Яков Иванович вышел из сарая и хотел было уйти незамеченным, чтобы не помешать веселью, но это ему не удалось: гармошка вдруг затихла, солдаты приняли положение «смирно» и помкомвзвода подбежал с докладом.

– Отставить! – Железнов махнул рукой.

Бойцы продолжали стоять неподвижно.

– Что же вы молчите? Помешал?

Бойцы разноголосо отвечали:

– Да нет…

– Это так…

– Мы уж устали!

– В лагерь пора…

Яков Иванович подошел к гармонисту. Тот вытянулся в струнку. Железнов положил руку ему на плечо, усадил на бревно, сам сел рядом.

– Ну чего же ты, гармонист, молчишь? – спросил Яков Иванович. – Закажите что-нибудь повеселее! – он смотрел на Филиппа.

Филипп ухарски развернулся и бросил гармонисту:

– А ну, Тарас, мою рвани!

И залилась гармонь переливами. А Филипп зачастил ногами в такт музыке и запел:

Пляшет дробью и вприсядку,
Вихрем ходит у крыльца.
Вот такого девки любят
Разбитного молодца.

Отбарабанил руками по голенищам сапог и пошел, и пошел – и дробью, и вприсядку! Вслед за ним замелькали солдатские ноги.

Груздев, так тот, войдя в раж, даже сделал стойку вверх ногами, отбивая «Барыню» руками.

Когда пришел капитан Карпов, развеселившиеся бойцы затянули в круг и его.

Сгустились сумерки. Плясать устали и запели песни. Филька подсел к Якову Ивановичу и попросил его рассказать о гражданской войне.

Железнов начал повествование с девятнадцатого года. Рассказал, что в боях под Петроградом красноармейцы забрали у белых английские танки.

– Страшно было? – спросил кто-то, когда Яков Иванович рассказал, как он и старик рабочий Жабин ползли с гранатами навстречу лязгающим гусеницам.

– Конечно, страшно, – признался Железнов. – Но когда решишься и возьмешь себя вот так, крепко в руки, – он сжал кулаки, – то уже и танк тебе не страшен. Воля берет верх. И вот, – продолжал он свой рассказ, – под гусеницей как ахнуло! Танк крутанулся на месте и остановился. Подбежали мы к нему и стучим винтовками в броню: «Вылезайте, черти белые!» А они там притихли. «Молчите? Ну, хорошо! Сейчас мы вам покажем!» Поднялся я на танк, открыл люк и пальнул из винтовки. Подействовало. Вылезли. «Ну, что, ваше благородие, – говорю я им, – английские танки не помогли?» – «Как видите, господин пролетарий», – промычал мне этак в ответ офицер и так скривил свою морду, будто ерша проглотил…

Бойцы просили Якова Ивановича рассказать еще что-нибудь, но тут раздался сигнал на поверку. Солдаты построились и с песней зашагали к лесу.

Яков Иванович остался один. Полумрак скрыл бойцов, затихли их шаги, потом замолкли и песни. Лишь вдалеке в колхозе еще разливалась грустная гармонь.

Яков Иванович распахнул ворот гимнастерки и вдохнул аромат хвои. Эта ночь казалась ему необыкновенно тихой, лишь далекая гармонь да вторивший ей звонкий голос нарушали тишину. Вслушиваясь в мелодию этой песни, Яков Иванович вспомнил жену: в молодости она тоже так пела. «В молодости?» – тут же переспросил он себя. «Ведь она и теперь в клубе поет. Только ты никак не удосужишься ее послушать. Все тебе некогда!..»

«Ну, ничего, Нинуша, – мысленно обратился он к жене. – Переедем в Минск, и все пойдет по-другому. Дело делом, а семья семьей. В выходной день гулять вместе будем, в театр пойдем. Обещаю тебе это!..»

Тут Яков Иванович вспомнил, что завтра воскресенье. Вспомнил и задумался, чем бы по возвращении из командировки порадовать жену. И решил, что непременно вырвется завтра на часок-два в Брест, походит по магазинам и сделает Нине Николаевне подарок.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Кровать, на которой спал Яков Иванович, стояла в просторных сенях под сетчатым пологом, защищавшим от комаров. Проснулся он от резкого телефонного звонка. За стеной связной будил Карпова:

– Товарищ капитан, товарищ капитан…

Карпов что-то пробормотал со сна, и связной стал снова будить его:

– Товарищ капитан… товарищ капитан… вам звонит начальник погранкомендатуры.

Через некоторое время Яков Иванович услышал, как Карпов подошел к телефону:

– У телефона «Копна-один»…

Последовавший за этим разговор встревожил Железнова. Он наскоро оделся и вошел в избу. Карпов склонился над картой. Он поставил на ней две стрелочки в том месте, где граница проходит по реке против леса, потом сказал в трубку: «Хорошо, я подниму дежурную роту».

– Товарищ полковник, – повернулся он к Железнову, – звонил начальник погранкомендатуры. Сейчас северо-западнее от нас, вот в этом лесу, – он показал по карте, – через Буг переправилась какая-то банда. Говорит, их много и они вооружены автоматами.

– Военные?

– Нет, разный сброд, – ответил Карпов и приказал вошедшему дежурному: – Поднять дежурную роту и выслать по всем направлениям усиленные патрули. Держите конную связь с обеими погранзаставами.