Приключения 1976 - Наумов Николай - Страница 68

— За что же спасибо?

— Да лучшей защиты, нежели вы, и пожелать было нельзя. Однако благодарность — благодарностью, а дело — делом. Вопросы продолжать?

— Пожалуйста, — предложил Пятрас.

— Как вы оказались в НКВД?

Пятрас понимал всю важность своего ответа. Вот когда начинается второй акт.

— Тридцать второй год… — пояснил он. — Кризис… фабрика моя чуть не прогорела. К тому же карточные долги. Бабы, черт бы их побрал.

— Так вы не из СССР? — удивленно спросил Скочинский.

— Конечно же, нет, — горячо воскликнул Пятрас. — Что мне там надо?

— А чем вы можете это доказать?

— Ничем, — развел руками Пятрас. — Здесь и сейчас, разумеется, ничем.

Скочинский снова заходил по комнате.

— Кто этот тип, что так мило лил в корчме слезы, а потом инсценировал кровопролитие на дороге?

— Да ничего он не инсценировал! — вдруг с напускным отчаянием закричал Жмудис. — Его-то за что покрывать позором? Он служил мастером у меня на фабрике, пока не женился на дочери владельца магазина готового платья из Укмерге. Его жене рожать через месяц, а вы о нем… — Пятрас уткнул свое лицо в ладони. — Неужели это не понятно, господин Скочинский?

— К сожалению, непонятно, — прикрикнул на Пятраса его пассажир. — Совсем непонятно. И не до сердечных огорчений и соболезнований сейчас и мне, и вам, и ему, — он указал рукой на Рокаса. — Но молитесь дьяволу, если вы мне только что солгали.

— Лучше солгать дьяволу, чем вам.

— Понимаете, что вы заслужили?

— Да.

— Как бы вы на нашем месте поступили с вами?

Пятрас молчал.

— Ну! — снова прикрикнул Скочинский.

— Убил бы, — притворно-растерянно сказал Жмудис.

— Убить вас было бы очень просто. А я все же теряю с вами время. Не думайте, что это выгодно только для вас. Я хочу понять, можем ли мы быть взаимно полезны друг для друга. Прилично они вам платили? — вдруг остановился он перед Пятрасом.

— Во всяком случае, больше, чем теперь, когда я получаю у них каждый месяц зарплату.

— Как вы на меня вышли?

— Не знаю, — искренне сказал Пятрас. — Об этом вам лучше бы спросить джентльмена из черного «мерседеса».

— Когда меня будут брать?

— А этого и не собирались делать. Пока вполне достаточно было и того, что вы показывали явки.

— Какие?

— Штольц, Плутайтис, прелат, — чистосердечно перечислял Пятрас.

Он действительно мог перечислять их, не боясь выдать товарищей: наверняка все эти бандиты уже арестованы.

— Учти это, Карстен, — обратился к Рокасу Скочинский.

— Вы понимаете, чего мы хотим от вас? — спросил он затем Пятраса.

— Естественно.

— Вы снова будете получать денег больше, нежели ваша нынешняя зарплата. И вы должны остаться в НКВД.

— Господин Скочинский, — решительно возразил Пятрас. — Я понимаю, что моя карта бита. Я понимаю и то, что сохранить жизнь при нынешних обстоятельствах для меня — чудо. Но поверьте — вся эта жизнь мне и так осточертела. И я бы не особенно горевал, если б с нею пришлось мне и расстаться. К чему мне здесь деньги? Что я смогу с ними сделать? Нет. Если уж рисковать, то рисковать до конца. Три года работать на вас я согласен. Три года — и ни минуты больше. А потом вы мне обеспечиваете переход в Германию.

— Сейчас не время торговаться о сроках, — резко прервал его Скочинский. — И никаких собственных требований, Клудис, не будьте глупцом. Здесь не меняльная лавка. Об условиях вашей работы вам, когда надо, расскажет Рокас. Но прежде вы выведете отсюда его и еще кое-кого. Причем сделаете это так же непринужденно, как вы катали по вашей любимой Литве меня. Поймите, если вы не выполните этого первого своего, — он поправился, — первого нашего задания, если с кем-нибудь из ваших новых друзей случится роковая беда, НКВД мигом узнает обо всех пикантных подробностях нашей сегодняшней беседы. И не только о ней. Ясно? А это будет для вас пострашнее, чем исчезновение в дебрях местного лесничества.

Пятрас долго молчал.

— Ладно, — сказал он. — Но мне б не хотелось, чтобы вы обо мне думали плохо. Я не трус…

— А о вас никто и не думает плохо, — вкрадчиво улыбнулся Скочинский. — Могли бы, кажется, догадаться и сами. Впрочем, поразмыслите до утра. А утром решим, как с вами быть. Пока же, Клудис, напишите-ка собственноручное обязательство сотрудничать с нами. Это не помешает. Я скажу вам, что именно следует писать.

Пятрас подошел к столу и сел на стул, пододвинув к себе чернильницу и бумагу.

— Дайте-ка посмотреть, — попросил Скочинский, после того как Жмудис закончил писать под диктовку текст.

Пятрас протянул ему листок с написанным, и Скочинский медленно, не глядя, разорвал его на клочки.

— Вот как нам нужна ваша расписка, Клудис, — улыбнулся он, бросая обрывки бумаги на пол. — Нам и так хватает гарантий. Не думаете же вы, что я валяю дурака, забавляясь с вами. Ведь дело не в Скочинском и не в Клудисе. А в той силе, что стоит за тем и за другим. Именно поэтому так называемый Скочинский и не мог не оказаться победителем.

Оставшись один, Пятрас внезапно почувствовал полное спокойствие. Он сделал все, что мог, дабы ввести врага в заблуждение. Товарищам не придется краснеть за него.

Жмудис проснулся, когда было еще темно, но уже чувствовалось приближение рассвета. Дождь перестал, хотя небо по-прежнему хмурилось. Лес шумел, и в его монотонном шуме было что-то зловещее.

Пахло болотной сыростью, прелыми листьями, хвоей. Где-то за частоколом говорили люди, фыркали лошади, позвякивало железо. «Значит, Скочинский пошел к границе, — подумал Пятрас, — Но как он уйдет? Неман перекрыт, к Мемелю ему тоже не выйти. Поезд с русской пшеницей? Но не блеф ли все это, рассчитанный, чтобы скрыть свой настоящий маршрут?»

XI

Лязгнули, словно нехотя, колеса, и состав тронулся. В вагон удалось проникнуть до нелепого просто: свой человек, начальник багажного отделения, ловко выкрутил винты, держащие оконную решетку, а потом так же лихо поставил окно на место.

Вопреки ожиданиям особой радости фон Граймер не почувствовал, напротив, только безмерную усталость и какую-то непонятную щемящую тоску. Не было даже ощущения торжества из-за того, как ловко ему удалось одурачить русских, избавившись от того дурня, которого он заприметил еще в Алитусе, на пароходе, ускользнув из-под носа насупленного молодчика, разъезжавшего в черном «мерседесе», уложив на обе лопатки сообразительного, но неопытного Клудиса.

А с русскими у него были давние счеты, от самой Испании, когда его трижды обвел вокруг пальца русский разведчик Базиль, гибкий, высокий, чернявый красавец, неуловимый и вездесущий. Много потом пришлось из-за него выдержать неприятных разговоров уже в фатерлянде, последовал и нежелательный перевод в другой отдел с непременным изучением русского, польского и литовского языков. Но ничего — как говорят русские, за битого двух небитых дают.

Граймер лежал на спине и ждал. Вспомнил было старую рождественскую сентиментальную песенку, но так и не расчувствовался, как бы ему хотелось. «Вот они, издержки нашей работы, — думалось ему, — скоро дома. А там что? Лигниц? Повышение? Добиться признания у Лигница непросто. Старый шпицрутен, как его называли тайком офицеры абвера, не был щедр на похвалу. Одна удачная вылазка в Россию? Ну и что? Она и не могла не завершиться успехом, если ее готовил сам Лигниц. А уж воспользоваться его собственной победой он, мудро пронырливый служака, сумеет.

Впрочем, победой ли? Хоть и не его была идея собрать на смотр всех боевиков в одном месте, но сами же облегчили НКВД задачу. Штольц, Пронас, не говоря уже о болване Плутайтисе, накрылись. Хорошо еще, если Крутис выберется. Но в Юдаса он верит. Зол, живым не дастся. Провалов-то многовато. Но ведь и резерв еще есть — надо только работать».

Внезапно фон Граймера охватила ненависть. Острая и внезапная, будто удар стилета. А ведь может ему Лигниц и припомнить неудавшийся «День гнева». И устроит тогда свой собственный судный день. На кого его тогда разменяют? Ему вдруг вспомнился Владислав Скочинский. Ротмистр уланского полка, он не дрогнул и бровью, когда расстреливали его мать, детей. И презрительно скривил губы, когда поставили перед солдатами его самого. Да, легенда у Граймера была превосходная, и попади даже он к русским — никому б никогда не узнать, кто он такой — нет больше на земле древнего рода Скочинских.