Включите северное сияние - Погодин Радий Петрович - Страница 4

— Ух, враг, голова чуть не лопнула. Коля еще немножко потаращился и подрожал, но и он выдохнул шумно и с облегчением. Ленька же все терпел.

— Ух-х, — выдохнул он наконец. — Ну, кто сильный духом?

— Я. — сказал Коля.

Свекольный цвет сбежал с Ленькиного лица в Ленькины кулаки.

— Как — ты? Я же последний выдохнул.

— Это не дух, а дыхание, — как ни в чем не бывало объяснил Коля и даже похлопал Леньку по плечу. — Дух — это несгибаемость перед невзгодами, а ты глаза выпучил, да и только.

Свекольный цвет снова стал скапливаться на Ленькиных щеках, даже на лбу, превратив Ленькины брови в две напряженные белые полоски.

— Ну, враг... Ну, ты мне ответишь... — Ленька пошевелил сухими, резиновыми от возмущения губами и вдруг повалил Колю на пол и уселся на него верхом. — За обман ответишь! Нахалист какой... — Ленька тряс лежащего Колю за грудь одной рукой, другой он сграбастал Колину бледную челку. А Коля смеялся. Визжал и просил, якобы задыхаясь от смеха:

— Не щекочись... Слышишь, не щекочись, говорю. Ой, умираю...

— Я тебя щекочу? Я тебя трясу! А сейчас тресну... Плачь — или тресну.

— Треснет, — сказал шахматист, стриженный под нулёвку. — Точно, треснет.

— Запросто, — подтвердил его партнер. И они снова углубились в шахматные лабиринты.

Внезапно отворилась дверь. В комнату вошла Антонина Стекольникова, или, попросту. Нитка. В круглых очках и с красной повязкой на рукаве.

Вы замечали, какое большое место в жизни ребят, особенно малышей, занимают понятия: НЕВЗНАЧАЙ, НЕОЖИДАННО, ВДРУГ, ВНЕЗАПНО, ПОЧЕМУ-ТО и МЫ НЕ ХОТЕЛИ?

Я знал одну девочку, которая любила залезать на фикус. Девочка была очень маленькая, с тонкими ножками, тонкими ручками и кудрявыми, легкими, как тополиный пух, волосами. Она залезала с табуретки на подоконник, с подоконника на фикус и непременно падала вместе с фикусом на пол. Прибежавшим родителям или соседям она говорила:

— Чуть не упала. Это я невзначай.

— Что невзначай? — спрашивали огорченные родители и рассерженные соседи.

— Почему-то. И само собой, — отвечала девочка. В глазах ее, в самой глубине, загоралась синяя искра и ВДРУГ превращала девочкино лицо в сплошную улыбку.

— Так нельзя, — говорили родители и соседи.

— Я больше не буду, — соглашалась девочка. Дня через два, через три, а то и на следующий день девочка снова залезала на фикус. Кем она хотела себя представить, сидя на ветке, птицей или цветком, неизвестно, но она тут же падала вместе с фикусом и опять отвечала прибежавшим родителям и соседям:

— Я невзначай... Неожиданно...

В нашем случае дверь, отворившаяся ВНЕЗАПНО, спасла Колину челку.

— Уже познакомились? — спросила Антонина Стекольникова, разглядывая барахтающихся на полу мальчишек.

— А что он, — сказал Ленька. — Все хохочет. Наташка закричала на брата:

— А ты чего на нем сидишь, как на диване? Он новенький — пусть Нитка на него посмотрит.

— Нитка — красивое имя. "Нитка, Нитка, где твоя иголка?" — запел Коля.

Нитка слегка заалела. Поправила очки.

— Видишь, — сказал ей Ленька, слезая с Коли. — Он такой...

— Меня Антониной Стекольниковой зовут, к твоему сведению, — сказала Нитка, не обращая внимания на протянутую Колей руку. — Ниткой меня папа прозвал... И все подхватили.

— Это ничего, — Коля улыбнулся ей приветливо и подбадривающе, схватил за руку и потряс. — Не огорчайся, моего друга Саньку отец прозвал Пысей.

— Как Пысей? — спросила Наташка.

— Пыся, и все. Кто их, отцов, поймет... Не знаешь, почему ни меня не встретил? Может, я ему и не нужен?

Во время потасовки Колина курточка расстегнулась. Нитка ткнула пальцем в Колину грудь, прикрытую тельняшкой.

— Застегнись, моряк, и не говоря глупостей.

— Моряк, — пробормотал Ленька, — тельняшку надел... Коля глянул на него с доброй ухмылкой.

— Точно подмечено с твоей стороны. Моряк не тот, кто в тельняшке, а тот, кто из Одессы.

— Я — РУН-семьсот. Вызываю "Кристалл", — сказало радио. — К вам вылетел самолет с Диксона. Борт семьдесят семь-четыреста пятьдесят шесть. Как у вас? Отвечайте.

— Я — "Кристалл". Я — "Кристалл". Станцию свернули. Склад с продовольствием ушел под воду. Льды начинают сближаться. Боимся за посадочную полосу.

— У них дядя Лепя Семенов начальником, — прошептала Наташка.

— Семенов в прошлом году был. Нынче у них Скворцов Алексей Иванович, — поправил ее стриженный под нулёвку шахматист. Он хотел дать еще какие-то разъяснения, но вдруг вытащил из-под себя книжку и шлепнул ею своего партнера по голове. — Поставь пешку на место! Проходную пешку стибрил.

— Не тибрил, — ответил его партнер простодушно. — Я о другом думал.

Коля достал из кармана пешку и ласково, как воспитатель в детском саду, поставил ее на доску.

— Когда успел? — спросил его шахматист, стриженный под нулевку. — Мы тут играем...

— Играйте, играйте, — ласково разрешил Коля. — Между прочим, у вас у обоих мат, а вы все играете, Петросяны... — Потом Коля вытащил из кармана коня и поставил его рядом с пешкой.

— Ну, ты даешь! — восхищенно сказал шахматист. И все, даже Нитка, посмотрели на Колю с большим любопытством.

Ленька первым вошел в свою комнату на втором этаже. Ногой запихнул валенок под кровать, повесил картину из жизни животных на другую стену — напротив омара. Следом за ним вошли Нитка, Коля и Наташка. Нитка оглядела комнату.

— Это твоя красота?

— Сувенир, — сказал Коля. — Привет из Одессы.

— Для полной гармонии не хватает только пивной кружки... Соколовы, не позабыли? У вас радиосеанс с родителями в пятнадцать ноль-ноль... — Нитка еще раз глянула на Колиного омара, поморщилась и ушла.

— Много она понимает, — сказал Коля. — Народное творчество моряков...

Ленька Соколов ходил по комнате. На его круглом лице отчетливо отражалась, работа мысли. Он даже пыхтел — так сильно думал и все смотрел на портрет космонавта, словно желал посоветоваться.

Есть, конечно, разные способы думать. Однажды, еще в ту далекую пору, когда вместо касс сидели в троллейбусах живые кондукторы, вошел в троллейбус мальчик и положил вместо денег в протянутую руку кондуктора кусочек сухого льда.

— Ай! — сказала кондуктор.

— Жарко или холодно? — спросил мальчик.

Кондуктор его за ухо. Мальчик, вырываясь, объясняет: — Я не хотел вас обидеть. Я только хотел спросить — жарко это или холодно? Я сам никак не пойму.

— Это лед, — сказала кондуктор.

— Чего же он тогда жжется?

— Не знаю. Наверно, в нем сильный мороз.

— Вам нужно учиться, — сказал мальчик.

— И тебе, — сказала кондуктор. — Садись, прокачу до кольца и обратно. — Когда мальчик сел рядом с ней, кондуктор сказала: — Осенью пойду в техникум.

— А я в первый класс, — сказал мальчик.

И некоторое время они сидели молча, наверное, вглядывались в свое будущее, в котором не будет обмана.

— Нет такого чувства юмора, — наконец решительно заявил Ленька. — Органа такого нет у людей. Зрение у человека есть — раз. Слух у человека есть — два. Нюх — три. Осязание — четыре. И все.

— А когда человек смеется и плачет? — подскочила к нему Наташка и тут же загнула два пальца.

— Над этим я думал. Смеется, или плачет, или вздыхает, когда ему делать нечего. Эмоция называется. Книжки нужно читать. — Ленька скользнул взглядом по Наташке, словно пылинку сдул. Остановил глаза на Коле и отступил на шаг, чтобы как следует его рассмотреть, так сказать, с высоты своей образованности.

— Академик, — сказал Коля почтительно. Взял со стола Ленькину книжку. Посмотрел заголовок. — Детективы читаешь? Я их сто штук прочитал. Мура. Все эти шпионы мелко вредят и крупно проваливаются.

Наташка посмотрела на него уважительно.

— Я ему сколько раз говорила. А он все читает и в голове кого-то все ловит.