Противостояние - Витич Райдо - Страница 90

— Например? — нахмурился, ее по голове поглаживая, чтобы успокоилась, расслабилась.

— Да взять хоть сегодня. Я сало им отнесла. У тебя осталось, ну и прихватила. Привычка, понимаешь?

— Нет.

Лена глянула на него, за стол села:

— У ребят все каша и каша.

— А ты их прикормить решила? — сел наискосок от нее всерьез силясь что-то понять. Пока не выходило.

— Привычка, говорю же. У нас заведено было в отряде. Если угощают чем, с собой ребятам принести. Поделится. Голодно там было, понимаешь? В общем, взяла, отнесла. А они… выкинули они его. Взяли и выкинули.

Николай выпрямился: таак!…

— Только выкинули? — спросил спокойно, а внутри все закипать начало. Сообразил уже что к чему.

— Да гадостей наговорили. Но сам факт! Кто же пищей кидается? — уставилась на Николая — он-то хоть понимает? Мужчина внимательно смотрел на нее: мысль что Леночка голодала расстроила его до невозможности. Конечно, удивляться нечему, конечно голод был не только на оккупированных территориях, про Ленинград он вообще не думал — больно. И у них на фронте, особенно в первые полтора года войны порой неделями никакого обеспечения не было, с голодухи так животы подводило, что готовы были кору грызть. Но они солдаты, мужчины, а она… ей за как?

— Что ты так смотришь на меня?

Николай головой качнул, взгляд отвел. Папиросы к себе подвинул, закурил:

— Я спросил: только выкинули? — голос жесткий стал, с ноткой металла.

Лена помолчала и сказала тихо:

— Только.

Николай глянул на нее и понял: ложь.

Остальное само собой сообразилось. Разведка — элита, и бабу командиром. Снести такое не могут — достают, выживают. А Лена еще у комбата ночует — значит, шалава.

— В общем, картина ясна, — протянул зловеще: устроит он им и шалаву, и полет сала.

Внутри все от ярости дрожало.

— Коля, я с тобой как с самым близким поделилась. Не вздумай сказать, кому — нибудь. А то получится, что я на ребят настучала, — нахмурилась.

Николай покивал, но на нее не смотрел и, это девушке не нравилось.

— Я прошу тебя!

— Я понял, — растянул губы в улыбке, успокаивая ее, руку ладонью накрыл.

— Не в них дело, Коленька, во мне. Я что-то не понимаю.

— Ты женщина. Жалко тебе всех. А командиру по статусу жалеть не пристало. Мягким будет — бойцы на шею сядут. Пойми одну вещь, малышка, это не партизанский отряд, это регулярные войска, боевые части. Никаких сантиментов, никакого панибратства с нижестоящими быть не может — нельзя.

— Но ты ведь комбат, а с капитаном Грызовым как с другом, и с ординарцем.

— С ординарцем не как с другом, а как с пацаном, потому что он и есть пацан. Но не дурак и место свое знает. Чуть границы начинает переходить, приходится резко и доходчиво напоминать. Не потому что я злой или жестокий, потому что есть такие слова как дисциплина и субординация. Не будем о них помнить — превратимся в банду, а не войсковое соединение. А Федор действительно мой друг, мы с ним очень давно вместе, одним лаптем грязь хлебали. И что-что, а и про субординацию, и про дисциплину в курсе. В узком кругу своих — мы запросто общаемся, а на людях — официально.

— Сложно, — вздохнула: освоит ли она когда-нибудь подобные тонкости?

— Просто. Нужно всего лишь убрать сантименты.

— Стать жесткой.

— Да, Леночка.

И улыбнулся, видя, как она задумалась — глупыш, какой из тебя командир?

Милая, ласковая девочка, домашняя, нежная, несовместимая с войной в принципе. Если б не она, качалась бы сейчас Леночка в гамаке где-нибудь на даче, читала томик стихов и ела бутерброды с вареньем. И была бы абсолютно гармонична в этой обстановке и чувствовала себя адекватно. Но случилось, что случилось с миллионами таких милых, нежных Леночек — война влезла в душу, сердце, тело, и калечит их.

Но одну он постарается спасти.

Потянул девушку к себе, на колени усадил.

— Коля!

Возмутилась и как тогда, в поезде, когда он слишком пристально на нее смотрел, засмущалась, покраснела.

— Коля, — закивал, не пряча улыбки и смеха теплого, совершенно не обидного в глазах. Он любовался девушкой.

— Пора мне! — слезла, уйти хотела. Не дал. Обхватил, спиной к себе прижав, шею целовать начал. Лена зажмурилась — приятно, и вздохнула:

— Идти надо, Коля. Награды вручать.

— Угу.

— Коля! — отстранилась. Мужчина выпустил нехотя, руки развел:

— Все, иди. Только сначала, пожалуйста, найди Свету.

— Какую?

— Сержант Мятникова, медсестра наша. Найди ее — ей тоже награда пришла и звание повысили. Хорошо?

— Но почему я? Миша твой…

— Не мой, и он занят. Сделай одолжение, Леночка, пожалуйста, — с улыбкой сложил ладони лодочкой перед грудью на манер молящегося монаха. Санина прыснула от смеха и рукой махнула: ну, тебя. Сам еще ребенок, а мне «малыш» говоришь!

— Схожу!

Как дверь схлопала, Николай тут же посерьезнел, лицо жестким стало:

— Миша!! — рявкнул.

Белозерцев тут же на пороге проявился:

— Чего?

— Все отделение разведчиков ко мне. Срочно! Чтобы одна нога здесь, другая там!

— Есть!

И вылетел.

Николай затылок потер: пока Леночка Свету, укатившую к своему любовнику в штаб, ищет, он успеет ее бойцам мозги вправить.

Отделение как раз радовалось прибывшим после госпиталя друзьям, Роману Красносельцеву и Остапу Ильину. Но толком сказать друг другу ничего не успели — лейтенант ввалился:

— Бегом к комбату! Все!

Мужчины притихли, переглянулись и как-то сразу угрозу Санина вспомнили.

— Так, лейтенанта нет, — протянул Суслов.

— Без лейтенанта! — отрезал Михаил.

Солдаты на выход потянулись, приводя себя в порядок:

— Мы что-то пропустили? — полюбопытничал Роман.

— Много, — заверил Хворостин.

— Можно вкратце?

— У нас теперь другой командир. Баба, — начал Абрек.

У мужчин брови на лоб уехали.

— Ночи с комбатом проводит, — добавил Васнецов.

— Утром сало принесла, от души, а эти охламоны взяли да выкинули его, да еще по матушке ее пропесочили, — вставил сержант.

— Похоже, нажаловалась полюбовнику, — завершил краткий экскурс Кузнецов.

— Да, сука, что с нее взять, — сплюнул в сторону Чаров. — Это все Гриша.

— А чего я?

— Так тебе пригрезилось чего-то там про "пожалеть надо" и "голову оторву", если пикните в ее сторону.

— Сейчас вам комбат головы и пооткручивает, — спокойно заметил сержант. — А я говорил, не лезьте.

— Мы рапорт на нее накатаем! — нашелся Суслов.

— Молкни, придурок, — ожег его взглядом Григорий. — Кому накатаешь? Майору?

— Полковнику, — нашелся.

— Между прочим, дело, — сказал Остап. — Докладная на аморальное поведение…

— Вкладывать, да?

— Нуу… Семеновский есть, ему накапать.

— А то у нас политрук слепой и глухой, — скривился Валера.

— Все понял, одно не усек — вам какая разница с кем бабы спят? — спросил Роман.

— Да она командир наш! По ней нас судят! Мужики вон ржут, гогот по окопам стоит, листья с берез летят!

Смолкли, и так молча бочком в хату зашли.

Комбат у окна стоял к ним спиной, курил.

Вытянулись.

— Товарищ майор, разведотделение по вашему приказанию явилось! — браво доложил Замятин.

Николай спокойно докурил, специально оттягивая время, чтобы бойцы занервничали. И вот, развернулся, прошел к столу, встал к ним лицом. Оглядел каждого:

— Как служба?

— Отлично, — ответил сержант.

— Всем довольны? Претензии, вопросы?

Гриша челюстью подвигал и бросил:

— Есть.

— Слушаю.

— Контакта с лейтенантом нет. Можно ли сменить командира?

— Сменить, говоришь? — протянул. Подошел вплотную, в глаза Васнецова уставился тяжело. — Может и меня сменить? Может, и я чем не устраиваю?

— Устраиваете, — буркнул уже сообразив, что тупое предложение сделал. Взгляд в потолок упер, дурака изображая — таким сто процентов скидка.