Противостояние - Витич Райдо - Страница 73

Девушка неуверенно кивнула — сахар смущал. Подумала и решила:

— Один кусочек возьму.

Васнецов усмехнулся, отворачиваясь: дитя просто, и взгляд дитячий, и сама цыпленок. Разведка, блин!

Закурил и услышал, как братва не таясь Сереге Ерофееву жалится:

— Не, ну представляешь?! Бабу к нам начальством!…

— Да нормальная она, хорошая девчонка. Мы с ней вместе из госпиталя возвращались…

— Не, ты сюда слушай — мы разведка, да? А нам ясельную группу, как нянькам. А мы няньки? У Васильича вона пять «языков» на счету, у меня восемь, у Гришки двенадцать! А нам, как зелени, как первогодкам каким-то! Умыли! А за что?!

Васнецов на девушку покосился — та усиленно чай пила, делая вид, что не слышит громкий разговор возмущенных разведчиков. Лицо замкнутое, только пятнами шло.

Выдержка есть — хорошо.

Ночью Лена долго заснуть не могла — неудобно на голом, неровном полу и холодно жуть, шинель не больно спасает, если на ней лежишь, ею и укрываешься. Да и шепот за «занавеской» мешал. Гудели мужики, решали, как Лену выжить.

— Чего вы, не пойму? — влез Абрек. — Красивая девушка, гордится надо, командир такой, цветы носить.

— Я б носил, если она не моим командиром была, — признался Суслов.

— Чем гордиться-то Абрек, ты головой думай, да, верхней! За «языком» пойдем, на боевое — ты как с ней будешь? Много баба понимает?

— Да чего говорить? Весь батальон гогочет — пофартило, говорят, вам славяне, девка теперь командует. Стыдоба!

— Гриш, ты чего молчишь?

— Горячку не порите, вот мое слово.

— Ты чего? Втюрился, что ли?

— Дурак ты, Суслик. Спи давай, малолетка озабоченная.

— Поспишь тут. Я вот выйти из блиндажа боюсь — ржут ведь «кони» всем составом.

— Поржут и перестанут.

— Нет, ну какой идиот девчонку командиром разведки поставил?!

— Саня, спи!

— Да не могу я! Переворачивает всего! Почему я эту пигалицу слушать должен?! Нет, Гриш, объясни!

— На боевое сходим, там посмотрим.

— Да не пойду я с ней на боевое! Меня мама домой ждет! Я с таким командиром хрен домой вернусь!

— Тьфу на тебя, полудурок! Чего городишь?

— Спите вы! Дня мало разбираться?!

Стихло потихоньку и, Лена задремала, решив даже не думать о происходящем. Перетолчется, ничего, — уверила себя. А в животе все равно от страха холодно было.

— Нет!! — пролетело по блиндажу в темноте.

Чаров с Палий сели, спросонья таращась друг на друга:

— Чего это? Чего?!

Гришка лицо потер, пытаясь сообразить: послышалось что ли?

И опять:

— Нет!… Уходите!…

И дошло, за плащ — палаткой выкрикивают.

— Это она что ли? — перекосило Саню. Славка взвыл:

— Ой, ее, она еще и орет по ночам! Не, ну на хрена козе баян? Как хотите братва, а так не играю — наф-наф девушку, — взбил вещ мешок, под голову сунул, лег, шинель на голову натянул.

Вроде тихо стало, а за занавеской все едино то стоны то шепот, то жалкий, то зовущий — засни так.

Васнецов не выдержал, слушал, слушал и встал. Взял огонек в гильзе, палатку отогнул, покашлял, предупреждая — тихо. Заглянул, а девушка на полу на шинели лежит, в обмундировании даже сапоги не сняла. Разметалась — русалочка просто.

Только видны у «русалочки» в расстегнутый ворот гимнастерки и исподнего лиловые свежие рубцы на грудине ближе к шее.

Перекосило Гришу от них, и ни злости на девушку, ни обиды, а вот на себя образовалось — много.

Вернулся, свою шинель взял, сходил, укрыл осторожно девушку. Лег.

— Ты чего? Ополоумел? — зашипел на него Саня Чаров.

— Молкни. Спать!

— Ну, Гриша! — возмутился тот, но замолк.

Утром пока девушка умывалась, в порядок себя приводила, сержант с дежурным Палий завтрак на стол метали, на кухню сбегав, Гриша заявил:

— В общем так братва: обидно, досадно, но ладно. Ни выживать, ни обижать лейтенанта сам не стану и вам не дам.

— Ни хрена себе! — вытянулось лицо Суслика.

Чаров корочку хлеба пожевал, разглядывая друга и, спросил:

— Думаешь обломится она тебе?

— Не о том речь. Шрамы у нее на руке видел?

— Ну?

— Гну! На обоих руках — один в один. Скажи, откуда они могут быть?

— Я что, гадалка?

— Разведка.

— Я знаю, — притих Славка, обвел ребят серьезным взглядом. Гриша кивнул: молодец парень, допер.

— А теперь сюда слушайте: на груди у нее тоже рубцы имеются, свежие. И если я не Карабас Барабас, то происхождение у них с теми, что на руках одно. А я не сука измываться над девчонкой, которая такое перенесла. У вас совести хватит — вперед. А я пас. И предупреждаю — обидите, бить буду жутко, чтобы непонятливым доступно было, как оно вот так получается, как у нее.

Все притихли.

— Ты на что намекаешь? — спросил задумчиво Пал Палыч.

— Пытали ее, братва, — выдал Гриша свое подозрение. Мужчины вовсе затихли, даже шороха, вздоха не слышно. Лица закаменели, взгляды растерянные и колючие одновременно.

— Сдурел? — тихо спросил Суслик.

Андрей Васильевич за хлеб взялся, нарезал и кивнул:

— Прав ты, Гриша. На счет того не знаю… Но не дело мужики бабу гнобить по-любому. В чем она виновата? Она же тоже подневольная — назначили вот и командует. И потом, в деле мы ее не видели, а чего тогда судим? Девчонка — соплячка? Так вон в двенадцатом полку у Палыча постреленок служит, Иван, уж куда сопляк — восемь лет мальчишке, а две медали уже, между прочим, за отвагу да за боевые заслуги. С тобой я Гриш, — подвел итог.

Солдаты усиленно молчали, слов не было. Неожиданное заявление Васнецова все обиды и претензии вымело.

В блиндаж Лена вошла, увидела пищу на столе и мужчин вокруг, не на полу, и застыла, глазища с блюдца.

— Садитесь кушать, товарищ лейтенант, — засуетился Замятин.

— Можно? — спросила. Вышло робко и жалко. Чаров громко, тяжко вздохнул, взгляд в стол.

— Конечно, конечно, — табурет ей подвинул сержант.

— Спасибо, — села и на бойцов смотрит, те на нее. А чего — не поймет, только муторно от их взглядов, так и хочется смыться, а не уйти — дух от каши манит, привораживает просто.

Гриша ей котелок подвинул, ложку сунул в кашу:

— Приятного аппетита.

— И вам, приятного аппетита. Хлеб можно?

У Васнецова челюсти о ложку клацнули: она так и будет «можно», "спасибо"?

— Все можно!

Ели молча. Тишина стояла давящая, непонятная. И взгляды мужчин Лену сильно тревожили, к тому же отсутствие «шипилек» да «колючек» волновало. Помнила, что они ее выжить вчера вечером решили. Но сегодня, судя по взглядам, чего-то стыдились и ли в чем-то винились, ерунда какая-то получалась. И каша от взглядов в горле вставала, хотя вкусная была — язык проглотить.

Девушка котелок отодвинула:

— Спасибо.

— Не "спасибо", — отрезал Васнецов, обратно придвинув. — Доедай. Доходная вон, как та-я смерть с косой.

Лена смутилась… и возмутилась, встрепенулась: чего это она?

— Какое это имеет значение?

— Никакого, ешь. На задание пошлют, силы нужны будут, а их в костях пшик.

И как реагировать? — Лена не знала. Вроде ворчит, недовольство высказывает, но с теплом и заботой. Опять же вчера ни того, ни другого в помине не наблюдалось. Что за метаморфозы?

Гриша вообще ее беспокоил — ясно было, что он в отделении солирует, а не сержант. А это худо, потому как здоров, что бык, и характер, судя по взгляду, высказываниям — подстать. Такому слово поперек — он десять, ему десять — он зашибет. А ей, ой, как зашибленной им быть не хотелось. Покомандовать им не больно покомандуешь, и настраивает группу точно он. Сказал — кушаем — едят. Сказал Палий — моешь посуду — тот пошел, моет.

Лена скрылась от греха, чувствуя себя черти как. Командир из нее выходил аховый, и стыдно того было. А разобраться — она же не просилась. Да хоть сейчас рядовой! Так даже лучше бы было.

Ушла в рощу, чтобы руки, пальцы размять. Пристроила пустую банку из-под тушенки на бревно, стрелять начала и еще больше огорчилась — из шести выстрелов только четыре в цель легли, к тому еще и рука онемела, пальцы почти ничего не чувствуют. Худо, куда уж хуже. Правы бойцы — какой она командир? В бою с такими показателями подвести может.