Циклон над Сарыджаз - Коротеев Николай Иванович - Страница 23

Обыскали мы всех ещё раз тщательно. Когда подошел я к Исмагулу, он сказал вдруг:

— Я про Оморова, про Макэ хочу говорить.

Чувствую — свело скулы от ненависти, процедил сквозь зубы:

— Что ты хочешь?

А сам Васю подозвал, чтоб стал меж мной и Исмагулом. На всякий случай. Ну, как не сдержусь.

— Говори. Говори про Оморова Макэ, которого вы убили.

— Оморов потому погиб, что Кадыркул не хотел пойти с ним на свиданье. Нам передали — Макэ встречи с нами ищет. А Кадыркул ему засаду устроил.

— Для трибунала это не доказательство твоей невиновности.

— Я не о том, чтоб во внимание принимали. А как всё было… Чтоб вы знали.

— Буду знать… Запомню на всю жизнь. Дядя ваш, Абджалбек, где?

Набычился Исмагул:

— Не знаю… Какой он дядя — бросил нас…

— Свинье не до поросят, когда на огонь тащат.

Отошел было Исмагул, обернулся:

— Макэ нам кричал. Звал. Мы на его голос шли… И стреляли!

— Замолчи! — заорал я. И спасибо Васе — отвел меня в сторону.

Ишь как сразу — «не дядя он нам — бросил нас…». Что ж, все верно. Иначе и быть не могло. Когда-то на Сарыджаз родовые старейшины — манапы предали свой род, своих соплеменников. Соплеменников, ради скота. Тогда было другое время. Сейчас толкают на убийство, на преступления своих родственников, кровных родственников. И тоже предают их. Сколько я видел такого. Только не Исмагулу и Кадыркулу думать о родстве с родовой знатью.

— Будет тебе, будет, Абдылда… — уговаривал меня Вася.

— Помни! Помни! — бушевал распалившийся Исмагул. — Тогда в камышах Оморов встретиться с нами хотел! Он пришел на место, ждал нас! Потом кричать, звать нас стал. Мы тихо подошли и стреляли на его голос, в темноте.

Тогда я не выдержал, не смог сдержать себя. Я сказал им всё, что узнал по телефону, когда из Бурылбайтала разговаривал с Алма-Атой. Меня никто не просил скрывать сказанного. На суде они узнали бы правду. Но есть известия, которые лучше услышать днем позже. Жаль мне было парней — ни за что обрекли они себя на позорную смерть.

— Слушай ты, Исмагул! И ты, Кадыркул, слушай! Вы подло убили человека, шедшего к вам с миром.

— Мы убили кровного врага!

— Оморов шел к вам, чтобы сказать: вы — не сыновья Аргынбаева. Абджалбек обманул вас. Ваша месть и ненависть трижды глупы. Родные сыновья Аргынбаева прогнали от себя Абджалбека, а вы как бараны побежали за старым козлом. Вы коварно, предательски убили человека, шедшего к вам с миром. Нет преступления безумней и никогда не было. Если вы мужчины, то не мог Абджалбек помешать вам выслушать Оморова. Он сказал бы вам то же, что говорю я: вы не сыновья Аргынбаева.

— Врешь, — тихо сказал Кадыркул.

Было так безмолвно вокруг, что все услышали скрип снега под его ногами: он пятился в ужасе…

— Не может… Не может такого быть… — шептал Исмагул.

Понимал я — поверить в подобное с первого мгновения невозможно. Ведь они свою жизнь поставили на эту ось, всю свою страсть, стремления. Месть за отца сделалась движущей силой их разума, месть, которая ослепила их, превратила в послушное орудие.

— Нет, нет, — словно заклинание твердил Исмагул и пятился по похрустывающему снегу.

— Это есть! Есть! Вы не сыновья Аргынбаева! Незачем вам было мстить. Некому!

Исмагул допятился до угла меж стеной барака и тамбуром. Втиснулся в него. И долго ещё мотал головой, не в силах осознать происшедшего с ними.

— Вы убийцы, подлые и глупые. Я не знаю, кто ваши родители. Но ваш отец-бедняк мог погибнуть от пули Аргынбаева, а мать могла умереть от голода, потому что Аргынбаев забрал у неё последнее.

— Мы не мстили?.. Мы только убийцы людей?.. — проговорил Кадыркул. — Мы не мстители?!

Он посмотрел на меня, перевел взгляд на Исмагула. Потом схватил в пригоршни снега, растер лицо.

— Мы убивали… своих?

— Да! — сказал я. — Так оно и было. Вы не сыновья Аргынбаева, и никому вы не мстили. Вы по указке Абджалбека убивали ни в чём перед вами не повинных людей. Слышите, Исмагул и Кадыркул?

— Ты правду сказал, начальник? — снова очень тихо переспросил тугодум Исмагул.

Не зная, как ещё убедительнее подтвердить свои слова, я сказал:

— Киргиз я, ты казах. Могу ли я шутить с обычаями наших народов? Могу ли я солгать, что твой отец не отец тебе? Ты твердо знаешь — не могу.

Я отвернулся от них — не хотел смотреть на убийц Оморова, на тех, кто ослепил мальчишку-подпаска.

Постепенно собирался народ. Прибывшие со мной солдаты оцепили пространство меж бараками и никого не подпускали к арестованным. Но слух о том, что бандиты и убийцы чабанов из Бурылбайтала схвачены, распространился быстро.

По узким улочкам, переметенным снегом, желтым пополам с песком, шли люди к баракам на окраине расположения рабочего отряда. Они выходили из низеньких саманных домиков с плоскими крышами, переговаривались, соединялись в группы и двигались по ярко освещенному солнцем насту, под синим слепящим небом без единого облачка. Не из любопытства шли. Каждый хотел одного — своим словом, своим взглядом, своим присутствием выразить презрение к тем, кто попрал закон, поднял руку на достойнейших людей.

Теперь пришлось охранять бандитов и дезертиров от ярости народной.

Мы занимались своим делом — обыском, опросом. Следовало внимательно осмотреть стены барака. Потом начали по одному вызывать задержанных. Выясняли их личность, место прохождения службы или жительства.

Время от времени мне по делам требовалось проходить мимо арестованных. Исмагул и Кадыркул устроились на снегу отдельно от всех, все в том же углу меж стеной барака и тамбура. Они не прятались, просто уединились. Старший обнял младшего. Кадыркул уткнулся в грудь Исмагула и что-то говорил, говорил… Возбужденно, с отчаянием.

Старший гладил его по плечу, успокаивал.

Вдруг Кадыркул ухватился за полу моего пальто.

— Зачем, начальник?..

Выдернул я пальто из его рук:

— О чём ты, не понимаю?

— Почему ты не убил нас раньше?! Почему?

— Сиди спокойно! — крикнул на него солдат охраны. — Сиди, кому говорят!

Но взвинченный разговором Кадыркул, не обращая внимания на охранника, попытался вскочить, и старший с трудом удержал его. К нам подбежал обеспокоенный Вася Хабардин.

— Что ему нужно? — спросил он меня.

— Начальник! — закричал вдруг в голос Кадыркул. — Начальник! Почему ты не убил нас с братом прежде… прежде, чем сказал… мы не сыновья…

— Зачем ты убил Оморова?.. Убил прежде, чем выслушал? Ты начал убивать!

Исмагул усадил младшего рядом, лопотал что-то, но Кадыркул уже не слушал его.

— Ах, начальник, начальник… Почему ты не убил нас с братом прежде… — стенал Кадыркул, прижавшись к широкой груди Исмагула. — Прежде чем сказал нам, что мы не сыновья.

— Замолчи! — не выдержал Хабардин. — Умей отвечать за содеянное. Не будь тряпкой.

— Ах, начальник, начальник… — продолжал, не слушая никого, Кадыркул. — Убей нас, убей сейчас, здесь… Не хочу жить! Убей, начальник!

— Мы не убийцы! — отрезал я. — Вот вы не стали бы возиться с нами.

— Ни я, ни брат не тронули бы тебя, услышь такую весть.

— Ты убил Оморова, не выслушав! А он шел к вам именно с этой вестью! Ты начал убивать! Слышишь?

Вася Хабардин осторожно стал отводить меня в сторонку.

— Полно, полно, Абдылда, — негромко приговаривал он.

Вскоре начальник конвоя поднял арестованных, построил и повел. Они брели по визгливой от мороза заснеженной дороге, не смея поднять взгляда ни на лица людей, ни на солнце.

Мы шли позади.

— И не братья они, поди… — сказал Вася.

— Само собой… не братья. Во всём обманул их Абджалбек.

— На суде они всё равно об этом узнают… — И Хабардин посмотрел мне в глаза.

Не знал я, что ответить Васе.

Может быть, кто и смог бы завершить трагедию парней одним ударом. Я не смог.

— Пусть на суде… У меня язык не поворачивается.

— И у меня не повернется, — вздохнул Вася. — Пусть на суде им скажут…