Встречи с животными - Спангенберг Евгений Павлович - Страница 16

Наша лодка скользнула в узкую боковую проточку, затем вышла в тенистый затон и, наконец, причалила к берегу.

— Неужели это тот самый остров? — спрашиваю я.

— Ну да, тот, — отвечает Вася. — Только мы с другой стороны к нему подъехали.

— А где же дупло?

— С полкилометра отсюда, — отвечает Толя.

Не могу понять, как можно разобраться в этом лабиринте воды и леса. Полсотни шагов не пройдешь, как на новую проточку наткнешься. В одной вода вправо бежит, в другой, хоть она и близко совсем, — в противоположную сторону. Где вверх по течению, где вниз — ничего не пойму!

— Так ведь эти места, Евгений Павлович, мы за зиму хорошо изучили, когда на охоту за колонком ходили, ловушки на него ставили. Каждую ловушку надо заметить, чтобы, когда проверяешь, найти сразу. А если не ходить в этот лес раза два в неделю целую зиму, то, пожалуй, верно — разобраться трудно.

Мы пересекаем остров и, выйдя к новой бурной протоке, направляемся вдоль берега вверх по течению. Щупленький босоногий Толька идет впереди, указывая дорогу; за ним шагаю я с Васей.

— Теперь совсем рядом, — останавливается наш проводник и, обернувшись назад, смотрит на меня испытующим взглядом. «Неужели и теперь не сумеешь найти?» — смеются его глаза.

Ну что можно найти? Настоящая лесная трущоба. Вверху деревья образовали зеленый полог: не видно ни неба, ни солнца. Земли тоже не видно — все заросло папоротником. Не знаешь, куда идешь. Поминутно спотыкаешься о какие-то валежины, проваливаешься в заполненные прелой листвой ямы, путаешься в винограднике. Ну и местечки, есть чем похвастаться!

— Нет, легче мест, чем у нас под Москвой, нет на свете. Куда захочешь, туда и пойдешь. В хорошую погоду хоть в белых туфельках! — говорю я спутникам. — Однако где же дупло, Толя? Я ничего разобрать не могу.

Именно в этот момент меня выручает несложная песенка маленькой птички. Это поет крошечная синичка — белая лазаревка. Она пела и в прошлый раз, когда, пробираясь через лесную чащу и производя массу шума, мы случайно спугнули с гнезда утку-мандаринку. Значит, то дерево и дупло действительно недалеко, как говорит Толя. Зажмурив глаза и ориентируясь по пению лазаревки, я продираюсь сквозь чащу. Вот и сухой повалившийся тополь, вот и полусгнивший сучок, где лазаревка строит свое гнездо. А под деревом небольшая кучка светлых опилок, выщипанных птичкой.

Еще несколько шагов — и я выбираюсь на лесную прогалину. Вся она залита ярким светом. Несколько старых больших деревьев, пропуская солнечные лучи, стоят поодаль одно от другого. Остальные отжили свой век, упали на землю, обросли мхом.

Вон и знакомое дерево. Нижняя часть этого великана скрыта черемухой. Ее ветви покрыты цветами, издающими в душной атмосфере глухого леса особенно сильный горьковатый запах. Над черемухой голый ствол с темным дуплом в средней части, а еще выше, на фоне голубого неба, — могучая зеленая крона. Не просто красивое дерево, а дерево-чудо. С восхищением смотрю на его прямой ствол, на его вершину.

Впрочем, от этого не легче. Каким-то особенно недоступным кажется мне этот великан сегодня.

— Сюда идите! — кричу я.

— Ну и выбрала место для гнезда! — всматриваясь в темнеющее дупло, качает головой Вася. — Трудно добираться будет.

Пробравшись сквозь густые ветви черемухи, обухом топора бью по стволу дерева-великана. Глухо раздаются удары по лесу, но я не достигаю цели: утка не появляется наружу.

— Как твое мнение, Вася, можно туда добраться? Как ты думаешь? Раньше, когда я был помоложе, хорошо по деревьям лазал, влез бы, пожалуй, и на это дерево. А сейчас даже обидно становится, и пробовать нечего: все равно ничего не выйдет.

— Добраться, конечно, можно, но вдруг без толку? Влезешь на ту махину, а там окажется, что никакого гнезда и в помине нет. Ведь не видели вы, что утка именно из этого дупла вылетела?

— Как тебе сказать? Почти что видели. Что из дупла вылетела, не видали, но что с этого дерева слетела — точно определили.

— Может, просто на суку у дупла сидела? — возражает Вася.

— Нет, не просто сидела, а с гнезда сорвалась и не улетела сразу, а пока мы гнездо искали, долго летала над нами. Впрочем, спорить нечего, скажи — залезть не можешь!

С этими словами я разочарованно отхожу в сторону. Там Толя уже расчистил клочок почвы и развел огонек. Сизая струйка дыма поднимается вверх, дрожит и колеблется в воздухе.

— Вот видишь, Толька, и дядька твой спасовал. А вспомни, что ты говорил утром. Он, мол, гвардеец, он все достанет. Вот и достал! Ну что же молчишь? Как видишь, этот великан не по плечу и твоему здоровенному дядьке. Давай-ка лучше завтрак готовить.

Бросаю на землю походный топор, снимаю заплечный мешок и пытаюсь усесться на толстый ствол когда-то упавшего дерева. Но предательский ствол не выдерживает моей тяжести. С хрустом ломается его кора, а я проваливаюсь в середину. Облако удушливой коричневой пыли скрывает от меня окружающее. Где-то рядом свистит перепуганный бурундук, пытаясь выбраться из своего жилища, да смеются, хохочут над моей неудачей ребята. Чтобы не наглотаться удушливой пыли, весь в паутине и древесной трухе, на потеху ребятам, я с трудом выбираюсь наружу. Но... они не обращают на меня внимания.

— Вылетела, вылетела!.. — кричит Толька, указывая вверх и в сторону.

«Откуда что вылетело? А... наверное, утка из дупла», — доходит до моего сознания.

— Видишь, значит, есть гнездо, значит, ничего мы не напутали! — наступаю я на Васю.

— Теперь достанем, Евгений Павлович, — уверенно заявляет он.

— Достанем теперь! — потирая руки, петушится и Толька.

— А сейчас домой, — командую я. — Надо достать веревку, соорудить лестницу и в первый сухой день нагрянуть сюда.

Мы оставляем прогалину и, выбравшись на берег протоки, усаживаемся в лодку.

Но почему гнездо мандаринки, ее яйца интересуют меня в такой степени?

Попав в Уссурийский край весной 1938 года, я впервые увидел мандаринку в естественной обстановке. Она поразила меня не только замечательной красотой, но и своими повадками. Вот, представьте себе, парочка уток, громко крякая, летит сквозь лесную чащу. Как настоящие лесные птицы, они лавируют между деревьями и, миновав лес, опускаются на проточку.

— Смотрите, «японки» сидят, — в другой раз указывает едущий со мной мальчик на большое нависшее дерево.

Я поднимаю голову и вижу парочку мандаринок. Селезень и уточка спокойно отдыхают, сидя на раскидистой ветви тенистого дерева. Кругом журчит, струится вода, цветет черемуха, гудят пчелы. И хотя мы на охоте и мандаринка в моих глазах драгоценность, я откладываю ружье в сторону и, не сводя глаз с отдыхающей парочки, медленно проплываю под деревом.

Как уже знает читатель, мандаринки гнездятся в древесных дуплах. Как же спускаются оттуда маленькие утята, если дупло находится на большой высоте?

— Наверное, утка их на воду переносит, — обычно отвечали рыбаки и охотники, когда я задавал этот вопрос.

— Утята сами из дупла на землю прыгают, — не вступая в спор, позднее поясняет мой давнишний юный приятель, ныне погибший на войне Ваня Евченко. — С высоких деревьев прыгают и целы остаются.

Много я побродил по лесным островам Большой Уссурки, не раз часами сидел под дуплистым деревом, пока убедился, что Ваня говорит правду. Сейчас мне хорошо известно, что мандаринка криком выманивает утят из дупла наружу и те прыгают — вернее, падают с большой высоты на землю и бегут к воде. Только единственный раз мне привелось сделать необычное наблюдение. Взрослая мандаринка вылетела из дупла, и, как только коснулась воды, с ней рядом появился утенок. Обе птицы поплыли к затопленному тальнику, где к ним присоединились другие утята. В редких случаях, вероятно, утка переносит из дупла на воду слабенького утенка. Впрочем, нет ничего особенного, если утята безболезненно совершают прыжки с высоких деревьев. Маленькие утята не только от холода, но и от ушибов, как броней, защищены пышным пуховым покровом.