Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Западня для леших - Алексеев Иван - Страница 40


40
Изменить размер шрифта:

Незамысловатая эта легенда прикрытия вызывала смех или сочувствие, но пока не давала результатов, на которые рассчитывали дьякон Кирилл и Фрол. Особник находился в постоянном напряжении, понимая, что удача или опасность может нагрянуть в любой момент. Он два раза ночевал по различным притонам, заводя там те же разговоры. Понятно, что в эти ночи Фрол практически не спал, ожидая внезапного нападения. Поэтому на третью ночь, чтобы набраться сил и быть готовым к активным действиям, он ушел отсыпаться в подмосковный лес. Там, в родной с детства стихии, Фрол чувствовал себя совершенно свободно и уверенно. Здесь он враз засек бы любую слежку, от которой вряд ли сумел бы оторваться в сравнительно чужом для него городе, где любой агент Малюты или Хлопуни имел перед особником огромное преимущество родных стен. Именно потому, что не было возможности гарантированно избавиться от слежки, особнику ни при каких обстоятельствах нельзя было подходить к усадьбе Ропши. Если бы открылась хоть малейшая связь его с поморской дружиной, это было бы равносильно мгновенному провалу всей операции. В лесу, запутав следы, Фрол выбрал подходящее дерево, устроился с комфортом на ночь в густых ветвях и выспался за предыдущие два дня. Утром, бодрый и отдохнувший, он вновь возвратился в опостылевшие вонючие кабаки, принялся вести все те же разговоры, но пока без какого-то бы ни было результата. А время неумолимо работало против леших.

Хотя Степа, в отличие от Фрола, ночевал в своем собственном доме, сон его был привычно чуток и тревожен. Сабля и самопал всегда находились под рукой, в печи тлели угольки, чтобы сразу можно было зажечь ружейный фитиль. На ночь во двор из конуры выпускались два огромных матерых пса особой московской сторожевой породы. Понятно, что даже эти свирепые зверюги – несерьезное препятствие для одетого в кольчугу опытного воина и охотника, однако они, разбудив громким лаем хозяина, в любом случае все же задержали бы непрошеных гостей на несколько драгоценных мгновений.

Однако этой ночью Степан, немедленно среагировавший бы на резкие звуки лая во дворе, борьбы или криков за воротами дома, не сразу проснулся от тихого, осторожного стука в ставень, раздавшегося почти над самым его ухом. Он открыл глаза, решил, что стук ему приснился, снова смежил веки, повернувшись на другой бок, как вдруг стук повторился уже наяву. Степан бесшумно вскочил, ничего еще не понимая, схватил саблю, кинулся к двери. Откинув хорошо смазанный засов, Степа резко распахнул дверь, чтобы сбить с ног вероятного противника, стоящего за ней, и сразу же отпрянул в противоположную сторону за косяк, держа саблю на уровне груди в отведенной назад руке и приготовившись из-за укрытия наотмашь нанести сокрушительный колющий удар. В наступившей тишине Степа с изумлением услышал негромкое радостное повизгивание псов, которых он уже посчитал убитыми каким-то тихим способом: стрелой из лука или самострела. Затем до боли знакомый голос, который никак не мог раздаваться на этом свете, прошептал:

– Степушка, это я, не прибей невзначай, а то еще раз помирать-то неохота!

От неожиданности сабля со звоном выпала из руки стражника, он судорожно перекрестился и побелевшими губами зашептал молитву. В дверном проеме показалась тень. Высокий широкоплечий человек осторожно заглянул в избу, увидел валявшуюся на полу саблю и Степана, осеняющего себя крестными знамениями, и решительно проскользнул внутрь, затворив за собой дверь.

Гость вошел в горницу, освещенную скупым огоньком лампадки под образами. Степа, как во сне, едва передвигая ноги, последовал за ним. Ночной пришелец не спеша встал на колени перед иконами, широко перекрестился, отбил поклон, поднялся и вопросительно посмотрел на Степу.

– Ну что, брат, видишь теперь, что перед тобой живой православный человек, а не с того света выходец?

Степа, все еще не до конца веря глазам, глубоко вздохнул и медленно протянул руку, осторожно коснувшись плеча стоящего перед ним человека, затем решительно шагнул вперед.

– Трофимушко, братик родненький, – почему-то шепотом вымолвил он, заключая пришельца в крепкие объятия.

Они сидели за столом, друг напротив друга, почти соприкасаясь головами, и разговаривали вполголоса, хотя никто не мог их услышать, так как мать еще третьего дня отправилась погостить к свояченице на мельницу. Светало. Трофим уже рассказал брату, как он, дворовый человек князя Владимира Андреевича, отравленного царем вместе с супругой на пиру, пытался защитить свою невесту – служанку княгини Евдокии, от опричников, пришедших в усадьбу, чтобы забрать всех девушек, боярынь и служанок, которые отвергли предательство и были потом расстреляны. Трофим, единственный из слуг, бился с опричниками в уже охваченном пожаром доме. Он с детства, как и брат, отличался физической силой и ловкостью, которые только возрастали от ежедневной виртуозной и опасной работы: Трофим на высоких теремах покрывал крыши тесом, рубил и устанавливал на самой верхотуре коньки, маковки и наличники. Он привык карабкаться по отвесным стенам и крутым скользким кровлям, висеть на одной руке над пропастью в десяток саженей, второй рукой при этом выполняя топором или молотком сложную работу. Топор был продолжением его руки, он владел им в совершенстве. В детстве и отрочестве Трофим, как старший брат, постоянно вынужден был ввязываться в уличные драки, защищая любимого младшенького Степушку, который всегда отличался задиристостью и был с детства весьма чувствителен ко всякого рода несправедливостям и бросался защищать слабых и обиженных, не считаясь с превосходством сил противника. Обходя с артелью плотников окрестные городки и усадьбы, Трофим не раз схватывался с лихими людьми, поэтому не боялся кровавых сшибок. Впрочем, лихие люди вскоре перестали нападать на в общем-то небогатую артель, поскольку прониклись страхом и почтением к крепким и ловким мастеровым, способным постоять за себя.

Ему удалось зарубить нескольких опричников, когда начала рушиться пылающая кровля и враги, оставив попытки убить его при помощи оружия, выбежали из терема, подперли дверь. Опричники окружили дом кольцом, стояли и ждали, когда Трофим попытается пролезть в одно из узких окон, находившихся к тому же на изрядной высоте. Однако ему удалось, прыгая сквозь обгоревшие перекрытия, добраться до глубокого погреба-ледника, подпереть крышку снизу лестницей и ледяными кирпичами. Он едва не задохнулся, но, все же дождавшись ночи, прорубился сквозь хаос обугленных бревен и уполз из усадьбы. Он шел по городу, даже не пряча обгоревшее лицо. Тогда погорельцы встречались на каждом шагу, и это никого не удивляло. Узнать его было трудно, к тому же опричники сочли Трофима погибшим и посему не разыскивали. Домой он не пошел. Степана тогда уже не было на Москве, он воевал в Туретчине, а на глаза матери, которая все равно не поверила в его гибель, Трофим не стал показываться, чтобы через нее невзначай не прознали про его спасение. Он хотел пробраться в логово опричников, попытаться спасти невесту, но вскоре узнал о расстреле девушек. Трофим подался в окрестные леса, где, как он точно знал из своего опыта, бродили многочисленные мелкие шайки отчаявшихся, как и он, людей, готовых мстить всем на свете за свои поломанные судьбы.

Трофим дошел до Волги с ватагой, в которой быстро стал предводителем, нападая на тех, кто, по его мнению, мог иметь хоть какое-то отношение к ненавистным опричникам. Примерно через год его потянуло в родные края, он вначале разбойничал в муромских лесах, затем вновь очутился в стольном граде Государства Российского.

На этом Трофим надолго замолчал. Он понимал, что сейчас предстоит самая трудная часть разговора с братом, который, являясь стражем московским, по долгу службы и по складу душевному должен был карать воровство и разбой, откуда бы они ни исходили. Если Степа мог легко пропустить мимо ушей сообщение о том, что брат где-то на Волге прижал кого-то из богатых да знатных, то весть о назначении Трофима атаманом ватаги, смотрящей за его слободкой… Повисла тяжелая, томительная пауза.