Западня для леших - Алексеев Иван - Страница 36

Усадьба являла собой картину ужасающего разгрома. Пожар, оказавшийся небольшим (загорелась только одна надворная постройка), был уже почти потушен опричниками и стражниками. На дворе и в палатах лежало множество трупов. Челядинцы и семейство боярина, застигнутые ночью врасплох, были в исподнем. На белом льне или сероватой дерюге кровавые пятна от многочисленных ран выглядели особенно ярко и страшно. Люди были буквально изрезаны, на каждом трупе насчитывалось по несколько ранений. На многих женщинах одежда была разорвана, видно, над ними издевались, прежде чем убить. Трупы разбойников, легко отличимые от их жертв по одежде, имели, как правило, по одной колотой или резаной ране. Разик отметил, что многие налетчики были убиты в спину, что соответствовало докладу Коробея о скрытной и неожиданной атаке опричников через ручей и мельницу.

Когда гости, потрясенные зрелищем беспощадной резни, обошли палаты и некоторые постройки, их отвели в самый угол двора, к ручью, где возле роковой для обитателей усадьбы мельницы находилась многочисленная группа опричников и стражников, окружавших тело одного из разбойников, по-видимому, главаря шайки. Рядом, уже накрытые холстами, лежали пятеро погибших в схватке опричников. В стражнике, еще сжимавшем в руке огромную саблю, стоявшем ближе всех к телу атамана, Разик узнал Степана.

Чума, пораженный в грудь, лежал на спине с прижатыми к ране руками. На его лице застыла гримаса боли и недоумения. Губы разбойника были приоткрыты, словно он пытался еще что-то сказать окружающим.

– Это ты заколол его, молодец? – обратился Малюта к Степану.

Степа, словно очнувшись от какого-то видения, поднял голову, узнал Малюту, встал по стойке «смирно» и глухим голосом ответил:

– Нет, это не я. Воевода Коробей своею рукой поразил атамана.

– Что ж ты молчал, герой? – обратился Малюта к Коробею.

– Так что об этом говорить-то, дело обычное, – с притворной скромностью ответствовал Коробей. – Долго же мы за ним гонялись, да с поличным все схватить не могли! Жаль только, что злодей в бою погиб, а не на плахе, перед всем честным народом.

– Ну, это дело частично поправимое, – усмехнулся Малюта. – Четвертовать его и на лобном месте, на копьях выставить куски тела поганого на обозрение всеобщее!

Малюта и сопровождающие направились к выходу из усадьбы. Степа остался стоять на прежнем месте. Погруженный в свои думы, он невидящим взором смотрел на то, как опричники погрузили тело Чумы на телегу и повезли вслед за каретами начальства, следовавшими в стольный град на лобное место, чтобы с первыми проблесками занимающейся зари явить разбуженным горожанам предметные доказательства своего усердного и успешного попечения об их безопасности. Перед мысленным взором стражника вновь и вновь представали события прошедшей уже ночи.

Поднятый по тревоге нарочным из стражницкого приказа, Степа вместе с другими стражниками скакал вслед за своим начальником к усадьбе боярина Задерея. Благодаря доброму коню и казацкой лихости в верховой езде, он вскоре оказался рядом с Коробеем, и они, далеко оторвавшись от отряда, первыми ворвались во двор усадьбы.

Коробей, опытным взглядом определив основной узел продолжавшейся еще схватки, ринулся в угол двора, к мельнице, возле которой звенели сабли и падали порубленные опричники. Он соскочил с коня и, выхватив меч, крикнул опричникам, которые окружали последнего отчаянно сопротивлявшегося удалого разбойника и уже явно опасались его атаковать:

– А ну-ка, расступись, хлопцы-молодцы!

Опричники охотно расступились, и Степа, не отстававший от своего начальника, встал как вкопанный, невольно опустив саблю. В прижавшемся спиной к бревенчатой стене разбойнике, хищно оскалившемся, с горящими глазами, он узнал Пафнутьича. Коробей, крутанув мечом над головой, ринулся на атамана. Чума, заваливший четверых или пятерых врагов, уже дышал тяжело и был не так ловок, как в прежние годы. Коробей был моложе, полон сил и не уступал ни в опыте сабельных схваток, ни в отваге. Лязгнули скрещивающиеся клинки, и Коробей, вместо того чтобы жестко отбить саблю противника, почти сразу увел меч, пригнулся и, не побоявшись принять лишь слегка ослабленный скользящий удар на свой надежный фряжский шелом, коротким выпадом поразил атамана в грудь. Чума медленно осел на землю, скользя спиной по гладко отесанным бревнам мельничной стены. Коробей отступил на шаг, величаво, хотя и слегка пошатнувшись, повернулся к свидетелям его геройства и небрежно приказал Степану:

– Стражник, проверь, убит злодей или еще дышит!

Степа, как во сне, подошел к Чуме, наклонился над ним, присел на одно колено.

Изо рта Чумы вырывалось затухающее неровное дыхание, от которого на губах пенились кровавые пузыри. Глаза атамана были открыты. Он увидел Степу, и его помутневший взор на миг оживился.

– Прощай, Степушка, – чуть слышно прохрипел Чума. – Дал Бог тебя повидать да в честном бою, а не на плахе погибнуть.

– Какой уж честный бой, – горько прошептал потрясенный всем увиденным Степан. – Ты почто, Пафнутьич, людей безвинных порезал зверски, никогда ж ведь раньше безоружных не губил до смерти!

На уже застывшем лице Чумы все же отразилось безмерное удивление, он даже сделал слабую попытку приподняться.

– Я… безоружных… не трогал, – произнес он из последних сил. – В засаду… опричники… бой…

Голова атамана упала на грудь, тело обмякло, изо рта потоком хлынула кровь, и он умолк навеки.

Степа медленно поднялся, повернулся к Коробею, который уже накидывал на плечи разодранный плащ, смотревшийся весьма впечатляюще в сочетании с помятым шеломом.

– Мертв, – коротко и глухо произнес стражник.

– Оставайся здесь, к телу никого пока не подпускай! – приказал Коробей и направился к воротам, к которым с изрядным шумом приближалась карета в сопровождении целого отряда всадников с факелами.

Из тяжких раздумий Степу вывело чье-то прикосновение к плечу. Он повернул голову и увидел Разика, также нахмуренного и задумчивого.

– Почему они прошли по ручью и как собирались увозить добычу? – вместо приветствия произнес Разик, странным, бесцветным голосом.

Степа вместо ответа лишь крепко сжал руку десятника. Повернулся и зашагал прочь по направлению к строящемуся в походный порядок отряду городских стражников.

Якушка обедал всегда в одном и том же кабаке. Кабак этот, называемый по прозвищу хозяина Кривым, был примечателен разве что тем, что стоял один-одинешенек на взгорке на обширной площади, вокруг которой теснились во множестве дома и домишки, торговые улочки, лабазы и огороды. Пустовавшая площадь почти у самых стен кремлевских, в центре оживленного предместья, недалеко от Москвы-реки, была явлением поистине удивительным. Однако охотники произвести застройку пустовавшей земли, окружающей Кривой кабак, почему-то быстро отказывались от своих намерений или же неожиданно исчезали невесть куда.

На пустыре вокруг кабака, окружая его живым кольцом, и днем и ночью сидели нищие. Место было отнюдь не бойкое, но нищих это не смущало. Посетители, устремлявшиеся к кабаку, проходили через площадь под их пристальным наблюдением. Некоторые подавали что-то нищим и шли беспрепятственно. Другие вызывали неудовольствие побирушек, и на таких сразу наваливалась беснующаяся толпа юродивых, дружно сбегавшаяся со всех сторон к месту конфликта. Если желающие прорваться сквозь оцепление были сильны и решительны, из кабака выходили добры молодцы и вступались за убогих, которых обижать – грех. В общем, постороннему пройти в Кривой кабак было невозможно. Если же по направлению к кабаку шествовала стража, то она, естественно, не встречала на пути своем никаких препятствий. Но когда двери кабака гостеприимно распахивались перед блюстителями порядка, внутри него уже не было ничего такого, что могло бы заинтересовать представителей разбойного приказа. Посетители, не желавшие по тем или иным причинам встречаться со стражниками, как сквозь землю проваливались. Так что в природе отсутствовала даже малейшая возможность подвергнуть сомнению благопристойность сего почтенного заведения.