Цареубийство в 1918 году - Хейфец Михаил - Страница 33

Но каков окажется результат деятельности «малого народа» – вот это в сильнейшей степени зависело от ответной реакции «органических сил».

…В конкретных условиях 1915 г. их ксенофобная реакция нанесла гибельный удар духу борющейся страны. Чудес во лжи никто не сочинял, довольствовались примитивом юдофобии и шпиономании. Надеялись, что русские не французы и все скушают. Это ведь литературный герой, солженицынский Воротынцев считал, что нельзя солдат «совсем уже дураками ожидать», а его коллеги из генштабистов – те считали русаков доверчивыми лопухами. Но русский люд, может, не был слишком грамотным, но смекалки и сообразительности вовсе не был лишен. Например, прочитав в газете сообщение, что продовольственные затруднения в России вызваны еврейскими происками, приятель «свидетеля истории» Полетики откомментировал: «Разве хлеб и мясо в руках евреев?», намекая, что не евреи же крестьянствовали в России.

Распускаемые правыми экстремистами слухи о том, что «кругом шпионы, везде одни шпионы», находили отклик в измученном и не понимавшем ни целей, ни смысла войны народе. Но что шпионы – это именно евреи, в такое народ не верил. Ни Ставке не верил, ни контрразведке. Слишком эти чужаки были удалены от инстанций, принимавших решения, от центров власти, от секретной информации, наконец. Их ведь даже в армию брали только рядовыми. Поражения такого размаха, как те, что постигли русскую армию, требовали для их объяснения изменников иного класса, чем портные и даже директора частных банков.

Науськиваемое «слепыми поводырями слепых», население приступило к вынюхиванию шпионов в Зимнем дворце и предателей в Царском Селе.

Еще о немцах. Погром 1915 года в Москве поэт и критик Владислав Ходасевич описывал так: «Размахивая плащом, Маяковский вел по Тверской… орду громил и хулиганов брать витрины немецких фирм».

Я потому упомянул этот мелкий факт, что согласен с Лениным: если художник действительно велик, то некоторые существенные стороны революции он должен отразить. А Маяковский бесспорно был великим поэтом, потому и отразил.

Его возглавление погромных антинемецких толп в 1915 году стало репетицией погромных – и тоже под «антинемецким знаменем» – толп февраля 1917-го. В 1915-м прошел погром «оккультных изменников» – немцев, в 1917-м – петроградский погром генералов-немцев (царицы-немки, министров-изменников).

Кто будет назначен во враги народа после них?

Что ж, в 1932 году крестьянин-большевик Мартемьян Рютин написал, что сталинские лозунги периода коллективизации о кулаках и оппортунистах выполняют «функцию, аналогичную почти той, какую выполняли крики о «жиде» и «внутренних врагах» для самодержавия».

Он был современником и свидетелем – и той, и другой эпох.

Глава 18

МОНАРХО-ЖИДО-МАСОНСКИЙ АЛЬЯНС

В августе 1915 г. подвели первые итоги военной деятельности: 2,5 миллиона убитых и раненых, 1,6 миллиона пленных, погибло почти все довоенное строевое офицерство – и каждый новый месяц вражеского наступления продолжал уносить почти полмиллиона жертв убитыми, ранеными, пленными.

Потеряны были Польша и юг Прибалтики,

Николай принял решение заменить Верховного: это выглядело общепринято и разумно. (Во Франции и Германии их поменяли.) Но он решил сам стать Верховным, и это вызвало общий протест.

Оставить центры политической власти без надзора, возлагать на монарха ответственность за любое поражение?..

Каковы же были мотивы упрямой настойчивости царя? Ведь решение он принял один против всех.

Оба яруса власти, обычная правительственная и чрезвычайная военная, не могли работать вместе, Николай Николаевич и его единомышленники оказались неспособны наладить контакт с правительственными и думскими сферами. На царе же, единственном, замыкались все правящие группы – естественно и логично. Он не собирался заниматься оперативной стороной деятельности главнокомандующего, для этого имелся главковерх де-факто, «косоглазый друг» Алексеев. А в ладони самодержца должно было сосредоточиться прежде всего административно-политическое кормило как армии, так и страны.

За полтора года пребывания в Ставке (до февраля 1917 года) ему удалось достичь огромных успехов. Впервые русская армия выиграла кампанию (1916 года) и стояла накануне выигрыша второй, решающей – летнего наступления 1917-го. «Корабль пошел ко дну, – писал Черчилль, – когда гавань уже была видна. Он уже вынес бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была выполнена. Кончились отступления. Сильная, многочисленная, хорошо снабженная армия охраняла огромный фронт… Оставаться на посту, удерживать, не проявляя особой активности слабеющие силы противника, держаться, вот все, что стояло между Россией и плодами общей победы».

Но, отправляясь на фронт и почти достигнув чисто военного выигрыша, Николай не учел неконвенциональных, новых методов политической борьбы, которые разрабатывали против его страны в генштабе и дипломатических ведомствах второго рейха.

Оказавшись летом 1920 года в Европе, Николай Соколов продолжил следственные действия. Он допросил тогда Керенского, Гучкова, убийцу Распутина – Юсупова-младшего и многих других.

Какова была цель допросов этих свидетелей, не имевших все-таки к цареубийству ни прямого, ни косвенного отношения?

Николай Соколов решил доказать «городу и миру», что, согласно данным его расследования, царь и царица оказались невиновны в … государственной измене. Изменой же следователь считал попытку с их стороны начать мирные перегоры с кайзером. А раз они невиновны в измене, значит, для их убийства вовсе не имелось оснований. Такова суть первой половины его книги.

Мне действительно непонятно, как мог монархист не считаться с тем, что вопрос заключения или незаключения мира был не его, провинциального следователя, проблемой, а неотъемлемой и конституционной прерогативой одного лишь самодержавного монарха. И в каком манихейском бреду жило так называемое русское общество, если война, имевшая конкретные цели, решаемые естественно в контактах и переговорах, могла показаться ему схваткой с Мировым Злом (другие общества были тогда не лучше, но мы сейчас размышляем о русском…)

Всплеск моих эмоций против Соколова имеет национальную мотивацию, скрывать не буду. Я разделяю мнение одной из самых проницательных политологов XX века Ханны Арендт: фундамент Катастрофы моего народа, европейского еврейства, был заложен в тогдашние послевоенные годы, и заложили его люди типа Соколова – те, кто вместо «концерта держав», с его обычным балансом сил, устроили в Европе смертный бой за Вечную Справедливость.

Евреи, этнически межгосударственный элемент с его активной неприязнью к войнам, с талантом устанавливать контакты «всех со всеми», до XX века казались нужными любому правительству Европы. Ведь и во время конфликтов на континенте раздумывали о будущем мире на основе изменившегося баланса сил, и община как бы «вне туземных интересов» становилась важным каналом для начала многих связей и переговоров. Но в период, когда уже и сам русский монарх – притом в глазах как бы преданных сторонников вроде дитерихсов-соколовых, – начав переговоры с противником, воспринимался как национальный изменник, народы как бы перестали нуждаться в европейском равновесии сил. И евреи потеряли на континенте традиционную политическую функцию – миротворцев.

Наоборот, их мировые связи и знание конъюнктуры, умение устанавливать неофициальные каналы на любом уровне – все это стало казаться многим европейцам атрибутом «измены».

В пределах империи евреев насчитывалось свыше 6,5 миллионов – 4% тогдашнего ее населения. (По аналогии – это почти тот процент, который сегодня составляет вместе взятое коренное население трех закавказских республик в составе СССР.) Если сюда присовокупить русскоподданных немцев-протестантов (два миллиона), то число объявленных «противников России на внутренних фронтах» достигнет примерно 10% от численности тогдашней великорусской общины.