»Я вас любил...» - Львовский Михаил Григорьевич - Страница 11

— Это чьи?

— Нади Наумченко, — ответила та.

Галя расположила свой «островок» рядом, а Коля застыл возле Надиных туфелек, как часовой на посту.

Красовская «разогревалась» у балетного станка, установленного в ее уборной. Надя осматривала свой костюм перед огромным зеркалом.

— Ты сейчас никого не встретила у служебного входа? — как бы невзначай спросила девушку знаменитая балерина.

— Встретила, — ответила девушка так же.

— Я лично не выношу, чтобы меня вот так ждали, — продолжала балерина, — и презираю тех, кому это нравится.

— Я тоже, — ответила Надя, — но дело в том, что я в Коле разочаровалась.

— Да? Бедняжка! А я до самой пенсии собираюсь только очаровываться. Между прочим, администратор мне никогда не отказывает в пропуске за кулисы. Позвонить?

Надя отрицательно покачала головой.

— Уже позвонила. Да какая же ты актриса, если не то что на целый зал, а на одного несчастного мальчишку повлиять не можешь! Да он бы у меня был такой… — Красовская энергично проделала «большой батман», — какой я захочу! Стоит, понимаете, а глаза… невозможно пройти мимо. У вас в классе все такие вертушки?

Надя не успела ответить. Раздался голос из репродуктора:

— Всех занятых в первом акте прошу на сцену.

— Господи, господи, господи! — запричитала вдруг Красовская. — Зоя Павловна в зале, я видела. Боюсь Зою Павловну, боюсь Зою Павловну, боюсь Зою Павловну…

В полутемном зрительном зале за режиссерским столиком, рядом с постановщиком, сидела Надина учительница Зоя Павловна. Занавес был закрыт. Музыканты настраивали инструменты.

Возле «островка» из Надиных туфелек нес вахту Коля. Но вот появилась Надя. Коля замер. Надя сделала несколько шагов и остановилась. Потом она решительно подошла к своим туфелькам и стала производить с одной из них какие-то странные манипуляции: сначала послюнявила пальцем задник, а затем, взяв туфельку в ладонь, как держат в руках птицу, подышала на нее, словно отогревая.

— Надя, — сказал Коля. — Я тебя сначала даже не узнал.

Девушка молчала, продолжая дышать на туфельку.

— Я… не знаю, что тебе говорить…

— И я не знаю… — отозвалась наконец девушка.

— Но я думаю про это двадцать четыре часа в сутки.

— И когда спишь?

— И когда сплю.

— И ничего не придумал?

Коля отрицательно покачал головой.

— Красовская на месте? — донесся голос режиссера из репродуктора.

Знаменитая балерина шла вдоль обширного «кармана» сцены. Она остановилась около своих туфелек.

Помощник режиссера, стоявший у пульта с множеством кнопок и переключателей, ответил в микрофон:

— На месте, Яков Семенович.

— Открывайте занавес и спросите у Раисы Дмитриевны, можно ли начинать.

Красовская молча кивнула.

— Можно, — сказал помреж в микрофон.

В репродукторе раздался голос Зои Павловны:

— Рая, помни, это надо танцевать очень элегантно, легко, но в то же время с большой силой и смелостью. А главное — ничего не бояться.

— Я из этой кулисы выхожу? — спросила Красовская помрежа.

— Да.

У кулисы, на которую показала балерина, тотчас же собрались все присутствующие. По винтовой лестнице с колосников спускались рабочие, чтобы увидеть, как будет танцевать Красовская.

Появилась парикмахерша с париком в руках. Надя тоже подошла к кулисе, а за ней и Коля. Он огляделся и увидел, что даже пожарник в форменной фуражке был весь внимание.

Балерина выпорхнула на сцену, словно ее заставило взлететь в воздух объединенное усилие всех, кто собрался сейчас у кулисы.

— Здорово! — глядя на танцующую Красовскую, сказал Коля.

Надя нахмурилась.

Внезапно Зоя Павловна захлопала в ладоши.

— Рая, — сказала она, — смотри на дирижера, — он так ясно показывает.

— Он хочет, чтобы я умерла, — сказала балерина, тяжело дыша. — Откуда такой темп?

— Так у Чайковского, — сказал дирижер.

— Если тебе трудно, значит, ты неправильно живешь на сцене, — сказала Зоя Павловна. — Отдохни, приди в себя, а потом начнешь сначала.

Сквозь коридор, образовавшийся из болельщиков, ступая всей ступней, некрасивой, тяжелой походкой прошла балерина. Болельщики старались на нее не смотреть. Техническая служащая поднесла к губам Красовской стакан с водой. Та сделала один глоток, не прикасаясь руками к стакану. Ее руки в это время вырвали у технической служащей полотенце.

— Мамочка, мамочка моя дорогая! — причитала балерина, вытирая лицо и плечи.

— Раечка, миленькая, — попыталась успокоить ее пожилая женщина.

— К черту! — сказала балерина.

Она подошла к какой-то лесенке из трех-четырех ступенек, очевидно детали декорации, и, став коленями на одну из них и упершись локтями в другую, отдыхала в такой позе, одинокая и жалкая.

Зоя Павловна шепталась с постановщиком. Дирижер переговаривался с оркестром. Только один Коля не мог оторвать взгляд от Красовской.

— Не смотри туда, — шепнула Надя.

Но Коля не шелохнулся. Тогда Надя отошла от него.

Знаменитая балерина заметила юношу и сказала одно слово:

— Видал?!

Это было сказано с какой-то мучительной злостью.

— Пока Раиса Дмитриевна отдыхает, — вновь зазвучал из репродуктора голос постановщика, — пройдем па де сис. Благо с нами сегодня Зоя Павловна.

На сцену выпорхнули ученицы хореографического училища. Среди них — Надя и Галя.

Теперь Коля как бы разрывался между танцующими на сцене девушками и Красовской. Тем более, что до него время от время доносился голос Зои Павловны, хвалившей своих учениц:

— Молодцы!.. Хорошо, девочки!.. Прекрасно, Надя!..

Коле стало обидно за знаменитую балерину.

А Красовская, вновь увидев сочувственный Колин взгляд, не меняя позы, махнула рукой в сторону сцены:

— Туда, туда смотри.

Рядом с пультом помощника режиссера стоял телевизор, на экране которого был виден дирижер, размахивающий своей неумолимой палочкой. Красовская погрозила дирижеру кулаком.

Когда окончился па де сис, технические служащие протянули девочкам стаканы с водой и полотенца.

Надя, совсем как Красовская, причитала:

— Мамочка, мамочка, мамочка…

И Коля понял, что это не жалоба. Наверно, подумал он, балеринам надо что-то шептать после трудного танца, чтобы быстрей восстановить дыхание.

Надю все поздравляли, и девочка даже не смотрела на Колю.

— Раиса Дмитриевна, пожалуйста, еще раз, — сказал постановщик.

…На этот раз и Коле было ясно — у Красовской что-то не получалось. Ее движениям не хватало легкости, изящества.

— Рае не надо было отдыхать, — тихо сказала Зоя Павловна. — Она остыла. — И захлопала в ладоши: — Не то! Сначала. Отдыхать не будешь. В танце отдохнешь!

Рядом с Колей парикмахерша шепнула пожарнику:

— У нас есть три отличные Авроры. Зачем нам еще одна?

Эти слова Коля воспринял как удар в спину, как позорное предательство.

Вдруг дирижер постучал по пюпитру:

— Николай Александрович, время репетиции истекло. Я должен освободить оркестр. Скоро вечерний спектакль.

Помреж вышел на сцену:

— А у меня рабочие, с утра…

— Внимание! — произнес постановщик. — Все свободны. Оставьте дежурный свет.

Погасли огни рампы. Все участники репетиции, рабочие сцены и технические служащие в белых и черных халатах быстро разошлись.

Зоя Павловна и постановщик поднялись на сцену. Здесь сейчас царил полумрак. Сев на стул, предложенный режиссером, Зоя Павловна сказала:

— Ну, вот что, снимай свой парик, девочка, и начнем работать. Спокойно и без нервов.

У рояля, стоявшего за кулисами, Коля увидел дирижера. Коля огляделся и заметил, что, кроме него и дирижера, за кулисами нет никого.