Школьная королева - Мид-Смит Элизабет Томазина - Страница 32

– Конечно, не нравится, папа! Вот именно потому, что ты такой чудесный, я и приехала просить тебя помочь мне в беде.

– О! В беде?! – воскликнул миллионер. – Не сделала ли ты чего-нибудь недостойного, Клотильда? Если это так, то будь ты хоть двадцать раз моей дочерью, я…

– Папа, я ничего дурного не сделала, – уверила отца Клотильда. – Тебе нечего тревожиться обо мне. Беда-то не моя. Я хочу рассказать вам, папа и мама, чтобы вы помогли мне.

– Да это, право, очень интересно, деточка, – проговорила американка, присев ближе к дочке и кладя руку на ее плечо. – Ты напоминаешь мне давно прошедшее время, Кло, когда твой отец еще не нажил своего богатства. Бывало, я выжимаю белье в прачечной, а ты сидишь терпеливо, с таким же важным видом. Это было, когда мы держали прачечную. Помнишь это, Кло? Ну, девочка сидит, бывало, неподвижно, словно маленькая статуя, если мы обещаем ей рассказать потом какую-нибудь хорошенькую историю.

На этот раз Клотильда рассказала родителям историю – и так хорошо, как только может она. Она не колебалась, а приступила прямо к сути дела. Описывая Китти, Кло говорила так горячо, что миссис Фокстил плакала.

Наконец дочь перешла к тому, как Мэри получила письмо за завтраком и не хотела при всех читать его. А потом она разорвала и зарыла письмо брата в лесу.

– Когда представился удобный случай, – объяснила Клотильда, – я пошла в лес, вырыла клочки письма и в платке привезла их к тебе, папа, умнейшему человеку в Нью-Йорке, Джемсу Томасу Фокстилу. Ты должен сложить их и найти в них смысл.

– Это чрезвычайно трогательная история, – после глубокого вздоха произнесла миссис Фокстил. – Мне кажется, я никогда не слышала ничего, что так сильно затронуло бы мое сердце. А ты, Джемс Томас?

– Не помню, чтобы слышал, – ответил Фокстил, – и в особенности, как рассказала ее Кло. А ведь Клотильда Фокстил умеет объяснить дело, не правда ли, жена?

– Она же твоя дочь, Джемс Томас. Как же ей не суметь.

– Более чем вероятно, что содержание этого письма перевернет все прежние предположения, – заметил Фокстил. – Я горжусь тобой, дочка. Ты настоящая Фокстил! И вот что я скажу: нам нужно непременно спасти невинную девочку.

– Что ты думаешь сделать, папа?

– Пойду ненадолго в парк, чтобы все обдумать.

Фокстил расхаживал под деревьями, когда почувствовал, что кто-то крепко схватил его за руку. Он обернулся.

– Вот уж кого никак не ожидал встретить. Что вы тут делаете, Самюэль Джон Мак-Карти?

Тот, к кому он обратился, был необыкновенно толстым; с красным лицом, глубоко сидевшими черными глазами, немного вздернутым носом, с густыми всклокоченными усами и бородой. Седые волосы в изобилии росли на его голове. Одет он был довольно бедно.

– Вот неожиданная радость! – сказал Мак-Карти. – Откуда это вы выскочили, мистер Фокстил?

– Из Нью-Йорка, – ответил Фокстил.

– Ну а я только что приехал из Калифорнии, чтобы повидать старую Англию. Если все будет хорошо, завтра отправлюсь в Ирландию; а до тех пор вздумал прогуляться и никак не ожидал, что встречу здесь кого-нибудь из прежних товарищей. Очень рад видеть тебя, Фокстил, хотя, может быть, теперь ты и не захочешь обратить внимание на меня.

– Вы действительно не стоите внимания, мистер Мак-Карти, если говорите так, – сказал Фокстил. – Пожалуйста, без глупостей, дружище. Ты именно тот человек, которого мне надо. В настоящую минуту, если бы пришлось выбирать из всех людей в Лондоне, я выбрал бы именно тебя. Присядем на эту скамью, и чтобы я не слышал больше никаких глупостей.

Мак-Карти рассмеялся.

– Ты остался все таким же, старый товарищ. Помнишь, как каток в прачечной испортился и нам с тобой приходилось вытягивать простыни и скатерти?

– Многое я помню из того, что нам приходилось делать вместе, – сказал Фокстил.

– Прошло это время, – продолжал Мак-Карти, – но я никогда не забуду его.

– И я также, – произнес в ответ Фокстил.

– А скажи мне, как малышка? – спросил Мак-Карти. – Сидит она, бывало, сидит – и ни слова; а заговоришь с ней, отвечает так тихо и мило: «Я жду здесь, мистер Мак-Карти, и буду сидеть здесь, потому что мама расскажет мне что-нибудь вечером, а сейчас я жду, пока она стирает». Умница такая была! Не встречал больше таких и, вероятно, уж не встречу. Жива она, Фокстил, или Бог взял ее в лучший мир? Моих он взял одного за другим! Я одинокий человек и не такой богатый, как ты, хотя, благодаря Богу, имею достаточно, даже с излишком.

– Послушай, Мак-Карти, хочешь оказать услугу маленькой девочке, которая сидела, бывало, так тихо и не двигалась, несмотря на все твои соблазны?

– Хочу ли я оказать услугу? Ну еще бы!

– Тогда выслушай меня.

– Значит, девочка жива и здорова?

– Жива и здорова! – воскликнул Фокстил. – Она лучшая, честнейшая девочка во владениях короля и в благословенных Штатах. На свете нет другой такой, как она, нет подобной ей. Да, она здорова; а характер у нее чудесный: она-то уж никогда не отвернется от старого друга; она остра, как иголка, и может видеть сквозь каменную стену. Да, с Клотильдой Фокстил надо быть осторожным. Ну а теперь выслушай мой рассказ.

И он передал рассказ, с которым Клотильда Фокстил явилась в Лондон, чтобы посоветоваться со своими родителями. Самюэль Джон Мак-Карти слушал, и щеки его становились все краснее и краснее, а черные глаза горели все ярче и ярче.

– Нечего и говорить, – вздохнул Фокстил, – что бедная девочка-ирландка не виновата так же, как моя Клотильда, и тут есть какой-то обман. Вот Клотильда и хочет выявить этот обман, для чего нам надо сложить клочки письма.

Мак-Карти ударил своей большой рукой по колену и сказал:

– Боже мой! Бедная маленькая девочка! Если надо спасти ее, то спасу я. Дайте мне сутки и эти клочки. И не будь я Самюэль Джон Мак-Карти, если я не сложу этого письма! Мне приходилось делать это несколько раз и удачно – надеюсь, что удастся и теперь.

– Нельзя терять ни минуты, – сказал Фокстил. – Пойдем ко мне. Увидишь своими глазами мою девочку, и она отдаст тебе ценные клочки.

Мак-Карти кивнул в знак согласия.

Глава XIX

Отчаяние

Для Мэри Купп осознание своей вины было особенно тяжело, потому что у нее не было даже возможности поговорить с подругой о своем тяжком грехе – Генриетта не знала истины и уверенно распространяла в школе свое дурное влияние: постепенно девочки, одна за другой, начинали считать Китти виновной. Сделать это было не очень трудно, потому что все обыкновенные девушки похожи на овец в стаде, повинующихся своему пастуху.

Мэри чувствовала себя очень несчастной. Она была в таком нервном состоянии! Как только она ложилась спать, перед ней являлось славное, благородное лицо Поля, а потом ей виделось печальное лицо Китти, так похожее на лицо Поля, – и в глазах обоих она читала упрек. Ей казалось также, что она поступила очень низко, порвав и зарыв письмо.

Клотильда Фокстил уехала в Лондон, и суд над Китти был отложен. Клотильду ожидали назад вечером, и на следующий день школьницы должны были высказать свои мнения.

В ночь, когда уехала Клотильда, Мэри не могла уснуть. Ночь была очень теплая для этого времени года. С юга надвигалась гроза: в окне уже мелькала молния, а вдали слышались раскаты грома. Мэри лежала в постели с широко раскрытыми глазами. Она никогда прежде не боялась грозы, теперь же ей было страшно, а еще она чувствовала себя одинокой. Сестры мирно спали рядом с ней. Мэри приподнялась на локте и взглянула в лицо Джени. Молния осветила личико девочки: на губах ее играла улыбка; очевидно, она была счастлива и ничего не боялась. Мэри обернулась и взглянула на Матильду – та была спокойна во сне. Мэри сильно беспокоилась, что хорошие вести от Поля могут вдруг смениться печальными. Она слышала однажды, как одна старая служанка говорила, что в чахотке больному становится гораздо легче перед смертью. Как последняя вспышка свечи, которая затем угасает. Мэри несказанно жалела, что в приливе трусости зарыла в землю письмо дорогого Поля. Как могла она расстаться с ним? Как могла выпустить из рук такую драгоценность?